Русский народный союз имени Михаила Архангела

«Русский народный союз имени Михаила Архангела»
«Русскiй Народный Союзъ имени Михаила Архангела»
Лидер:	В. М. Пуришкевич
Дата основания:	начало 1908 года
Дата роспуска:	2(15) марта 1917
Идеология:	консерватизм, русский национализм, антисемитизм
Девиз:	«За Церковь Православную, Царя Самодержавного и за Народность Русскую»
Партийная печать:	газета «Колокол» газета «Прямой путь» газета «Зверобой»

К:Политические партии, основанные в 1908 году

Ру́сский наро́дный сою́з и́мени Михаи́ла Арха́нгела (РНСМА, краткое название Союз Михаила Архангела) — правомонархическая (черносотенная), клерикально-консервативная общественно-политическая организация (партия), действовавшая в Российской Империи в 1907—1917 гг.

Возникновение

Основной причиной возникновения РНСМА стали разногласия между председателем Главного Совета «Союза Русского Народа» (СРН) А. И. Дубровиным и его товарищем (заместителем) В. М. Пуришкевичем, первоначально носившие личный характер.

Между тем, как отмечал историк А. А. Иванов, «помимо личных трений были между лидерами Союза русского народа и принципиальные расхождения»:

В первую очередь это касалось отношения к Государственной думе. В отличие от Дубровина, Пуришкевич пришёл к мысли, что время уличных манифестаций прошло и с изменением выборного законодательства в III Думу, позволявшего правым создать влиятельную фракцию, долг черносотенцев — бороться с левой и либеральной оппозицией на парламентских скамьях. По его мнению, Государственная дума исправленного образца должна была стать «учреждением для облегчения нужд народа» и неким подобием «Земского собора». Дубровин же, разочаровавшись в первых двух Думах, стал убеждённым противником данного института как такового, полагая, что умеренный состав народного представительства будет ещё вреднее для самодержавной монархии, так как конституирует в России этот парламентский орган. Это расхождение в отношении к третьеиюньской Думе неминуемо вело к конфликту, который не заставил себя долго ждать.

В 1907 г. разногласия вылились на страницы правой прессы, после чего в руководстве СРН произошёл открытый конфликт, поводом к которому стали финансовые разногласия. Протоиерей И. И. Восторгов обвинил председателя Главного Совета СРН А. И. Дубровина в растрате партийных денег, тот же, в свою очередь попытался переложить ответственность на своего товарища (заместителя) В. М. Пуришкевича. Последний, считая «ниже своего достоинства давать какие-либо объяснения», подал заявление о выходе из СРН.

Под давлением А. И. Дубровина Главный Совет СРН исключил В. М. Пуришкевича из Союза, поставив ему в вину «неблаговидные отзывы о Союзе, самовластие, враждебность Дубровину».

В первом официальном «Обращении…» от Главной Палаты РНСМА, появившемся весной 1908 г., говорилось, что:

Причиною возникновения Союза, задачи коего тождественны с задачами Союза русского народа, была та смута, которая поднялась в Главном Совете Союза русского народа, ставшем местом бесконечных интриг, а не созидательного труда.

Программа и устав

Программа и устав РНСМА были зарегистрированы 11 (24) марта 1908 г.

Высшим руководящим органом РНСМА являлась Главная Палата. Её первый состав был избран на два года, по истечении которых ежегодно по жребию выбывала треть состава Главной Палаты. Выборы новых членов производились Общим Собранием столичного отдела РНСМА.

В первый состав Главной Палаты РНСМА входили: товарищ (заместитель) председателя — член Государственной Думы В. М. Пуришкевич, В. В. Казаринов (управляющий канцелярией), Д. О. Оборин (казначей), В. В. Баранов, граф А. А. Буксгевден, священники А. П. Васильев и протоиерей И. И. Восторгов, профессор А. С. Вязигин — председатель Совета правой фракции Государственной Думы, М. И. Жданов, издатель «Объединения» С. К. Кузьмин, генерал-майор Ю. Л. Сильяндер, издатель «Колокола» В. М. Скворцов, купец 1-й гильдии П. П. Сурин, П. Е. Толстой, профессор Ф. С. Хлеборад, Г. А. Шечков — член Государственной Думы

Председатель РНСМА избирался «из своей среды» членами Главной Палаты. При этом создатель РНСМА В. М. Пуришкевич первоначально отказывался официально возглавлять Союз, по причине чего должность председателя долгое время оставалась вакантной. 8 (21) ноября 1910 г. на праздновании третьей годовщины РНСМА Общее Собрание в очередной раз предложило ему пост председателя, на что последовал отказ. Наконец, через год, на праздновании четвёртой годовщины РНСМА В. М. Пуришкевич согласился официально возглавить организацию.

Региональными отделами руководили местные Палаты, формировавшиеся по общему принципу, но в их состав, кроме председателя, входили по шесть членов и кандидатов.

В 1908—1913 выпускал «Книгу русской скорби», памяти жертв терроризма, которая распространялась среди нижних полицейских чинов за счёт казны.

Союз выступал за сохранение исторических устоев России — православия и самодержавия, боролся за лишение избирательных прав иудеев и ограничение представительства Польши и Кавказа.

Вместе с тем Союз поддерживал существование Государственной Думы и одобрял столыпинскую реформу.

Черносотенцы
Организации
Русское собрание
Союз русского народа
Союз Михаила Архангела
Всероссийский дубровинский союз русского народа
Русская монархическая партия
Союз русских людей
Священная дружина
Всероссийский съезд русских людей
Царско-народное мусульманское общество
Крупнейшие представители
Павел Булацель
Георгий Бутми
Иоанн Восторгов
Владимир Грингмут
Александр Дубровин
Николай Жевахов
Иван Кацауров
Эммануил Коновницын
Иоанн Кронштадтский
Павел Крушеван
Андрей Кукарников
Николай Марков
Михаил Меньшиков
Василий Орлов
Владимир Пуришкевич
Рафаил Ризположенский
Александр Соловьёв
Антоний Храповицкий
Серафим Чичагов
Георгий Шечков
Алексей Шмаков
Николай Юскевич-Красковский
Современное время
Константин Душенов
Леонид Ивашов
Вячеслав Клыков
Михаил Назаров
Олег Платонов
Александр Турик
Александр Штильмарк

Союз выпускал газету «Колокол», еженедельники «Прямой Путь» и «Зверобой», распространял книги и брошюры, проводил собрания, чтения, массовые антисемитские кампании.

Первая мировая война и кризис РНСМА

С началом Первой мировой войны В. М. Пуришкевич отошёл от руководства РНСМА. Как отмечал историк А. А. Иванов, деятельность последнего «практически была свёрнута — по сути, работать продолжали лишь заместитель Пуришкевича Н. Д. Облеухов и небольшой круг его соратников»:

Буквально в первые дни войны — 30 июля 1914 г. — В. М. Пуришкевич объявил, что Главная палата Союза прекращает свою деятельность на время военных действий и передаёт своё помещение под лазарет для раненых воинов. По оценке члена Главной палаты РНСМА Ю. С. Карцова, без Пуришкевича РНСМА «прозябал и чахнул»: «Заседания проходили на квартире Облеухова <...> Сохранилась и канцелярия Союза. Где-то ютилась она в двух, трёх комнатах. Заведовал её Н. М. Юскевич-Красковский и сводилась она к одной барышне, работавшей на машинке. Переменились члены Союза: одни умерли, другие вышли из Союза. Поступили и новые, по большей части купцы и мещане».

В годы Первой мировой войны РНСМА не принимал участие ни в одном из монархических совещаний, проигнорировав призывы к объединению правого движения. Прекратилось издание «Прямого Пути». Летом 1915 г. из состава РНСМА вышли все отделы Москвы во главе с их руководителем В. Г. Орловым, создавшим новую монархическую организацию — «Отечественный Патриотический Союз». В конце 1916 г. В. М. Пуришкевич вышел из состава правой фракции Государственной Думы.

Вместе с тем, РНСМА открыл на Знаменской улице в Петрограде собственную продовольственную лавку, которой заправляла С. Л. Облеухова. На вырученные от продаж деньги Главной Палатой РНСМА было решено открыть со временем приют для сирот воинов (причём, по настоянию В. М. Пуришкевича, предпочтение при приёме в него должно было отдаваться сиротам воинов, призванных из рабочих заводов Петрограда. Однако денег в желаемом размере заработать так и не удалось).

В начале 1917 г. Главная Палата РНСМА осудила совместное «Окружное послание» лидеров монархических организаций, призывавшее всех членов правых объединений принять участие в планируемом монархическом съезде для спасения самодержавия, продемонстрировав при этом, по мнению историков И. В. Омельянчука и А. В. Репникова, «полное непонимание реальной политической ситуации в стране».

Прекращение деятельности

После февральской революции 1917 г. РНСМА юридически прекратил своё существование.

Известные члены организации

• Васильев, Александр Петрович (1868—1918) — протоиерей, духовник царской семьи, пастырь-трезвенник, патриот-монархист.
• Восторгов, Иван Иванович — священник, Святой Русской православной церкви
• Вязигин, Андрей Сергеевич — учёный-историк, профессор Императорского Харьковского университета, депутат Государственной Думы третьего созыва.
• Ознобишин, Владимир Нилович
• Пуришкевич, Владимир Митрофанович — политический и общественный деятель.
• Скворцов, Василий Михайлович — публицист, издатель газеты «Колоколъ» и журнала «Миссионерское обозрение», миссионер.
• Шечков, Георгий Алексеевич — общественный деятель, депутат Госдумы
• Юскевич-Красковский, Николай Максимович

Литература

• Иванов А. А. Владимир Пуришкевич: Опыт биографии правого политика (1870—1920)/ Науч. ред. И. В. Алексеева. — Москва; Санкт-Петербург: Альянс-Архео, 2011. — 448 с. — ISBN 978-5-98874-055-1
• Кирьянов Ю. И. [mirknig.com/knigi/guman_nauki/1181399362-pravye-partii-v-rossii-1911-1917-gg.html Правые партии в России. 1911-1917]. — М.: РОССПЭН, 2001. — 472 с. — ISBN 5-8243-0244-8.
• Омельянчук И. В., Репников А. В. РУССКИЙ НАРОДНЫЙ СОЮЗ ИМЕНИ МИХАИЛА АРХАНГЕЛА// Русский консерватизм середины XVIII — начала XX века: энциклопедия/ отв. ред. В. В. Шелохаев. — Москва: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010. — С.с. 424—430. — ISBN 978-5-8243-1476-2
• [dlib.rsl.ru/rsl01003000000/rsl01003753000/rsl01003753213/rsl01003753213.pdf Программа и устав Союза]
• [dlib.rsl.ru/rsl01004000000/rsl01004099000/rsl01004099266/rsl01004099266.pdf Шестая годовщина Русского Народного Союза имени Михаила Архангела. Отчёт о деятельности Союза за 1912—1913 г.]

Примечания

</div></div>

Отрывок, характеризующий Русский народный союз имени Михаила Архангела

– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, в галерею: там как прикажете насчет картин? – сказал дворецкий. И граф вместе с ним вошел в дом, повторяя свое приказание о том, чтобы не отказывать раненым, которые просятся ехать.
– Ну, что же, можно сложить что нибудь, – прибавил он тихим, таинственным голосом, как будто боясь, чтобы кто нибудь его не услышал.
В девять часов проснулась графиня, и Матрена Тимофеевна, бывшая ее горничная, исполнявшая в отношении графини должность шефа жандармов, пришла доложить своей бывшей барышне, что Марья Карловна очень обижены и что барышниным летним платьям нельзя остаться здесь. На расспросы графини, почему m me Schoss обижена, открылось, что ее сундук сняли с подводы и все подводы развязывают – добро снимают и набирают с собой раненых, которых граф, по своей простоте, приказал забирать с собой. Графиня велела попросить к себе мужа.
– Что это, мой друг, я слышу, вещи опять снимают?
– Знаешь, ma chere, я вот что хотел тебе сказать… ma chere графинюшка… ко мне приходил офицер, просят, чтобы дать несколько подвод под раненых. Ведь это все дело наживное; а каково им оставаться, подумай!.. Право, у нас на дворе, сами мы их зазвали, офицеры тут есть. Знаешь, думаю, право, ma chere, вот, ma chere… пускай их свезут… куда же торопиться?.. – Граф робко сказал это, как он всегда говорил, когда дело шло о деньгах. Графиня же привыкла уж к этому тону, всегда предшествовавшему делу, разорявшему детей, как какая нибудь постройка галереи, оранжереи, устройство домашнего театра или музыки, – и привыкла, и долгом считала всегда противоборствовать тому, что выражалось этим робким тоном.
Она приняла свой покорно плачевный вид и сказала мужу:
– Послушай, граф, ты довел до того, что за дом ничего не дают, а теперь и все наше – детское состояние погубить хочешь. Ведь ты сам говоришь, что в доме на сто тысяч добра. Я, мой друг, не согласна и не согласна. Воля твоя! На раненых есть правительство. Они знают. Посмотри: вон напротив, у Лопухиных, еще третьего дня все дочиста вывезли. Вот как люди делают. Одни мы дураки. Пожалей хоть не меня, так детей.
Граф замахал руками и, ничего не сказав, вышел из комнаты.
– Папа! об чем вы это? – сказала ему Наташа, вслед за ним вошедшая в комнату матери.
– Ни о чем! Тебе что за дело! – сердито проговорил граф.
– Нет, я слышала, – сказала Наташа. – Отчего ж маменька не хочет?
– Тебе что за дело? – крикнул граф. Наташа отошла к окну и задумалась.
– Папенька, Берг к нам приехал, – сказала она, глядя в окно.


Берг, зять Ростовых, был уже полковник с Владимиром и Анной на шее и занимал все то же покойное и приятное место помощника начальника штаба, помощника первого отделения начальника штаба второго корпуса.
Он 1 сентября приехал из армии в Москву.
Ему в Москве нечего было делать; но он заметил, что все из армии просились в Москву и что то там делали. Он счел тоже нужным отпроситься для домашних и семейных дел.
Берг, в своих аккуратных дрожечках на паре сытых саврасеньких, точно таких, какие были у одного князя, подъехал к дому своего тестя. Он внимательно посмотрел во двор на подводы и, входя на крыльцо, вынул чистый носовой платок и завязал узел.
Из передней Берг плывущим, нетерпеливым шагом вбежал в гостиную и обнял графа, поцеловал ручки у Наташи и Сони и поспешно спросил о здоровье мамаши.
– Какое теперь здоровье? Ну, рассказывай же, – сказал граф, – что войска? Отступают или будет еще сраженье?
– Один предвечный бог, папаша, – сказал Берг, – может решить судьбы отечества. Армия горит духом геройства, и теперь вожди, так сказать, собрались на совещание. Что будет, неизвестно. Но я вам скажу вообще, папаша, такого геройского духа, истинно древнего мужества российских войск, которое они – оно, – поправился он, – показали или выказали в этой битве 26 числа, нет никаких слов достойных, чтоб их описать… Я вам скажу, папаша (он ударил себя в грудь так же, как ударял себя один рассказывавший при нем генерал, хотя несколько поздно, потому что ударить себя в грудь надо было при слове «российское войско»), – я вам скажу откровенно, что мы, начальники, не только не должны были подгонять солдат или что нибудь такое, но мы насилу могли удерживать эти, эти… да, мужественные и древние подвиги, – сказал он скороговоркой. – Генерал Барклай до Толли жертвовал жизнью своей везде впереди войска, я вам скажу. Наш же корпус был поставлен на скате горы. Можете себе представить! – И тут Берг рассказал все, что он запомнил, из разных слышанных за это время рассказов. Наташа, не спуская взгляда, который смущал Берга, как будто отыскивая на его лице решения какого то вопроса, смотрела на него.
– Такое геройство вообще, каковое выказали российские воины, нельзя представить и достойно восхвалить! – сказал Берг, оглядываясь на Наташу и как бы желая ее задобрить, улыбаясь ей в ответ на ее упорный взгляд… – «Россия не в Москве, она в сердцах се сынов!» Так, папаша? – сказал Берг.
В это время из диванной, с усталым и недовольным видом, вышла графиня. Берг поспешно вскочил, поцеловал ручку графини, осведомился о ее здоровье и, выражая свое сочувствие покачиваньем головы, остановился подле нее.
– Да, мамаша, я вам истинно скажу, тяжелые и грустные времена для всякого русского. Но зачем же так беспокоиться? Вы еще успеете уехать…
– Я не понимаю, что делают люди, – сказала графиня, обращаясь к мужу, – мне сейчас сказали, что еще ничего не готово. Ведь надо же кому нибудь распорядиться. Вот и пожалеешь о Митеньке. Это конца не будет?
Граф хотел что то сказать, но, видимо, воздержался. Он встал с своего стула и пошел к двери.
Берг в это время, как бы для того, чтобы высморкаться, достал платок и, глядя на узелок, задумался, грустно и значительно покачивая головой.
– А у меня к вам, папаша, большая просьба, – сказал он.
– Гм?.. – сказал граф, останавливаясь.
– Еду я сейчас мимо Юсупова дома, – смеясь, сказал Берг. – Управляющий мне знакомый, выбежал и просит, не купите ли что нибудь. Я зашел, знаете, из любопытства, и там одна шифоньерочка и туалет. Вы знаете, как Верушка этого желала и как мы спорили об этом. (Берг невольно перешел в тон радости о своей благоустроенности, когда он начал говорить про шифоньерку и туалет.) И такая прелесть! выдвигается и с аглицким секретом, знаете? А Верочке давно хотелось. Так мне хочется ей сюрприз сделать. Я видел у вас так много этих мужиков на дворе. Дайте мне одного, пожалуйста, я ему хорошенько заплачу и…