Русский ковчег

Русский ковчег
Жанр	драма фэнтези исторический фильм
Режиссёр	Александр Сокуров
Продюсер	Андрей Дерябин Йенс Мерер Карстен Штотер
Автор сценария	Александр Сокуров Борис Хаимский Анатолий Никифоров Светлана Проскурина
В главных ролях	Сергей Дрейден
Оператор	Тильман Бюттнер
Композитор	Сергей Евтушенко
Кинокомпания	The Hermitage Bridge Studio Egoli Tossell Film AG при участии Фора -фильм
Длительность	99 мин
Страна	Россия Россия Германия Германия
Год	2002
IMDb	ID 0318034
Выход фильма «Русский ковчег»

К:Фильмы 2002 года

«Русский ковчег» — фильм российского режиссёра Александра Сокурова, который был снят в Зимнем дворце 23 декабря 2001 года за 1 час 27 минут 12 секунд «одним кадром» за один дубль, то есть без остановки камеры, и как следствие, без единой монтажной склейки.

Первый полнометражный художественный фильм, снятый без использования монтажа, отображает посредством новаторского киноязыка историю Зимнего дворца (Эрмитажа). Знаменитый музей переосмыслен как своего рода ковчег — средоточие всего культурного и духовного наследия России.

Мировая премьера состоялась в конкурсной программе Каннского кинофестиваля, где фильм остался без призов. Российская премьера, состоявшаяся в Эрмитаже 27 мая 2002 года, была приурочена к 300-летию Санкт-Петербурга. В России фильм вышел всего на 2 экранах, зато в американском прокате стал хитом.

Сюжет

В Зимнем дворце оказываются два путешественника в пространстве и во времени. Один из них (Сергей Дрейден) — французский маркиз первой половины XIX века. Другой (Александр Сокуров) — наш современник, петербуржец, остаётся для зрителя невидим: звучит только его голос. Эти два бесплотных духа, чаще всего оставаясь невидимыми для окружающих, оживлённо обсуждают друг с другом всё, что попадается им на пути.

Иностранец поначалу свысока взирает на русскую историю и культуру, подчёркивая её вторичность по отношению к европейской, тогда как его спутник смотрит на историю страны как патриот^{[уточнить]}. Вместе с героями фильма зрители проникают сквозь три века истории Зимнего дворца, знакомясь с жизнью его постояльцев и гостей (включая Петра I, Екатерину Вторую, Пушкина, Николая I, семейство Николая II) и становясь свидетелями ключевых событий в жизни Эрмитажа: от блестящих великосветских балов до суровых дней блокады Ленинграда.

Съёмочная группа

• Сценаристы: Александр Сокуров, Борис Хаимский, Анатолий Никифоров, Светлана Проскурина
• Оператор: Тильман Бюттнер («Беги, Лола, беги»)
• Режиссёр-постановщик: Александр Сокуров
• Художники-постановщики: Елена Жукова, Наталья Кочергина (кинопремия «Ника» 2003 года)
• Художники по костюмам: Лидия Крюкова, Тамара Сеферян, Мария Гришанова (кинопремия «Ника» 2003 года)

В ролях

Сергей Донцов (Дрейден) — Путешественник (Маркиз де Кюстин) Александр Сокуров — спутник маркиза Екатерина Гороховская Борис Смолкин — Нессельроде Гали Абайдулов Мария Кузнецова — Екатерина II Леонид Мозговой — шпион Михаил Пиотровский — камео Давид Гиоргобиани — князь Орбели Александр Чабан — Борис Пиотровский Юлия Шубарева Алла Осипенко — Балерина Артём Стрельников Тамара Куренкова Максим Сергеев — Пётр I Наталья Никуленко — Императрица Екатерина Юлиан Макаров — Николай I Светлана Свирко — Александра Фёдоровна, жена Николая I Елена Руфанова Илья Шакунов — 3-й кавалер Елена Спиридонова Константин Анисимов Алексей Барабаш Анна Дюкова Анна Алексахина — Александра Фёдоровна, жена Николая II Владимир Баранов — Николай II Валентин Букин Светлана Гайтан Вадим Гущин Михаил Дорофеев Валентина Егоренкова Сергей Лосев

Вадим Лобанов Владимир Лисецкий Александр Малныкин Кирилл Миллер Виктор Михайлов Сергей Мучеников Сергей Надпорожный Юрий Орлов Олег Пальмов — столовый дворецкий Александр Разбаш Владимир Севостьяхин Евгений Филатов Юрий Хомутанский Анатолий Шведерский — маршал Валерий Гергиев - дирижёр в сцене бала Юрий Агейкин Александр Андреев Дмитрий Александров Андрей Аршинников Исмат Ашуров Арташез Алексанян Дмитрий Бекоев Владимир Беловольский Александр Балонин Галина Буркина Сурен Вартанов Алексей Васильев Игорь Волков Роман Габрия Иван Гуськов Руслан Садыков

В съёмках было задействовано свыше 800 человек массовки. Как и в других своих картинах (например, «Одинокий голос человека»), Александр Сокуров появляется в роли одного из персонажей, но, как всегда, незримого: звучит его голос. Он исполняет главную роль — роль спутника маркиза де Кюстина.

Уникальность

Фильм задумывался Сокуровым как попытка «одним дыханьем» вобрать «поток времени». В день съёмки Зимний дворец был закрыт для публики. Основная сложность состояла в том, что никакую погрешность при такой технологии съёмки нельзя впоследствии «подмонтировать». Замысел удалось воплотить в жизнь с третьей попытки после семи месяцев репетиций.

Уникальность изобразительного решения фильма основана на использовании для съёмки всего видеоряда системы стабилизации камеры «Стэдикам». Применение системы даёт эффект полёта по помещениям вслед за персонажем Дрейдена. Оператору картины Тильману Бюттнеру пришлось пройти по коридорам Эрмитажа 1,3 километра, неся на себе систему стабилизации и кинокамеру с монитором и аккумуляторами, общим весом 35 кг. Фильм снят 23 декабря 2001 года за 1 час 27 минут 12 секунд «одним кадром» за один дубль, то есть без остановки камеры, и как следствие, без единой монтажной склейки. Это стало возможным благодаря применению новейшей цифровой кинокамеры, время непрерывной съёмки которой не ограничено емкостью кассет с кинопленкой, как у традиционного киносъёмочного аппарата.

Техническая уникальность «Русского ковчега» в том, что это первый игровой полнометражный фильм, снятый без компрессии видеоданных, в формате HD. Запись фильма производилась на жёсткий диск с помощью системы Director’s Friend.

Успех

«Русский ковчег» был сдержанно встречен кинокритиками Европы и очень тепло — их коллегами из Северной Америки, удостоившими картину приза за изобразительное решение фильма на международном кинофестивале в Торонто (2002). Фильм с успехом шёл в разных странах мира, в общей сложности собрав почти $7 млн (половина из них в Северной Америке), что, по оценке Андрея Плахова, «беспрецедентно, во-первых, для русского, во-вторых, для артхаусного фильма».

«Русский ковчег» — единственный российский (постсоветский) фильм, который значится в списке лучших фильмов в истории, составляемом раз в 10 лет на основании опроса 846 самых известных кинокритиков мира. Вот отзывы некоторых из них:

• Ричард Корлисс: «Не исключено, что это просто-напросто величайший, дерзновеннейший, самый хитроумный трюк в истории кино… Попытка вобрать три века русской истории — царей и простолюдинов, которые жили, служили, плясали, страдали и умирали в великолепных залах и змеящихся коридорах».
• Роджер Эберт: «Одна из наиболее последовательно воплощённых идей, которые мне доводилось видеть на экране. Если в кино временами есть нечто от сновидения, то каждая монтажная склейка означает пробуждение. „Русский ковчег“ погружает в грёзу, которая длится века».
• Дэйв Кер: «Фильм представляет собой шедевр киноинженерии хотя бы в чисто организационном плане — как обеспечить беспрерывные движение камеры, диалог между фигурами на переднем плане и переток принаряженной массовки, не рассчитывая на помощь монтажа?»
• Стивен Холден (The New York Times): «Подглядывание в замочную скважину прошлого позволяет переживать историю как нечто находящееся рядом и в то же время на расстоянии, как нечто в конечном счёте непоправимое: сколько жизни, сколько красоты растаяло в тумане времён!»
• Джим Хоберман: «Головокружительный танец под музыку времени... полный озорных анахронизмов и хронологических сдвигов».
• Джонатан Розенбаум: «Одно из самых поразительных технических достижений в истории кинематографа. Мы ещё только начинаем постигать его грандиозный масштаб».

Анализ

Как подметил Хоберман, фильм Сокурова — прямая противоположность «Октябрю» Эйзенштейна (который также снимался в Зимнем дворце) и вообще ранней советской классике, замешанной на предельной густоте монтажа («Человек с киноаппаратом»). Газета The New York Times написала, что при всей внешней красивости режиссёр не замыкается в башне из слоновой кости и в конце фильма «намекает на историческую близорукость привилегированных элит», которые опрометчиво закрывали глаза на то, что их окружает кошмар крепостничества, и в итоге пали жертвами революционного бунта.

См. также

• Список фильмов о династии Романовых

Ссылки

• [www.russianark.spb.ru/rus/index.html Сайт о фильме]
• «Русский ковчег» (англ.) на сайте Internet Movie Database

Отрывок, характеризующий Русский ковчег

– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.