Русский язык в Индии

Русский язык в Индии начал преподаваться в первые годы независимости государства. Советская экономическая, военная и политическая помощь молодому государству высоко подняли авторитет русистики. Апогей влияния русского языка в стране пришелся на 1960-е и 70-е годы. В 1990-е гуманитарное сотрудничество испытало значительное падение, но с началом нового века наметилась положительная динамика. Статус языка повышается, а количество овладеть им год от года растёт. По состоянию на 2013 год в Индии около 5000 человек изучали русский язык.

Советские годы

До середины XX века индийская интеллигенция знакомилась с достижениями русской культуры сквозь призму английских переводов. Однако развитие советско-индийских отношений привело к резкому изменению отношения к русистике. В 1930-е годы состоялись визиты в Россию двух индийских лидеров — Джавахарлала Неру и Рабиндраната Тагора, что послужило укреплению двусторонних отношений.

Советский Союз оказывал деятельную помощь Индии в процессе деколонизации и индустриализации. Вместе с технологиями и новыми научными знаниями происходило укрепление позиций русской культуры и языка, который приобрел статус средства общения инженерной элиты. В 1946 году в Делийском университете стали преподавать русский язык — впервые для высших ученых заведений страны. Спустя год там же открывается профильная лингвистическая кафедра. После этого специализированные курсы открыли Алахабадский (1947 год), Османский (1958 год) и Пунский (1964 год) университеты. В рамках обучения студенты знакомились не только с языком, литературой но и особенностями культуры одной из сверхдержав тех лет. Тем не менее, нужно отметить, что изучение языка имело факультативный характер, а общее время, выделяемое на изучение, составляло два часа трижды в неделю. Для лингвистического образования за пределами языковой среды это очень малое значение.

Начиная с 1961 года начинает работать программа студенческого обмена между двумя странами. В Индию из СССР прибывают специалисты, некоторые из которых стали преподавать русский язык для местных жителей.

В 1965 году было заключено соглашение «О создании Института русских исследований в Нью-Дели». В результате изучение русского языка отныне проводится в рамках отдельного предмета. Повышается активность академических исследований в области русистики. В качестве преподавателей в институте трудились 25 специалистов из СССР, а во главе учебного заведения стал профессор Ч. Н. Чакраварти. Для поступления на бакалавриат претенденты должны были вначале пройти ускоренные курсы русского языка. Первый поток русскоязычных индийцев получил диплом в 1969 году. Часть из них стали преподавателями русского языка и литературы в вузах по всех стране, часть пошли работать переводчиками (прежде всего в Министерство обороны).

После создания в 1969 году Университета им. Джвахарлала Неру институт был включен в его состав под названием Центр русских исследований. Начиная с 1971 года бакалавры, успешно прошедшие обучение в центре, получают возможность после 4-го курса получить степень магистра. Первые обладатели такой степени выпустились в 1973 году. В 1979 году программа претерпела серьезные изменения: теперь возможность стать дипломированным магистром в области русских наук получал всякий выпускник школы на базе 11 или 12 классов.

К началу 1970-х годов целый ряд учреждений высшей школы открывают программы по обучению русскому языку: Бенареский, Керальский, Дхарвадский, Маратхвадский, а также Университет им. Махараджи Саяджирао. Общее число носителей языка среди преподавателей данных вузов достигало 30 человек Качество обучения серьезно отставало от уровня Университета им. Джвахарлала Неру: курсы русского тут имели сугубо факультативный характер с относительно небольшим числом академических часов. Эксперты отмечали невысокий уровень образования студентов. Однако распространению языка это не помешало, и к 1980-м число вузов с русскоязычным отделением достигло 30.

Хайдарабадский центральный институт английского и иностранных языков пошел на встречу работающим индийцам и открыл очно-заочное обучение русскому без отрыва от производства. Программа была рассчитана на три года и пользовалась значительной популярностью в 1970-е и 80-е годы.

Обучение языку также производилось в ячейках Общества индийско-советской дружбы, на совместных объектах образования, в организованных СССР культурных и научных центрах. Что касается образования средней ступени, то лишь несколько школ в Дели имели русский в качестве учебного предмета.

К моменту распада СССР индийские русисты защитили 30 кандидатских и 25 магистерских диссертаций. Соотношение бакалавров и магистров составило 100 к 600. По состоянию на 1990 год число изучавших русский язык в Индии достигло 6 тысяч человек.

1990-е годы

1990-е годы для русского языка в Индии можно охарактеризовать как очень тяжелые. С началом компьютерной революции индийцы все больше стремились к на опережающему росту в сфере информационных технологий и телефонного обслуживания (удаленные колл-центры). Рабочим языком и в той, и в другой сфере является английский. Прекратились программы языкового обмена, что сказалось на качестве владения и преподавания русского языка. Уже имеющиеся у обучавшихся в СССР знания стали стремительно устаревать.

Обеспеченность литературой серьезно упала. До повального распространения сети Интернет приобрести в Индии книгу на русском было практически невозможно. Университет в Хайдарабаде, имевший в советские годы одно из богатейших собраний русских книг, после 1990 года практически перестал его обновлять.

Кроме того, негативное влияние оказали причины финансового свойства: на стажировку в РФ просто не было денег. В советские годы в каждом вузе, где была профильная языковая кафедра, работали 1—3 преподавателя из СССР, но после распада страны их число сократилось до нуля.

Современное положение

Однако 2000-е годы обозначили значительную смену настроений. В 2005 году в Дели впервые за 30 лет состоялась совместная индийско-российская конференция. За ней последовали такие же мероприятия в Мумбаи и Санкт-Петербурге в 2006 году. В 2007 году Индию посетил с визитом Владимир Путин, который приставил выдающихся местных русистов к государственной награде. Также было объявлено о проведении в 2008 году Года России в Индии, а в 2009 году — Года Индии в России.

Особенностью обучения русскому языку в Индии является ориентация главным образом на взрослую аудиторию: в школах он практически не преподается. Посетители курсов и студентов кафедр русистики сильно различаются между собой по уровню образования, мотивации и начальной подготовке. Среди основных стимулов обучения — необходимость читать литературу на русском, обучение на территории РФ, бизнес-интересы или получение информации будущими туристами. Также стоит отметить наличие английского в качестве посредника в обучении в некоторых заведениях.

Отмечается слабое развитие методической базы: учебных пособий и литературы не хватает, а имеющиеся советские образцы в значительной массе устарели.

Если во второй половине XX века русскоязычные выпускники находили работу в основном в государственных структурах, то в начале века XXI ситуация переменилась, и теперь большинство находит применение знаниям в частном секторе.

Крупнейшие центры русистики в стране:

• Университет Джавахарлала Неру;
• Делийский университет;
• Джадавпурский университет;
• Калькуттский университет;
• Институт иностранных языков в Хандарабаде

Общее количество вузов с преподаванием русского достигает 50.

Как правило, обучение русскому языку в Индии подразделяется на три этапа — бакалавр, магистр или кандидат наук. Кроме того, достаточной популярностью пользуются курсы интенсивного обучения для предпринимателей, а также туристов и учащейся молодежи.

По состоянию на 2013 год, в Индии насчитывалось 15 школ с преподаванием русского: 5 в Дели, 4 в штате Керала, 3 в Махараштре, 1 в Уттаракханде и 2 в Тамилнаде. Статус предмета разнится в зависимости от конкретного учебного заведения: в ряде школ он входит в обязательную программу, в ряде — изучается за отдельную плату.

Мероприятия по продвижению и популяризации русской культуры возглавляет Российский центр науки и культуры (РЦНК), который имеет множество региональных отделений по всей стране. Так, в 2003 году в столичном филиале организации обучение языку прошли 282 человека, в Ченнаи — 52, в Мумбаи — 45, в Колкате — 28. В среднем продолжительность обучения составляет три года. В рамках учебной программы индийцы постигают азы русской литературы и песенной культуры. В школах с преподаванием русского лекторы из РЦНК регулярно выступают с семинарами и показом видеоматериалов.

Значительную часть аудитории курсов составляют инженеры и военные специалисты. Так, в 2002 году 74 сотрудника танкового завода из города Авади и 120 будущих работников АЭС Куданкулам прошли ускоренное обучение русскому языку.

Сотрудничество в гуманитарной сфере между двумя государствами продолжает крепнуть. Так, с 11 по 16 сентября 2014 года преподаватели РУДН провели День русского языка в городах Дели и Ченнай. Растёт размер квоты для индийских студентов в российских вузах: если в 2010 году она составляла 5 человек, то в следующем году — уже 40.

Ссылки

• [www.gramota.ru/lenta/news/8_2714 Русский язык в Индии] // Грамота.ру

См. также

• Российско-индийские отношения
• Русские в Индии

Отрывок, характеризующий Русский язык в Индии

Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.