Русский самовар

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

«Русский самовар» (англ. Russian Samovar или просто «Самовар») — ресторан русской кухни и культурный центр, расположенный на Манхэттене (256 West 52 Str.). Основан русскими эмигрантами третьей волны. Владелец ресторана — Роман Каплан.

Это не просто ресторан в общепринятом смысле этого слова, это ещё и своеобразный музей, клуб, где постоянно проходят представления книг на русском языке и выставок. Существует с 1984 года[1].





История

Иосиф Бродский:

Зима. Что делать нам в Нью-Йорке?
Он холоднее, чем луна.
Возьмём себе чуть-чуть икорки
и водочки на ароматной корке…
Согреемся у Каплана.

Василий Аксёнов

Входи сюда, усталая мужчина,
И отдохни от чужеземных свар.
Нам целый мир покажется чужбиной,
Отечество нам «Русский самовар»!

Мстислав Ростропович

Забудем всё. Забудем горечь.
Мы в „Самоваре“. Ростропович.

Сергей Юрский

Ну и не надо шума-грома.
Есть „Самовар“. А в нём есть Рома».

Основатель ресторана Роман Каплан, приехав в Нью-Йорк, первое время трудился швейцаром, затем работал в художественной галерее Нахамкина. Как он сам вспоминал: «В 6 часов наша галерея закрывалась, но никто не хотел расходиться. Я жил напротив, и все художники шли ко мне. Каждый день». Жена Каплана Лариса, подавала гостям к столу, мыла посуду… Через семь лет Лариса вконец измучилась и как-то в сердцах бросила мужу: «Если ты хочешь кормить и поить своих друзей каждый вечер, открой ресторан»[2].

Место выбрано не случайное: 52-я улица была в своё время центром джазовой культуры, а в доме, где находится ресторан, жил Фрэнк Синатра. Создателями вместе с Романом Капланом были поэт Иосиф Бродский и звезда мирового балета Михаил Барышников, и на покупку бизнеса пошла часть Нобелевской премии Иосифа Александровича Бродского.[3]

Идея Каплана заключалась в том, чтобы собрать вокруг думающих, творческих людей одного уровня. Так он рассказал Радио Свобода:

Я уехал рано — в 1972 году, поэтому мое представление вообще о ресторанах было полностью построено на моем советском опыте, опыте моей советской жизни. Я, например, в простые рестораны практически и не ходил. … Ну, в общем, я не могу сказать, чтобы ресторан считался дорогим, он — средний ресторан. Он не дешевый, но и не безумно дорогой. В Москве есть гораздо более дорогие рестораны. … У нас демократичный ресторан, и мы пускаем и приветствуем всех, кто сюда приходит. Поэтому среди них бывают и очень крупные люди, очень богатые люди.[3]

О трудностях, которые испытывал ресторанный бизнес в Нью-Йорке, Каплан поделился с газетой «Новые Известия»:

Роман Каплан: «Русский самовар» — это своеобразный центр русских людей, разделенных океаном с родиной. Один мой друг сказал, что здесь «намоленное место». Хотя мы переживали порой не лучшие времена. Вести ресторанный бизнес в Нью-Йорке дело очень трудное, по-моему, я им так и не овладел в совершенстве. … В 87-м, летом, не было денег. Полный развал, все было ужасно. Я не спал ночами. Включил радио: в шесть утра объявили, что Бродский стал лауреатом Нобелевской премии. Удивительный был день! Тогда-то я и позвонил Иосифу, говорю: ты теперь богатый… Боялся, что если одолжусь у него, то отдать не смогу. Предложил партнерство. Бродский связался с Мишей Барышниковым. Так мы все и стали совладельцами…[4]

По словам Романа Каплана, в его ресторане подаются блюда, которые он может приготовить самостоятельно, а также блюда, приготовленные по рецептам посетителей:

Мы делаем свои разносолы, квашеную капусту, солёные огурцы, холодец и рыбец с хреном. Что касается супов, то щи я делаю исключительно сам, никого не подпускаю. Борщ у нас двух видов: холодный, который придумал Юз Алешковский, и традиционный — горячий с мясом и пирожком. Пирожки у нас двух видов: с капустой и с мясом. С капустой экстраординарные, с мясом — обычные, как в Москве. Я всегда любил готовить, поскольку часто в детстве голодал, ведь я ребенок блокадного Ленинграда. … Водку на хрене меня научил делать художники Комар и Меламид. А Слава Ростропович дал мне рецепт чесночной водки или, как он её называет, — пейсаховки. …[4]

Стены ресторана украшены фотографиями, рисунками и автографами побывавших здесь посетителей, среди которых немало самых знаменитых артистов и художников из России и бывшего Советского Союза, среди которых рисунки Михаила Шемякина. Свои автографы оставили Иосиф Бродский, Сергей Довлатов, Белла Ахмадулина, Булат Окуджава, Галина Вишневская, Мстислав Ростропович, Фазиль Искандер, Евгений Евтушенко, Соломон Волков и многие другие.

Роман Каплан рассказывал о своих друзьях в интервью журналу «Чайка»:

Я давно знал Бродского и обратился к нему за помощью. Иосиф вместе с Мишей Барышниковым решили мне помочь. Они внесли деньги, а я им отдал какую-то долю от этого ресторана. Но, кроме того, что они помогли мне денежками, они, прежде всего, помогали мне своими выдающимися именами. Они часто бывали у меня, публика, естественно, их узнавала, причем особой популярностью пользовался не столько Иосиф, сколько Михаил Барышников. Он был лицом узнаваемым, снимался в кинофильмах. А Иосиф приходил скромно, садился с правой стороны за последний стол[5].
Александр Генис:
«Русский самовар» — единственное место не только в Америке, но и в мире, где можно услышать на виолончели Шостаковича, а на скрипке Баха. Послушать, как Энтони Хект и Сюзан Зонтаг читают стихи русских поэтов. Я считаю, что «Русский самовар» — это наша гордость. Здесь на стенах висят картины лучших художников, поэты читают стихи, сюда приходят знаменитые актёры, музыканты, спортсмены. Каждый раз, когда мои друзья из Москвы приезжают сюда и просят повести их в самое знаменитое место в Манхэттене, я веду их в «Русский самовар». Роман Каплан создал уникальное заведение, лишенное пошлости. Здесь происходит самое главное — общение"[1].

Писатель Анатолий Найман посвятил истории ресторана свою книгу — «Роман с „Самоваром“».

Ресторан открыт для всех, хотя среди его посетителей немало знаменитых на весь мир деятелей культуры, спортсменов, политиков, притом не только русских (гостями были Лайза Минелли, Барбара Стрейзанд, Джек Леммон, Мишель Легран, Жерар Депардье, Милош Форман[5]), однако он не является закрытым, как подобные заведения в Москве, сюда может прийти любой человек.

См. также

Напишите отзыв о статье "Русский самовар"

Примечания

  1. 1 2 [www.lebed.com/2006/art4577.htm Роман с «Самоваром»]
  2. [www.aif.ru/archive/1662671 Отечество нам "Русский самовар" | Архив | Аргументы и Факты]
  3. 1 2 [www.svobodanews.ru/content/transcript/ixzz0TGddR4Gd#ixzz0TGf1oEa8 Интервью Каплана на радио «Свобода»]
  4. 1 2 [cinema.newizv.ru/news/51221/ Здесь витает дух Бродского]
  5. 1 2 [www.chayka.org/article.php?id=2330 Роман Каплан: в Бродском было больше от святых. Автор Михаил Бузукашвили]

Ссылки

  • [russiansamovar.com/ samovar.com]
  • Все русские рестораны США на портале [www.m-restoran.com «Мой Ресторан»]
  • «Радио Свобода»: [www.svobodanews.ru/content/transcript/133813.html#ixzz0TGddR4Gd Интервью с Романом Капланом]
  • Анатолий Найман. Роман с «Самоваром». 2006
  • Михаил Бузукашвили. [www.chayka.org/article.php?id=2330 Роман Каплан: в Бродском было больше от святых]

Отрывок, характеризующий Русский самовар



Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.