Русский регтайм

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Русский регтайм
Жанр

драма

Режиссёр

С.Урсуляк

Оператор

Сергей Козлов

Композитор

Микаэл Таривердиев

Длительность

95 мин.

Страна

Россия Россия

Год

1993

IMDb

ID 0108012

К:Фильмы 1993 года

«Русский регтайм» — российский художественный фильм 1993 года.





Сюжет

Сентиментальное «путешествие» в Москву 1970-х. В основе фильма — реальный случай, происшедший с режиссёром и актёром Романом Козаком, телеведущим Михаилом Ширвиндтом и театроведом Аркадием Цимблером, 7 ноября 1977 года влипших в историю с КГБ и наказанных за «надругательство над советским флагом».

В картине этот сюжет представлен драматичнее — в его основе история Миши (Николай Добрынин), молодого парня из Жмеринки, приехавшего в Москву к отцу, начальнику крупного строительства, с просьбой об оформлении визы в США. После его отказа Мише приходится связаться с бандитами, он задолжает им огромную сумму денег, после этого и начнётся история с новыми друзьями, флагом, КГБ, предательством себя и вынужденной эмиграцией.

Мой герой из Жмеринки хотел просто по-человечески жить. Шел 1977-й, разгар охоты за антисоветчиками, обострившейся после эмиграции Солженицына в 1974 г. Миша не знал слова «диссидент», он мечтал об Америке не из протеста против советского образа жизни. Он любил её какой-то странной памятью непрожитой жизни и меньше всего думал о встрече с «серыми людьми» из КГБ.

— Сергей Урсуляк // «Кино-глаз», март 1993.

В ролях

Съёмочная группа

Технические данные

  • Производство: КОВСАГ при участии киностудии им. Горького, ТТЛ
  • Цветной, 10 частей, 2587 м.
  • Издание на DVD: 1 DVD, звук 5.1, PAL, 5-я зона, без субтитров, издатель: 2006 год
  • Издание на VHS: 1 VHS, звук 2.0, PAL

Напишите отзыв о статье "Русский регтайм"

Отрывок, характеризующий Русский регтайм

– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.