Русское царство

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Русское Царство»)
Перейти к: навигация, поиск
Русское царство

1547 — 1721



Торговый флаг России (1709—1721)[Комм 1][Комм 2] Герб Русского царства

Русское царство в 1700 году
Столица Москва (15471712)
Санкт-Петербург (17121721)
Язык(и) Русский (письменность: полуустав до 1708, гражданский шрифт после 1708)
Религия православие
Площадь в 1547 г. — 3 млн км²
в конце XVII века — 14,5 млн км².
Население в конце XVI века — 5 млн
в 1640-е гг. — 7 млн
в 1670-е гг. — 11 млн
в 1719 году — 15 млн
Форма правления Сословно-представительная монархия
Династия Рюриковичи (1547—1598; 1606—1610)
Годуновы (1598—1605)
Романовы (1613—1721)
Царь Всея Руси
 - 1547—1584 Иван IV Грозный (первый)
 - 1682—1721 Пётр I Великий (последний, принял титул императора)
Крупнейшие города Москва, Ярославль, Казань, Новгород
Валюта Рубль
Преемственность
Великое княжество Московское
Русские княжества
Российская империя
К:Появились в 1547 годуК:Исчезли в 1721 году
 История России

Восточные славяне, народ русь
Древнерусское государство (IXXIII века)
Удельная Русь (XIIXVI века), объединение

Новгородская республика (11361478)

Владимирское княжество (11571389)

Великое княжество Литовское (12361795)

Московское княжество (12631547)

Русское царство (15471721)
Российская империя (17211917)
Российская республика (1917)
Гражданская война
РСФСР
(19171922)
Российское государство
(19181920)
СССР (19221991)
Российская Федерация1991)

Наименования | Правители | Хронология
Портал «Россия»

Русское царство[1][2] или в византийском варианте Российское царство[3][4][5] — официальное[6] наименование Русского государства между 1547 и 1721 гг.[Комм 3][6] Также официальным в этот период было название Рꙋ́сїѧ[7].

В 1547 году государь всея Руси и великий князь московский Иван IV Грозный был венчан царём и принял полный титул: «Великий государь, Божиею милостью царь и великий князь всея Руси, Владимирский, Московский, Новгородский, Псковский, Рязанский, Тверской, Югорский, Пермский, Вятцкий, Болгарский и иных»[8], впоследствии, с расширением границ Русского государства, к титулу добавилось «царь Казанский, царь Астраханский, царь Сибирский», «и всея Северныя страны повелитель»[9].

Русскому царству исторически предшествовало Великое княжество Московское, а преемницей его стала Российская империя[Комм 4][Комм 5][Комм 6].

Согласно существующей в историографии традиционной периодизации русской истории, принято говорить о том, что единое и независимое централизованное Русское государство возникло на полвека ранее создания Русского царства — в правление Ивана III Великого.

Идея объединения русских земель (в том числе оказавшихся после монгольского нашествия в составе Великого княжества Литовского и Польши) и восстановления Древнерусского государства прослеживалась на протяжении всего существования Русского государства и унаследовалась Российской империей[10][11].





Название

Как пишут А. Л. Хорошкевич и А. С. Мыльников, официальным названием страны после венчания на царство Ивана Грозного в 1547 году стало «Российское царство»[6][12]. В титуле царя страна называлась «Рус(с)ія» или «Рос(с)ія»[12]. Изначально, Российское царство рассматривалось как конгломерат различных государств, престол которых занимал единый монарх и которые были перечислены в его титуле[13]. Московское княжество было одним из них, наряду с Новгородской республикой, Казанским ханством, Астраханским ханством и другими присоединёнными, некогда независимыми землями. Отсюда в исторических документах часто встречается оборот «Московское государство Российского царства», к примеру в Соборном уложении 1649 года[14]. В частности, С. Ф. Платонов указывал:

В XVI и XVII вв. наши предки «государствами» называли те области, которые когда-то были самостоятельными политическими единицами и затем вошли в состав Московского государства. С этой точки зрения, тогда существовали «Новгородское государство», «Казанское государство», а «Московское государство» часто означало собственно Москву с её уездом. Если же хотели выразить понятие всего государства в нашем смысле, то говорили: «все великие государства Российского царствия» или просто «Российское царство».

Платонов С. Ф. Полный курс лекций по русской истории

Как отмечает А. Л. Хорошкевич, на рубеже XV—XVI веков вопрос о титуле главы Русского государства приобрёл особую остроту, что было связано с характером русско-литовских отношений[15]. В Великом княжестве Литовском и Польском королевстве упорно сопротивлялись признанию за великими князьями московскими титула царя, первые претензии на который датируются уже эпохой Ивана III. Не менее острые возражения и опасения вызывала претензионная приставка всея Руси. Поэтому польские и литовские деятели старались вообще избегать слова Россия и упорно продолжали называть соперничающее с ними государство на востоке исключительно Московским государством[16], распространяя заодно в Западной Европе термин Московия[17][18]. В своей популярной работе 1993 года «Символы русской государственности» Анна Хорошкевич пишет: в Вильно «Ивана III упорно именовали князем „Московским“, а страну — „Московским государством“». Аналогичная терминология начала употребляться с XIX века и в российской историографии, однако для историков Российской империи речь шла о противопоставлении двух столиц — Москвы и Петербурга[13].

«Российское царство (и в понятийном, идеологическом, и в институциональном плане) имело два источника: „царство“ (ханство) Золотой Орды и византийское православное царство (империя)»[19][Комм 7]. Иван III и Василий III стать реальными царями не могли из-за отсутствия на Руси идеологического обоснования царства. Калька с византийских порядков или «царство»-ханство послужить основой для этого не могли. Поэтому в первой половине XVI века происходит оформление понятия «царство» в официальной идеологии и в общественном сознании.

Идеологическое оформление понятия «царства» шло в первой половине XVI в. Важнейшую роль в нём сыграли Послание Спиридона — Саввы (1511—1523 гг.) и «Сказание о великих князьях Владимирских» (первая редакция — до 1527 г.). В них приводились две политические легенды, обосновывающие права русских правителей на царский титул. В первой говорилось о прямом родстве Рюриковичей с императорами Древнего Рима через некоего Пруса (родственника Цезаря Августа). Второй легендой был рассказ о присылке Владимиру Мономаху из Византии царских регалий и о венчании его на царство митрополитом Неофитом. В середине XVI в. обе легенды были включены в качестве официальных фактов русской истории в важнейшие государственные документы — Чин венчания на царство, Государев Родословец, Степенную книгу. Они приводились иностранными послами в качестве доказательства прав Иоанна IV на царский титул. Идеологическими концепциями первой половины XVI в. подчёркивалась необходимость скорейшего установления царства на Руси… С будущим царём — Иоанном IV — в обществе, несомненно, связывались большие надежды.[19] Одним из первых, кто сформулировал новую идею царской власти московских князей, был митрополит Зосима. В сочинении «Изложение пасхалии», поданном московскому собору в 1492 г., он подчёркивал, что Москва стала новым Константинополем благодаря верности Руси Богу. Сам Бог поставил Ивана III — «нового царя Константина новому граду Константину — Москве и всей Русской земли и иным многим землям государя».[20]. Значительный вклад в идеологическое обоснование прав московских правителей на царский титул внёс Иосиф Волоцкий. Он доказывал в своём послании к Василию III тезис о божественном происхождении царской власти: «царь убо естеством (телом) подобен есть всем человеком, а властию же подобен есть вышням (всевышнему) Богу»[21]. Большую роль в обосновании правопреемственности Руси Византии сыграло «Сказание о князьях Владимирских». Согласно нему, киевский князь Владимир Мономах получил царский венец («шапку Мономаха») и другие регалии от своего деда императора Константина Мономаха. Следующим в ряду идеологических основ провозглашения Русского государства царством стало послание Василию III монаха псковского Елиазарова монастыря Филофея, выдвинувшего известный тезис «Москва — третий Рим». Как указывает Р. Г. Скрынников, в основе концепции Филофея лежало представление о неком «Ромейском царстве нерушимом»: крушение двух царств, Римской империи и Византии, расчистило место для московского православного царства[22].

Иван IV был венчан на царство 16 января 1547 года. По мнению Р. Г. Скрынникова, это событие было обусловлено прежде всего внутренними причинами. Популярность государя стремительно падала, так как начало его правления было ознаменовано опалами и казнями. Принятие царского титула должно было поднять авторитет власти монарха[23]. В Европе отношение к этому событию было неоднозначным. Польские послы потребовали письменных обоснований принятия Иваном IV царского титула. В ответ они услышали следующее объяснение от русских гонцов: ныне землёю Русскою владеет государь наш один, потому-то митрополит и венчал его на царство Мономаховым венцом (в пересказе Р. Г. Скрынникова)[24]. Англия охотно признала новый титул Ивана и даже называла его «императором». В католических странах признание пришло позже: в 1576 году император Священной Римской империи Максимилиан II признал Ивана царём всея Руси[Комм 8].

В Западной Европе в данную эпоху наблюдается сосуществование терминов Russia и Moscovia. Термин «Московия» распространяется в Центральной и Южной Европе в государствах, получавших информацию через Великое княжество Литовское и Польское королевство[25].

История

В XIVXV веках начался процесс объединения раздробленных русских земель вокруг нескольких новых политических центров, приведший в конечном итоге к образованию централизованного Русского государства и его последующему возобладанию над внешними политическими конкурентами в борьбе за земли Руси. Объединение Северо-восточной Руси завершилось в правление Ивана III и Василия III. Иван III стал также первым суверенным правителем Руси после татаро-монгольского ига, отказавшимся подчиняться ордынскому хану. Он принял титул государя всея Руси, претендуя этим на все русские земли[26].

Наследие Византии

К середине XVI века правитель Русского государства стал сильным самодержцем — царём. Принятием этого титула московский государь подчеркнул, что является главным и единственным правителем России, равным византийским императорам или монгольским ханам. После женитьбы Ивана III на Софии Палеолог, наследнице последнего византийского императора, московский двор заимствовал византийские традиции, ритуалы, титулы и символы, такие как двуглавый орёл, изображённый на гербе России.

Чуть раньше, в конце XV века, возникает идея о мессианской роли России, о её богоизбранности. Она получила название теории «Москва — третий Рим». Впервые эта концепция встречается в предисловии к труду «Изложение Пасхалии» (1492 год) митрополита Зосимы. Впоследствии, эту теорию развил в своих посланиях старец псковского Елеазарова монастыря Филофей. Собственно, формулировка теории[27][28]:

«Да вѣ́си, хрⷭ҇толю́бче и бг҃олю́бче, ѧко всѧ̀ хрⷭ҇тїа́нскаѧ црⷭ҇тва приидо́ша вконе́цъ и҆ снидо́шасѧ во є҆ди́но црⷭ҇тво на́шего госуда́рѧ, по прⷪ҇ро́ческимъ кни́гамъ, то̀ єсть роме́йское црⷭ҇тво: два̀ ѹбо ри́ма падо́ша, а҆ тре́тїй стои́тъ, а́ четве́ртомꙋ не бы́ти. <…> да вѣ́сть твоѧ̀ держа́ва, блг҃очести́вый цр҃ю̀, ѧко всѧ̀ црⷭ҇тва правосла́вныѧ хрⷭ҇тїа́ньскїѧ вѣ́ры снидо́шасѧ въ твоѐ є҆ди́но црⷭ҇тво: є҆ди́нъ ты во все́й поднебе́сной хрⷭ҇тїа́ном цр҃ь <…> ѧкоже вы́ше писа́хъ ти и҆ ны́нѣ глаго́лю: блюдѝ и҆ вне́мли, благочести́вый цр҃ю̀, ѧко всѧ̀ хрⷭ҇тїа́нская цр҃ьства снидо́шасѧ въ твоѐ є҆ди́но, ѧко два̀ ри́ма падо́ша, а҆ тре́тей стои́тъ, а҆ четве́ртомꙋ не бы́ти. Ужѐ твоѐ хрⷭ҇тїа́ньское црⷭ҇тво инѣ́мъ не оста́нетсѧ, по вели́комꙋ богосло́вꙋ[Комм 9]».

Правление Ивана Грозного

Первоначально, византийский термин самодержец означал только независимого правителя, но в царствование Ивана Грозного (1533—1584) он стал означать неограниченную внутреннюю власть. Иван Грозный короновался царём и признавался, по крайней мере Русской православной церковью, императором. В своих посланиях в 1523—1524 годах старец псковского Елизарова монастыря Филофей провозгласил, что, поскольку Царьград пал под натиском Османской империи в 1453 году, Русский царь является главным защитником православия, и назвал Москву Третьим Римом, духовным наследником Римской и Византийской империй, центров раннего христианства. Эта концепция получила большой резонанс в российском обществе последующих веков.

C помощью бояр Иван IV провёл в раннем периоде своего правления ряд полезных реформ. Был издан новый Судебник, регулирующий административные и военные дела, на фоне непрерывных войн, которые вело русское государство. При Иване IV России удалось существенно расширить свои владения. В результате похода на Казань и её взятия в 1552 году она обрела среднее Поволжье, а в 1556 году со взятием Астрахани — нижнее Поволжье и выход к Каспийскому морю, что открывало новые торговые возможности с Персией, Кавказом и Средней Азией. Одновременно, было разорвано стеснявшее Русь кольцо из враждебных татарских ханств, открылась дорога в Сибирь. В то же время, резко ухудшились отношения с Портой и Крымским ханством.

В конце 1552 года вспыхнуло восстание на территории бывшего Казанского ханства. Центром восстания стал город Чалым. Восставшие даже восстановили ханскую власть: на престол был приглашён один из ногайских князей Али-Акрам. Подавление восстания сопровождалоь жестокими казнями его участников, также были построены башни и остроги. В 1556 году был взят центр восстания, город Чалым. После этого дальнейшее сопротивление было прекращено. Против казанских татар начали выступать и некоторые местные народы, утомлённые бесконечной войной. Хан был убит самими восставшими, а основные лидеры движения погибли. В 1552—1557 годах также происходило восстание части марийского народа против присоединения к Русскому царству и ответные экспедиции русских войск. Итогом войны стало принесение присяги всеми группами марийцев русскому царю. Однако местное население не смирилось с новым положением, до конца века организовав два менее крупных восстания: в 1571—1574 и 1581—1585 годах.

Желая освободиться от ливонского и шведского контроля торговых путей на балтийском направлении, связывавших Русь с Европой, Иван IV начал Ливонскую войну. Её начало протекало для Москвы весьма успешно, однако вследствие Люблинской унии силы противников возросли. Враги наступали и на южном направлении — в 1569 году был отражён турецко-крымский поход под Астрахань, однако в 1571 году крымскому хану удалось сжечь Москву, нанеся колоссальный ущерб. Повторный завоевательный поход крымцев и турок, поставивший острый вопрос о независимости Руси, был отбит в следующем году в битве при Молодях. Помимо войны против всех, Русское царство было ослаблено эпидемиями, а также внутренними распрями нелояльных царской власти бояр. Ливонская война тем временем пришла из Балтики и Литвы на русскую землю. Лишь отчаянная оборона Пскова от войск Стефана Батория позволила заключить в 1582 году худой мир. За прочный выход к Балтийскому морю России суждено было бороться ещё более века, а торговые отношения с Англией и Голландией осуществлялись через Белое море: сначала через Холмогоры, а затем в связи с увеличением товарооборота с 1584 года через новооснованный порт Архангельск.

На эпоху Ивана Грозного пришлось также начало завоевания Сибири. Немногочисленный отряд казаков Ермака Тимофеевича, нанятый уральскими промышленниками Строгановыми для защиты от набегов сибирских татар, разбил войско сибирского хана Кучума и взял его столицу Кашлык. Несмотря на то, что из-за нападений татар мало кому из казаков удалось вернуться живым, распавшееся Сибирское ханство уже не восстановилось. Спустя несколько лет, царские стрельцы воеводы Андрея Воейкова подавили последнее сопротивление. Началось постепенное освоение русскими Сибири, мотором которого были казаки и поморские охотники за пушниной. В течение следующих десятилетий начали возникать остроги и торговые поселения, такие как Тобольск, Верхотурье, Мангазея, Енисейск и Братск.

Правление Бориса Годунова

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

После смерти Ивана IV Грозного последовали несколько лет правления его сына Фёдора, за которого де-факто правил боярин Борис ГодуновК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3713 дней], возвысившийся благодаря браку с дочерью Малюты Скуратова Марией Скуратовой-Бельской. Со смертью Фёдора пресеклась и династия Рюриковичей, правивших Россией более 700 лет. Слухи о спасении царевича Дмитрия, сына Ивана Грозного, сопровождали правление Годунова и накаляли обстановку в стране. Неурожаи начала 1600-х годов вызвали тяжёлый экономический и общественный кризис.

Смутное время

В 1604 году польские магнаты Мнишеки оказали поддержку самозванцу Лжедмитрию I, признали его право на русский престол, организовали войско, состоявшее главным образом из казаков, и выступили с ним на Москву. После смерти Годунова Лжедмитрий вступил в Москву и был венчан на царство. В мае 1606 года в результате бунта москвичей, организованного Василием Шуйским, Лжедмитрий I был убит. Сторонники Шуйского объявили его царём.

Летом 1607 года объявился новый самозванец, вошедший в историю как Лжедмитрий II. Лжедмитрия II, как и его предшественника, поддержали многие польско-литовские магнаты, в том числе Александр Лисовский и Ян Пётр Сапега, собравшими достаточно крупное войско. В 1609 году на фоне заключения русско-шведского союза войну Шуйскому объявил король польский и великий князь литовский Сигизмунд III Ваза. После поражения под Клушином Шуйский был свергнут. Власть оказалась в руках Семибоярщины, которая признали русским царём сына Сигизмунда, королевича Владислава. Начался период польско-литовской оккупации Москвы.

Недовольство населения интервентами постепенно возрастало. После неудачи первого ополчения в 1612 году в Нижнем Новгороде сформировалось второе ополчение под предводительством Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского. Ополченцы осадили польско-литовский гарнизон в Московском кремле и принудили его к капитуляции. На трон был избран молодой Михаил Фёдорович, положив начало новой династии Романовых, правившей Россией до 1917 года.

Несмотря на то, что русско-польская война продлилась до 1618 года, венчание Михаила Романова на царство рассматривается как конец Смутного времени. Годовщина этого события отмечалась в Российской империи, а с 2005 года отмечается и в России как День народного единства.

Царствование Романовых до 1689 года

Последующие годы ознаменовались восстановлением экономики и государственного управления. Тем не менее, Смоленская война, в которой царь Михаил Фёдорович предпринял попытку вернуть захваченный Польшей в Смутное время Смоленск, окончилась безрезультатно. В 1654 году, в ходе восстания Хмельницкого царь Алексей Михайлович и Земский собор согласились на принятие войска Запорожского в русское подданство и объявление новой войны Речи Посполитой. По окончании этой войны, начавшейся успешно, но омрачённой изменой части казацкой старшины и войной со Швецией, за Россией остались Левобережная Украина с Киевом, а также Смоленск.

Важным событием во время царствования Алексея Михайловича стали также церковные реформы патриарха Никона, вызвавшие сопротивление среди большой части населения. Впоследствии так называемые староверы, не принявшие реформы Никона, откололись от церкви и ещё многие десятилетия сталкивались с преследованием со стороны государства.

После смерти Алексея Михайловича на престол взошёл его старший сын Фёдор Алексеевич. В период его правления произошла русско-турецкая война 1676—1681, в которой Россия и запорожские казаки смогли остановить османскую экспансию в Левобережную Украину. После смерти Фёдора за власть начали бороться дома Милославских и Нарышкиных, к которым относились два младших сына Алексея Михайловича: Иван и Пётр. Вследствие стрелецкого бунта 1682 к власти пришла партия Милославских, регентом при обоих малолетних престолонаследниках стала царевна Софья Алексеевна. Её правительство пало в 1689 году в связи с безуспешными крымскими походами.

Правление Петра I и преобразование в Российскую империю

После победы в Северной войне и заключения Ништадтского мира в сентябре 1721 года Россия превратилась в Великую державу. Были присоединены Ингрия (Ижора), Карелия, Эстляндия, Лифляндия (Ливония) и южная часть Финляндии (до Выборга). Российское влияние прочно утвердилось и в Курляндии. После войны Россия имела современный флот и сильную армию. Сенат и Синод решили преподнести Петру титул императора всероссийского со следующей формулировкой: «как обыкновенно от римского сената за знатные дела императоров их такие титулы публично им в дар приношены и на статутах для памяти в вечные роды подписываны»[29].

22 октября (2 ноября) 1721 года Пётр I принял титул, не просто почётный, но свидетельствующий о новой роли России в международных делах. Пруссия и Голландия немедленно признали новый титул русского царя, Швеция в 1723, Турция в 1739, Англия и Австрия в 1742, Франция и Испания в 1745 и, наконец, Польша в 1764 году[29].

Секретарь прусского посольства в России в 1717−1733 гг., И.-Г. Фоккеродт, по просьбе Вольтера, работавшего над историей царствования Петра, в 1737 году написал воспоминания о России при Петре. Фоккеродт попытался оценить численность населения Российской империи к концу царствования Петра I. По его сведениям количество лиц податного сословия составляло 5 миллионов 198 тысяч человек, откуда число крестьян и горожан, включая лиц женского пола, оценивалось примерно в 10 млн. Много душ было утаено помещиками, повторная ревизия увеличила число податных душ до почти 6 млн человек. Русских дворян с семействами считалось до 500 тыс.; чиновников до 200 тыс. и духовных лиц с семьями до 300 тыс. душ[30].

Жители покорённых областей, не состоящие под поголовною податью, составляли, по оценке, от 500 до 600 тыс. душ. Казаков с семействами на Украине, на Дону и Яике и в пограничных городах считалось от 700 до 800 тыс. душ. Численность сибирских народов была неизвестна, но Фоккеродт положил её до миллиона человек[30].

Таким образом, население Российской империи Фоккеродт оценивал в 13−14 миллионов подданных[30].

Правители

Цвет фона обозначает государя, правившего формально
Цвет фона обозначает правителя, являвшегося регентом
Царь Портрет Начало правления Конец правления
Рюриковичи
1 Иван IV Васильевич Грозный[31]
(1530—1584)
16 января 1547 28 марта 1584
- Симеон II Бекбулатович[32]
(? — 1616)
1575 1576
2 Фёдор I Иванович[33]
(1557—1598)
28 марта 1584 17 января 1598
Годуновы
- Ирина I Фёдоровна[34]
(1557—1603)
17 января 1598 21 февраля 1598
3 Борис I Фёдорович[34]
(1552—1605)
21 февраля 1598 23 апреля 1605
4 Фёдор II Борисович[35]
(1589—1605)
23 апреля 1605 11 июня 1605
Смутное время
5 Лжедмитрий I[36]
(официально — Дмитрий Иванович)
(? — 1606)
11 июня 1605 27 мая 1606
6 Василий IV Иванович Шуйский[37]
(1552—1612)
29 мая 1606 27 июля 1610
- Владислав I Жигимонтович[38]
(1595—1648)
27 августа 1610 3 марта 1613
Романовы
7 Михаил I Фёдорович[39]
(1596—1645)
3 марта 1613 23 июля 1645
- Патриарх Филарет[40]
(соправитель своего сына)
(1554—1633)
24 июня 1619 11 октября 1633
8 Алексей I Михайлович Тишайший[41]
(1629—1676)
23 июля 1645 8 февраля 1676
- Царевич Алексей Алексеевич
(соправитель своего отца)
(1654—1670)
15 февраля 1654 17 января 1670
9 Фёдор III Алексеевич[42]
(1661—1682)
8 февраля 1676 7 мая 1682
- Софья Алексеевна[43]
(регентша при своих братьях)
(1657—1704)
7 мая 1682 8 февраля 1689
10-11 Иван V Алексеевич[44]
(1666—1696)
8 февраля 1696
Пётр I Алексеевич Великий[44]
(1672—1725)
2 ноября 1721

Представительные органы

Административное деление

Основной административной единицей Русского царства был уезд, который делился на волости и станы. Уездные города являлись военными, судебными и административными центрами уездов. Уезды образовывались постепенно на основе прежних княжеств, из-за чего размеры уездов были различны. Из уездов выделялся большой Новгородский уезд, где сохранялось традиционное деление на пятины[45]. К середине XVII века сложилось более 250 уездов[46].

В середине XVI века на приграничных территориях начинают создаваться большие военно-административные районы — Разряды. В первую очередь это объяснялось необходимостью лучшего управления войсками на границах. Первым таким военно-административным районом стал Украинный разряд, позже получивший название Тульского[47]. Постепенно число разрядов увеличивалось. Так, после присоединения Смоленска в 1654 году был образован Смоленский разряд, в 1658 году, в связи с укреплением обороны Белгородской черты, был образован Белгородский разряд[48]. Особыми военно-территориальными образованиями были слободские полки, входившие в состав Белгородского разряда.

18 декабря 1708 года, в ходе административной реформы царя Петра I, страна была разделена на 8 губерний: Московскую, Ингерманландскую, Архангелогородскую, Киевскую, Смоленскую, Казанскую, Азовскую и Сибирскую.

Выборная администрация

См. также: Местное управление и самоуправление

К выборной администрации относились Губные и Земские старосты, которые были введены в начале — середине XVI века. Губной староста, основной задачей которого являлась борьба с разбоями, выбирался местным дворянством. Земские старосты выбирались тягловым населением — крестьянами и посадскими. В обязанности земских старост входили управление своим посадом или волостью, суд по гражданским делам и сбор налогов[49].

Вооружённые силы (войско и флот)

Первое трёхмачтовое судно построенное в России было спущено на воду в 1636 году во время правления царя Михаила Фёдоровича. Корабль был построен по западноевропейскому стандарту в Балахне кораблестроителями из Гольштейна, Дания, и был назван Фредерик. К несчастью, во время сильного шторма, Фредерик затонул в Каспийском море в своё первое плавание.

В середине XVI века русские войска состояли из поместного ополчения сотенной службы и стрельцов. В 30-е года XVII века началось создание полков «Нового строя». Во время русско-шведской войны 1656—1658 годов, русские силы захватили шведские крепости Даугавгрива и Кокенхаузен (переименован в Царевич-Дмитриев) на Западной Двине. Боярин Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин основал судостроительную верфь в Царевиче-Дмитриеве и начал строительство кораблей для плавания на Балтийском море. По окончании войны Россия и Швеция заключили Кардисский мирный договор в 1661 году, по результатам которого Россия возвратила Швеции все завоёванные земли и была вынуждена уничтожить все корабли заложенные в Царевиче-Дмитриеве.

Ордин-Нащокин не потерял своих надежд и повернулся к реке Волге и Каспийскому морю. Получив царское разрешение, боярин пригласил датских судостроителей в село Дединово находящееся на Оке. Строительство судов началось зимой 1667 года. В течение двух лет они закончили строительство четырёх судов: фрегата Орёл, и трёх меньших судов. Орёл закончил своё плавание также плачевно как и Фредерик — он был захвачен в Астрахани взбунтовавшимися казаками Стеньки Разина. Казаки ограбили и затем сожгли это судно.

В XVII веке русские купцы и казаки переплыли через Белое море на кочах, достигли устьев рек Лена, Колыма, и Индигирка, и основали поселения в регионе верхнего Амура. Самым известным из этих первооткрывателей является Семён Иванович Дежнёв — в 1648 году он проплыл по Северному Ледовитому океану всю длину современной России, обогнул Чукотский полуостров, пересёк Берингово море и вышел в Тихий океан.

Строительство первого в истории России регулярного Военно-Морского флота

  • В связи с подготовкой Петра I к военным действиям против Османской империи[Комм 10] к концу XVII века возникла необходимость в строительстве регулярного русского военно-морского флота, причём только на средства государства и с помощью отечественных специалистов .
  • В 16961711 годах в Воронеже было построено около 215 кораблей[50] для первого в истории России регулярного Военно-Морского флота, благодаря которому удалось завоевать крепость Азов, а впоследствии подписать мирный договор с Турцией для начала войны со Швецией.
  • 27 апреля (8 мая1700 года на верфи Воронежского адмиралтейства был спущен на воду русский 58-пушечный парусный линейный корабль «Гото Предестинация», который строился по проекту русского царя Петра I[51] под руководством известного в будущем корабельного мастера Федосея Моисеевича Скляева. Пётр I принимал участие и в кораблестроительных работах; он же руководил церемонией закладки корпуса «Гото Предестинации» и участвовал в спуске корабля на воду.

Дипломатия

Геральдика

Своим возникновением геральдика на Руси обязана царю Алексею Михайловичу, так как именно при нём появились постоянные символы, принявшие окончательный вид. Первым крупным сочинением в данной области является так называемый Царский титулярник, за авторством боярина Артамона Сергеевича Матвеева. Этот труд включал в себя гербы 33 русских земель, названия которых входили в большой государев титул Алексея Михайловича (поэтому официальное название рукописи — «Большая государева книга или Корень российских государей»).

Также крупным и значимым является сочинение герольдмейстера Лаврентия Хурелевича «О родословии российских великих князей и государей, поднесённое царю Алексею Михайловичу от цесарского советника и герольдмейстера Лаврентия Курелича, с показанием имеющегося, посредством браков, сродства между Россией и восмью европейскими державами, то есть цесарем римским и королями: англинским, дацким, французским, гишпанским, польским, португальским и шведским, и с изображением оных королевских гербов, а в средине их великого князя св. Владимира, на конце же портрета царя Алексея Михайловича».

Денежная система

В XVI и XVII веках денежная система Русского государства состояла из: рубля, полтины, гривны, гроша, копейки, денги, полуденги и пулы (название медных монет).

Самой распространённой монетой была денга.

Экономика

К концу XVI века насчитывалось около 220 городов, продолжалось развитие ремесленного производства, шёл процесс территориальной специализации. После присоединения поволжских ханств, началась торговля со странами Востока, продолжалась со странами Западной Европы. В целом, период до Смутного времени характеризуется укреплением традиционной феодальной экономики. Рост мелкотоварного производства в городах и торговли не привели к созданию очагов буржуазного развития. Поруха 1570—1580х годов, сильно ударила по экономике России: опустели наиболее развитые в экономическом отношении центр и северо-запад, часть населения разбежалась, другая — погибла в результате опричнины и Ливонской войны. Более половины пашни оставалось необработанными, резко вырос налоговый гнёт. В 1570—1571 годах по стране прокатилась эпидемия чумы, в стране начался массовый голод.

В XVII веке начинается активное развитие торговли, торговые связи, основанные на естественно-географическом разделении труда и развитии городского ремесла, постепенно охватывают всю страну. Крупнейшим торговым центром была Москва, огромную роль играли ярмарки.

Религия

Религиозное мировоззрение определяло духовную жизнь общества. Заметную роль в этом сыграл Стоглавый собор 1551 года, который утвердил приоритет возникших на русской почве обычаев и традиций над греческими.

В середине XVII в. началась реформа Русской православной церкви, повлёкшая за собой ряд серьёзных изменений в политической и духовной жизни русского общества.

Наука и образование

Долгое время, распространению в России систематического образования препятствовала общественная боязнь «повредиться в вере» под влиянием учёных выходцев из стран, христианство которых, как полагали, утратило первозданную чистоту[52].

Тем не менее, в середине XVII века создание школы систематического образования начинает реализовываться. Этому способствует и личная высокая учёность царя Алексея Михайловича[53][54].

Начало русской систематической школы можно связывать с так называемым «Ртищевским братством». В 1648 году Фёдор Михайлович Ртищев основал в Москве на Воробьёвых горах, «в пленницах», Андреевский «училищный монастырь для распространения свободных мудростей»[52].

По свидетельству Олеария в середине XVII века в Москве действовало ещё одно училище — Арсения Грека. «В настоящее время они, — что довольно удивительно, — по заключению патриарха и великого князя, хотят заставить свою молодёжь изучать греческий и латинский языки. Они уже устроили, рядом с дворцом патриарха, латинскую и греческую школу, находящуюся под наблюдением и управлением грека Арсения», говорит Олеарий.

При царе Фёдоре Алексеевиче учреждается ещё одно «греческое училище» в котором руководит иеромонах Тимофей («Типографская школа»). Училище было открыто в апреле 1681 года. В 1686 году в нём училось не менее 250 человек.

В 1685 году при Богоявленском монастыре (в Китай-городе, за «Ветошным рядом») появилась новая греко-латинская школа, где преподавали «учителя высоких наук» иеромонахи братья Иоанникий и Софроний Лихуды[52].

В 1687 году учреждается Славяно-греко-латинская академия.

Культура и искусство

Русская письменность начинает бурно развиваться с принятием христианства. Первоначальный дохристианский русский алфавит подвергается реформам (по другой версии он был создан полностью, а не реформирован). Книга является средством для ознакомления с верой и пособием при совершении богослужения.

Приняв христианство от Византии, Русь подчинилась в духовном отношении её влиянию, тем более, что первые служители церкви и первые книжники на Руси были греками. Первоначально вся литература состояла из переводов с греческого (книги св. Писания, творения св. отцов, жития святых, сборники мудрых изречений и тому подобное). Первые самостоятельные произведения — поучения, жития святых, послания, путешествия (ко святым местам) — носили религиозный характер.

В XVII веке русская литература перестаёт быть лишь богословской, церковной — появляется всё больше разнообразных светских произведений. Впервые стали записываться выдающиеся произведения устного народного творчества — былины, пословицы, песни, заговоры. Появились новые литературные жанры: демократическая сатира («Повесть о Шемякином суде», «Повесть о Ерше Ершовиче», «Повесть о Фоме и Ерёме», «Сказание о куре и лисице»), в XVII веке был составлен первый русский библиографический труд «Оглавление книг, кто их сложил», автором которого считают Сильвестра Медведева. Первым произведением в жанре автобиографической повести стало «Житие» протопопа Аввакума. Симеон Полоцкий положил начало основам современного стихосложения.

Музыка

  • В конце XVI − начале XVII века в Царстве Русском появились прямоугольные гусли. Их длина до 1,5 м. Количество струн 55−66. Строй хроматический[55].

Спорт

В Царстве русском развивались такие виды спорта, как городки, лапта, кулачные бои, шахматы[56] и др.

Несмотря на церковные запреты, как в Европе, так и в Русском царстве шахматы распространялись, причём среди духовенства увлечение игрой было не меньше (если не больше), чем среди прочих сословий. В Европе в 1393 году Регенсбургский собор изъял шахматы из числа запрещённых игр. В России сведений об официальной отмене церковного запрета на шахматы нет, но по крайней мере с XVIIXVIII века этот запрет фактически не действовал. Играл в шахматы Иван Грозный. При Алексее Михайловиче шахматы были распространены среди придворных, умение играть в них было обычным среди дипломатов. В Европе сохранились документы того времени, в которых, в частности говорится, что русские посланники знакомы с шахматами и играют в них весьма сильно. Увлекалась шахматами царевна Софья. При Петре I ассамблеи не проходили без шахмат.

См. также


Напишите отзыв о статье "Русское царство"

Комментарии

  1. «Торговый флаг, – устанавливал Петр, – из трех колороф выше-писанных составлен, то есть белой, синей, красной»... Бело-сине-красный полосатый флаг до 1883 г. оставался флагом торгового и гражданского флота. Однако это не умаляло его значения. Скорее наоборот. Дело в том, что в соответствии с международной флажной традицией, как правило, национальный или государственный флаг одновременно является и флагом гражданского флота. В то же время военно-морские флаги, как правило, имеют особый рисунок, как бы предупреждая, что корабли под этим флагом вооружены. Именно поэтому бело-сине-красный флаг во всем мире воспринимался как русский флаг. (Вилинбахов Г. В. [www.dissercat.com/content/gosudarstvennaya-geraldika-v-rossii-teoriya-i-praktika Государственный флаг // Государственная геральдика в России:Теория и практика. 2003.])
  2. Впервые упомянут в этом качестве в 1709 году — см. Белавенец П. И. [www.prlib.ru/Lib/pages/item.aspx?itemid=7955 Цвета Русского Государственного национального флага: Записка Члена Особого Совещ., Кап.-Лейт. П.И. Белавенец] / Выс. учрежд. при М-ве юст. Особое совещ. для выяснения вопроса о рус. гос. нац. цветах. — СПб., 1910. — С. 24.; официально утверждён Морским уставом 13 января 1720 года — см. [www.nlr.ru/e-res/law_r/show_page.php?page=18&root=1/6/ Полное собрание законов Российской империи, Т.6. — СПб., 1830. — С. 18.]
  3. «22 октября 1721 года в Петербурге в Троицком соборе царю Петру I был поднесён титул „император“. Принято считать, что именно в этот день Российское царство официально превратилось в Российскую империю и начался отсчёт нового, имперского периода в истории страны» См.: Агеева О. Г. Титул императора Петра I и понятие «империя» в России в первой четверти XVIII в. // Межславянские взаимоотношения и связи. — М., 1999. — С. 5.
  4. «Смена внешних форм правления — сначала великое княжение, с 1547 года царство, с 1722 года империя — требовала и смены знаков власти, создания новых, переосмысления старых». — Хорошкевич А. Л., 1993, [heraldry.hobby.ru/gub/large2.html Большой государственный герб Российской империи. Венцы и короны, скипетры и державы]
  5. «С 1547 года, с венчания Ивана IV на царство, Русь стала называться Россией. Официальное название страны — Российское государство, Россия» — Культурология: Учебное пособие / Сост. и отв. ред. А. А. Радугин. — М.: Центр, 2001. — 304 с. — ISBN 5-88860-046-6 — Гл. 2. — § 1.
  6. «16 января 1547 года великий князь Иван IV Васильевич принял царский титул, а Московское великое княжество превратилось в Российское царство» — [www.otechestvo.org.ua/main/20071/3105.htm Перевезенцев С., д.и.н. Первый царь // Сайт Всеукраинского общественного объединения «Единое Отечество» (www.otechestvo.org.ua), 31.1.07.]
  7. О содержании понятия в средневековой Руси см.:
    ♦ [www.mubiu.ru/ogd/ISTORIA/7/Liter/gorskiy.htm Горский А. А. Представления о «царе» и «царстве» в средневековой Руси (до середины XVI века). // Царь и царство в русском общественном сознании — М., 1999.]
    Горский А. А. Русь от славянского Расселения до Московского царства — М., 2004.
  8. «Иван IV отнёсся совершенно равнодушно к „цесарству греческому“, но потребовал немедленного признания себя царём „всея Руси“, и император уступил в этом важном принципиальном вопросе» — История дипломатии / Под ред. В. П. Потёмкина. — М.: ОГИЗ, 1941. — [www.diphis.ru/index.php?option=content&task=view&id=78#7 Т. I. — С 203.]
  9. Имеется в виду Откровение Иоанна Богослова (Откр. 17:10)
  10. Усиление флота многопушечными кораблями было очень важно, так как Османская империя могла постараться вернуть город Азов, который был завоёван русской армией и флотом во время второго Азовского похода в 1696 году.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3768 дней] Однако, как отмечает военный историк генерал Ф. Ф. Веселаго использование кумпанств и иностранных специалистов при строительстве флота мешало решению этой задачи.

Примечания

  1. Костомаров Н. И., 2004, [books.google.ru/books?id=sWjzlWgadB0C&pg=PA340&dq=%22Русское+царство%22&hl=ru&ei=o4T2TYbeDczLtAagkNCZCA&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=6&ved=0CD0Q6AEwBTiCAQ#v=onepage&q=%22Русское%20царство%22&f=false С. 340.].
  2. [www.krugosvet.ru/node/42951?page=0,1#part-26 Крымское ханство] — статья из энциклопедии «Кругосвет»
  3. [www.gramota.ru/spravka/trudnosti/36_186 Российский и русский] // Справочно-информационный портал Грамота.ру − русский язык для всех (www.gramota.ru) (Проверено 15 января 2014)
  4. Зимин А. А., Хорошкевич А. Л. [annales.info/rus/zimin/rvig03.htm Россия времени Ивана Грозного.] — М.: Наука, 1982.
  5. Перевезенцев, С. В. [books.google.ru/books?ei=N3r2Te74MsjHtAaMw6yvBg&ct=book-thumbnail&hl=de&id=OZXwAAAAMAAJ&dq=Смысл+русской+истории&q=Российское+царство#search_anchor Смысл русской истории.] — М.: «Вече», 2004.
  6. 1 2 3 Хорошкевич А. Л., 1993, C. 40.
  7. См. Наименования Российского государства#Употребление «Русь», «Русия», «Россия» в исторических документах
  8. Хрестоматия по древней русской литературе / Сост. Н. К. Гудзий — М.: Просвещение, 1973. — С. 296.
  9. Именной царский указ «О титулах царском и государевой печати», 1667. — цит. по [www.portal-slovo.ru/history/35633.php?ELEMENT_ID=35633&PAGEN_2=2 Талина Г. В. Предисловие // Царская власть в XVII веке: титулование и положение] // образовательный интернет-портал «Слово» (www.portal-slovo.ru)  (Проверено 3 декабря 2013)
  10. Флоря Б. Н.. Русское государство и его западные соседи (1655-1661 гг.). — М: Индрик, 2010. — С. 10. — ISBN 978-5-91674-082-0.
  11. Пашуто В. Т., Флоря Б. Н., Хорошкевич А. Л., 1982.
  12. 1 2 Мыльников А. С. Картина славянского мира: взгляд из Восточной Европы. Представления об этнической номинации и этничности XVI − начала XVIII века. — СПб., 1999.
  13. 1 2 Хорошкевич А. Л. [archive.is/20120903221420/www.istrodina.com/rodina_articul.php3?id=1728&n=90 Россия или Московия?] // «Родина», 2005. — № 11.
  14. [www.hist.msu.ru/ER/Etext/1649/intro.htm Введение // Тихомиров М. Н., Епифанов П. П. Соборное уложение 1649 года — М.: Изд-во Моск. ун-та, 1961.]
  15. Хорошкевич А. Л., 1980, С. 102.
  16. [archive.is/20130126162318/www.istrodina.com/rodina_articul.php3?id=1423&n=79 Шмидт Сигурд, д.и.н. В некотором царстве, в некотором государстве… // Журнал «Родина» — 2004. — № 12.]
  17. Хорошкевич А. Л. Россия и Московия. Из истории политико-географической терминологии — Acta Baltico-slavica, 1976. — T. X. — С. 47−57.
  18. Хорошкевич А. Л., 1980, С. 104.
  19. 1 2 Филюшкин А. И. Понятие «царство» в средневековой Руси // «Воронежская беседа», 1999−2000. — С. 161−177.
  20. Скрынников Р. Г., 1997, С. 198.
  21. Скрынников Р. Г., 1997, С. 224−225.
  22. Скрынников Р. Г., 1997, С. 241.
  23. Скрынников Р. Г., 1997, С. 260.
  24. Скрынников Р. Г., 1997, С. 261.
  25. Хорошкевич А. Л. Русь, Русия, Московия, Россия, Московское государство, Российское царство // Спорные вопросы отечественной истории XI−XVIII веков: Тезисы докладов и сообщений Первых чтений, посвящённых памяти А. А. Зимина — М., 1990. — Вып. 2. — С. 290−292.
  26. Пашуто В. Т., Флоря Б. Н., Хорошкевич А. Л., 1982, С. 157.
  27. Послание Филофея, игумена Елизаровской пустыни, к Государю великому Василию Ивановичу всея Руси // БАН, собр. Ф. Плигина, № 57, 21.5.15, рук. XVII в. А. 121 об.
  28. [www.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=5105 «Послание о злыхъ днехъ и часѣхъ» и «Послание к великому князю Василию, в немъже о исправлении крестнаго хнамения и о содомском блудѣ» // Послания старца Филофея / Подготовка текста, перевод и комментарии В. В. Колесова — Электронные публикации Института русской литературы (Пушкинского Дома) РАН (www.pushkinskijdom.ru) (Проверено 15 января 2014)]
  29. 1 2 Шубинский С. Н., 1911, С. 44−51.
  30. 1 2 3 [historydoc.edu.ru/catalog.asp?ob_no=12954&cat_ob_no=12369 Фоккеродт И. Г. Россия при Петре Великом / Пер. А. Н. Шемякина // Неистовый реформатор — М.: Фонд Сергея Дубова, 2000. — С. 9−104.]
  31. МЭКМ, [www.megabook.ru/article.asp?AID=634004 ИВАН IV Грозный].
  32. МЭКМ, [www.megabook.ru/article.asp?AID=672098 СИМЕОН Бекбулатович].
  33. МЭКМ, [www.megabook.ru/Article.asp?AID=681653 ФЁДОР Иванович].
  34. 1 2 МЭКМ, [www.megabook.ru/Article.asp?AID=617115 БОРИС ГОДУНОВ].
  35. МЭКМ, [www.megabook.ru/article.asp?AID=681652 ФЁДОР Борисович].
  36. МЭКМ, [www.megabook.ru/Article.asp?AID=646468 ЛЖЕДМИТРИЙ I].
  37. МЭКМ, [www.megabook.ru/Article.asp?AID=619381 ВАСИЛИЙ IV Шуйский].
  38. МЭКМ, [www.megabook.ru/Article.asp?AID=621062 ВЛАДИСЛАВ IV Ваза].
  39. МЭКМ, [www.megabook.ru/Article.asp?AID=652362 МИХАИЛ Фёдорович].
  40. МЭКМ, [www.megabook.ru/Article.asp?AID=682202 ФИЛАРЕТ (Романов)].
  41. МЭКМ, [www.megabook.ru/Article.asp?AID=609470 АЛЕКСЕЙ Михайлович].
  42. МЭКМ, [www.megabook.ru/Article.asp?AID=681651 ФЁДОР Алексеевич].
  43. МЭКМ, [www.megabook.ru/Article.asp?AID=673999 СОФЬЯ Алексеевна].
  44. 1 2 МЭКМ, [www.megabook.ru/Article.asp?AID=634005 ИВАН V Алексеевич].
  45. Богоявленский С. К., Веселовский С. Б., 1955, с. 384.
  46. Богоявленский С. К., Веселовский С. Б., 1955, с. 392.
  47. Богоявленский С. К., Веселовский С. Б., 1955, с. 392-393.
  48. Богоявленский С. К., Веселовский С. Б., 1955, с. 393.
  49. Богоявленский С. К., Веселовский С. Б., 1955, с. 384-385.
  50. Пульвер Е. А., Пульвер Ю. А. Воронежская мозаика. — Воронеж: Центрально-Чернозёмное издательство, 1983. — 207 с.
  51. РГЭС, 2002, [slovari.yandex.ru/dict/rges/article/rg1/rg1-2086.htm «Гото Предестинация»].
  52. 1 2 3 [www.BestReferat.ru/referat-91142.html Кириллин В. М. Русская образованность в X−XVII веках. Первые попытки создания в Московской Руси систематических школ в XVII в.]
  53. Зиборов В. К., Лобачев С. В. Алексей Михайлович // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 3 (XVII в.). — Ч. 1. — С. 70-72.
  54. Белоброва О. А. Морозов Борис (Илья) Иванович // Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. 3 (XVII в.).— СПб., 1993. — Ч. 2: И−О. — С. 362−363.
  55. РГЭС, 2002, [slovari.yandex.ru/~книги/Гуманитарный%20словарь/Гусли/ Гусли].
  56. Шахматы / Авербах Ю. Л., Смыслов В. В. // Чаган — Экс-ле-Бен. — М. : Советская энциклопедия, 1978. — (Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров ; 1969—1978, т. 29).</span>
  57. </ol>

Литература

Использованная в статье

  • Богоявленский С. К., Веселовский С. Б. Местное управление // Очерки истории СССР. Период феодализма, XVII в. / Под ред. А. А. Новосельского и Н. В. Устюгова. — М., 1955. — С. 384.
  • Костомаров Н. И. Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей.М.: Мысль, 1993; АСТ, Астрель, 2006 г. — 608 с. — 5000 экз. — ISBN 5-17-033565-2, ISBN 5-271-12746-X; Эксмо, 2007. — 596 с.; Эксмо-Пресс, 2008. — 1024 с. — ISBN 978-5-699-25873-4; Эксмо, 2009, 2011. — 1024 с. — по 5000 экз. — ISBN 978-5-699-33756-9;
  • Пашуто В. Т., Флоря Б. Н., Хорошкевич А. Л. [www.inslav.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=1205:-1982&catid=29:2010-03-24-13-39-59&Itemid=62 Древнерусское наследие и исторические судьбы восточного славянства]. — М.: Наука, 1982.
  • Скрынников Р. Г. История Российская. IX−XVII вв.. — М.: Издательство «Весь мир», 1997.
  • Хорошкевич А. Л. Символы русской государственности. — М.: Издательство МГУ, 1993. — ISBN 5-211-02521-0.
  • Хорошкевич А. Л. Русское государство в системе международных отношений конца XV − начала XVI в. — М., 1980.
  • Шубинский С. Н. [historydoc.edu.ru/catalog.asp?ob_no=14205&cat_ob_no=12369 Исторические очерки и рассказы.]. — 6-е изд.. — СПб., 1911.
  • [slovari.yandex.ru/~книги/Гуманитарный%20словарь/ Российский гуманитарный энциклопедический словарь: В 3 т.]. — М.: Гуманит. изд. центр «ВЛАДОС»: Филол. фак. С.-Петерб. гос. ун-та, 2002.

Дополнительная

  • [www.runivers.ru/lib/detail.php?ID=332441 Акты Московского государства (в 3 томах).] — СПб.: Типография Императорской академии наук, 1890−1901.
  • Волков В. А. [www.portal-slovo.ru/rus/history/49/60/5369/$print_text/ Конец Смутного времени](недоступная ссылка — история). // Православный образовательный портал «Слово» (www.portal-slovo.ru). Проверено 15 января 2014. [web.archive.org/web/20080430130230/www.portal-slovo.ru/rus/history/49/60/5369/$print_text/ Архивировано из первоисточника 30 апреля 2008].
  • Волков В. А. [www.portal-slovo.ru/download/history/Volkov10.pdf Освобождение Москвы и воссоздание русской государственности (1612−1618 гг.)](недоступная ссылка — история). // Православный образовательный портал «Слово» (www.portal-slovo.ru). Проверено 15 января 2014.
  • Вертков К. А. Типы русских гуслей // Славянский муз. фольклор. — М., 1972.
  • Гневушев А. М. [dlib.rsl.ru/viewer/01003814964 Сибирские города в смутное время.] — Киев: Тип. 2-й артели, 1914. (Российская государственная библиотека)
  • Каргалов В. В. Московские воеводы XVI−XVII вв. — М., 2002.
  • Ключевский В. О. Курс русской истории: в 5 ч. — [www.runivers.ru/lib/book3102/9767/ СПб., 1904−1922. — 1146] с., [www.kulichki.com/inkwell/text/special/history/kluch/kluchlec.htm], [www.hrono.info/libris/lib_k/klyuch00.php]; [bibliotekar.ru/rusKluch/index.htm Русская история. Полный курс лекций] — М., 1988.; 1993.; [books.google.ru/books?id=kw_cux6A-uAC&printsec=frontcover&hl=ru#v=onepage&q&f=false — в 2 кн. — ОЛМА-ПРЕСС, 2002.] — ISBN 5-224-03900-2, ISBN 5-224-03901-0; [books.google.ru/books?id=J6kFe8jty3MC&printsec=frontcover&hl=ru ОЛМА-ПРЕСС Образование, 2004. — 831 с.] — ISBN 5-94849-564-7.
  • Очерки истории СССР. Период феодализма, XVII в. / Под ред. А. А. Новосельского и Н. В. Устюгова. — М., 1955.
  • Семёнов Игорь, к.и.н. [archive.is/20130126191803/www.istrodina.com/rodina_articul.php3?id=2703&n=131 Охота в посольском обычае Кремля XV−XVII веков // Журнал «Родина», 2008 — № 8.]
  • Соколов Ф. В. Гусли звончатые. — М., 1959.
  • Соловьёв С. М. История России с древнейших времён: в 29 т. — [www.runivers.ru/lib/book4544/ СПб., Изд.: Товарищество «Общественная польза», 1851—1879.]; М.: Голос; Колокол-Пресс, 1993—1998.; М., 2001.; [www.magister.msk.ru/library/history/history1.htm]; [az.lib.ru/s/solowxew_sergej_mihajlowich/].
  • Тихомиров Д. П. История гуслей. Очерки. — Тарту, 1962.
  • [rusk.ru/st.php?idar=8635 Ульянов О. Г. Рождение царства Русского // Сайт «Русская линия» (rusk.ru), 17.07.2006.]; впервые: «Вертикаль власти» — М., май 2003. — С. 52−56.
  • Усачев А. С. Степенная книга и древнерусская книжность времени митрополита Макария. — М.−СПб., 2009.
  • Фаминцын А. С. Гусли − рус. нар. муз. инструмент. — СПб., 1890.
  • [new.runivers.ru/lib/book4369/53121/ Чечулин Н. Д. Города Московского государства в XVI веке // «Записки историко-филологическаго факультета Императорскаго С.-Петербургскаго универститета. Т. 22.» — СПб.: Тип. И. Н. Скороходова, 1889. — 353 с.]
  • Мельник А. Г. [www.academia.edu/9987573 Практика посвящений храмов во имя патрональных великокняжеских и царских святых в XVI веке] // Царь и царство в русском общественном сознании. — М.: Изд-во Института российской истории РАН, 1999. — С. 38-48. — ISBN 5-8055-0009-4.
  • Шамин Степан. [archive.is/20130103120120/www.istrodina.com/rodina_articul.php3?id=81&n=9 Первые регулярные почты в России // Журнал «Родина», 2001. — № 12.]
  • Шишков Александр, к.и.н. [archive.is/20130103085429/www.istrodina.com/rodina_articul.php3?id=1716&n=90 Очищение от Смуты // Журнал «Родина», 2005. — № 11.]

Ссылки

  • [www.istorichka.ru/texts/1094015050/view/ Очерк об истории Русского государства в 1508−1598 годах // Сайт «ИСТОРИЧКА. Доклады по истории» (www.istorichka.ru) (Проверено 15 января 2014)]
  • [www.infoliolib.info/rlit/drl/grozny.html Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским // Университетская электронная библиотека «INfOLIO» (www.infoliolib.info) (Проверено 15 января 2014)]
  • [www.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=5115 Сочинения Ивана Семёновича Пересветова / Подготовка текста М. Д. Каган-Тарковской, перевод А. А. Алексеева, комментарии Я. С. Лурье // Электронные публикации Института русской литературы (Пушкинского Дома) РАН (www.pushkinskijdom.ru) (Проверено 15 января 2014)]
  • [www.drevnyaya.ru/drusa.php Интернет-ресурсы (каталог научных работ, посвящённых Древней Руси − Словари, справочно-библиографические издания, журналы и сериальные издания) // Сайт научного журнала «Древняя Русь. Вопросы медиевистики» (www.drevnyaya.ru) (Проверено 15 января 2014)]
  • [liber.rsuh.ru/?q=node/1166 Россия в Средние века и раннее Новое время // Сайт научной библиотеки Российского государственного гуманитарного университета (liber.rsuh.ru) (Проверено 15 января 2014)]
  • [www.youtube.com/watch?v=wuZ50HnDYTI&feature=plcp «Российская государственность в Допетровскую эпоху. XVII в.». — Телепередача из цикла «Молодые учёные России», телеканал «Просвещение», эфир от 27 августа 2012.]

Отрывок, характеризующий Русское царство

– Ах, ты тут! – вздрогнув, сказала Соня, подошла и прислушалась. – Не знаю. Буря? – сказала она робко, боясь ошибиться.
«Ну вот точно так же она вздрогнула, точно так же подошла и робко улыбнулась тогда, когда это уж было», подумала Наташа, «и точно так же… я подумала, что в ней чего то недостает».
– Нет, это хор из Водоноса, слышишь! – И Наташа допела мотив хора, чтобы дать его понять Соне.
– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.


– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.
Наташа первая дала тон святочного веселья, и это веселье, отражаясь от одного к другому, всё более и более усиливалось и дошло до высшей степени в то время, когда все вышли на мороз, и переговариваясь, перекликаясь, смеясь и крича, расселись в сани.
Две тройки были разгонные, третья тройка старого графа с орловским рысаком в корню; четвертая собственная Николая с его низеньким, вороным, косматым коренником. Николай в своем старушечьем наряде, на который он надел гусарский, подпоясанный плащ, стоял в середине своих саней, подобрав вожжи.
Было так светло, что он видел отблескивающие на месячном свете бляхи и глаза лошадей, испуганно оглядывавшихся на седоков, шумевших под темным навесом подъезда.
В сани Николая сели Наташа, Соня, m me Schoss и две девушки. В сани старого графа сели Диммлер с женой и Петя; в остальные расселись наряженные дворовые.
– Пошел вперед, Захар! – крикнул Николай кучеру отца, чтобы иметь случай перегнать его на дороге.
Тройка старого графа, в которую сел Диммлер и другие ряженые, визжа полозьями, как будто примерзая к снегу, и побрякивая густым колокольцом, тронулась вперед. Пристяжные жались на оглобли и увязали, выворачивая как сахар крепкий и блестящий снег.
Николай тронулся за первой тройкой; сзади зашумели и завизжали остальные. Сначала ехали маленькой рысью по узкой дороге. Пока ехали мимо сада, тени от оголенных деревьев ложились часто поперек дороги и скрывали яркий свет луны, но как только выехали за ограду, алмазно блестящая, с сизым отблеском, снежная равнина, вся облитая месячным сиянием и неподвижная, открылась со всех сторон. Раз, раз, толконул ухаб в передних санях; точно так же толконуло следующие сани и следующие и, дерзко нарушая закованную тишину, одни за другими стали растягиваться сани.
– След заячий, много следов! – прозвучал в морозном скованном воздухе голос Наташи.
– Как видно, Nicolas! – сказал голос Сони. – Николай оглянулся на Соню и пригнулся, чтоб ближе рассмотреть ее лицо. Какое то совсем новое, милое, лицо, с черными бровями и усами, в лунном свете, близко и далеко, выглядывало из соболей.
«Это прежде была Соня», подумал Николай. Он ближе вгляделся в нее и улыбнулся.
– Вы что, Nicolas?
– Ничего, – сказал он и повернулся опять к лошадям.
Выехав на торную, большую дорогу, примасленную полозьями и всю иссеченную следами шипов, видными в свете месяца, лошади сами собой стали натягивать вожжи и прибавлять ходу. Левая пристяжная, загнув голову, прыжками подергивала свои постромки. Коренной раскачивался, поводя ушами, как будто спрашивая: «начинать или рано еще?» – Впереди, уже далеко отделившись и звеня удаляющимся густым колокольцом, ясно виднелась на белом снегу черная тройка Захара. Слышны были из его саней покрикиванье и хохот и голоса наряженных.
– Ну ли вы, разлюбезные, – крикнул Николай, с одной стороны подергивая вожжу и отводя с кнутом pуку. И только по усилившемуся как будто на встречу ветру, и по подергиванью натягивающих и всё прибавляющих скоку пристяжных, заметно было, как шибко полетела тройка. Николай оглянулся назад. С криком и визгом, махая кнутами и заставляя скакать коренных, поспевали другие тройки. Коренной стойко поколыхивался под дугой, не думая сбивать и обещая еще и еще наддать, когда понадобится.
Николай догнал первую тройку. Они съехали с какой то горы, выехали на широко разъезженную дорогу по лугу около реки.
«Где это мы едем?» подумал Николай. – «По косому лугу должно быть. Но нет, это что то новое, чего я никогда не видал. Это не косой луг и не Дёмкина гора, а это Бог знает что такое! Это что то новое и волшебное. Ну, что бы там ни было!» И он, крикнув на лошадей, стал объезжать первую тройку.
Захар сдержал лошадей и обернул свое уже объиндевевшее до бровей лицо.
Николай пустил своих лошадей; Захар, вытянув вперед руки, чмокнул и пустил своих.
– Ну держись, барин, – проговорил он. – Еще быстрее рядом полетели тройки, и быстро переменялись ноги скачущих лошадей. Николай стал забирать вперед. Захар, не переменяя положения вытянутых рук, приподнял одну руку с вожжами.
– Врешь, барин, – прокричал он Николаю. Николай в скок пустил всех лошадей и перегнал Захара. Лошади засыпали мелким, сухим снегом лица седоков, рядом с ними звучали частые переборы и путались быстро движущиеся ноги, и тени перегоняемой тройки. Свист полозьев по снегу и женские взвизги слышались с разных сторон.
Опять остановив лошадей, Николай оглянулся кругом себя. Кругом была всё та же пропитанная насквозь лунным светом волшебная равнина с рассыпанными по ней звездами.
«Захар кричит, чтобы я взял налево; а зачем налево? думал Николай. Разве мы к Мелюковым едем, разве это Мелюковка? Мы Бог знает где едем, и Бог знает, что с нами делается – и очень странно и хорошо то, что с нами делается». Он оглянулся в сани.
– Посмотри, у него и усы и ресницы, всё белое, – сказал один из сидевших странных, хорошеньких и чужих людей с тонкими усами и бровями.
«Этот, кажется, была Наташа, подумал Николай, а эта m me Schoss; а может быть и нет, а это черкес с усами не знаю кто, но я люблю ее».
– Не холодно ли вам? – спросил он. Они не отвечали и засмеялись. Диммлер из задних саней что то кричал, вероятно смешное, но нельзя было расслышать, что он кричал.
– Да, да, – смеясь отвечали голоса.
– Однако вот какой то волшебный лес с переливающимися черными тенями и блестками алмазов и с какой то анфиладой мраморных ступеней, и какие то серебряные крыши волшебных зданий, и пронзительный визг каких то зверей. «А ежели и в самом деле это Мелюковка, то еще страннее то, что мы ехали Бог знает где, и приехали в Мелюковку», думал Николай.
Действительно это была Мелюковка, и на подъезд выбежали девки и лакеи со свечами и радостными лицами.
– Кто такой? – спрашивали с подъезда.
– Графские наряженные, по лошадям вижу, – отвечали голоса.


Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.
– Отчего другие видят, а я ничего не вижу? – сказала она. – Ну садись ты, Соня; нынче непременно тебе надо, – сказала она. – Только за меня… Мне так страшно нынче!
Соня села за зеркало, устроила положение, и стала смотреть.
– Вот Софья Александровна непременно увидят, – шопотом сказала Дуняша; – а вы всё смеетесь.
Соня слышала эти слова, и слышала, как Наташа шопотом сказала:
– И я знаю, что она увидит; она и прошлого года видела.
Минуты три все молчали. «Непременно!» прошептала Наташа и не докончила… Вдруг Соня отсторонила то зеркало, которое она держала, и закрыла глаза рукой.
– Ах, Наташа! – сказала она.
– Видела? Видела? Что видела? – вскрикнула Наташа, поддерживая зеркало.
Соня ничего не видала, она только что хотела замигать глазами и встать, когда услыхала голос Наташи, сказавшей «непременно»… Ей не хотелось обмануть ни Дуняшу, ни Наташу, и тяжело было сидеть. Она сама не знала, как и вследствие чего у нее вырвался крик, когда она закрыла глаза рукою.
– Его видела? – спросила Наташа, хватая ее за руку.
– Да. Постой… я… видела его, – невольно сказала Соня, еще не зная, кого разумела Наташа под словом его: его – Николая или его – Андрея.
«Но отчего же мне не сказать, что я видела? Ведь видят же другие! И кто же может уличить меня в том, что я видела или не видала?» мелькнуло в голове Сони.
– Да, я его видела, – сказала она.
– Как же? Как же? Стоит или лежит?
– Нет, я видела… То ничего не было, вдруг вижу, что он лежит.
– Андрей лежит? Он болен? – испуганно остановившимися глазами глядя на подругу, спрашивала Наташа.
– Нет, напротив, – напротив, веселое лицо, и он обернулся ко мне, – и в ту минуту как она говорила, ей самой казалось, что она видела то, что говорила.
– Ну а потом, Соня?…
– Тут я не рассмотрела, что то синее и красное…
– Соня! когда он вернется? Когда я увижу его! Боже мой, как я боюсь за него и за себя, и за всё мне страшно… – заговорила Наташа, и не отвечая ни слова на утешения Сони, легла в постель и долго после того, как потушили свечу, с открытыми глазами, неподвижно лежала на постели и смотрела на морозный, лунный свет сквозь замерзшие окна.


Вскоре после святок Николай объявил матери о своей любви к Соне и о твердом решении жениться на ней. Графиня, давно замечавшая то, что происходило между Соней и Николаем, и ожидавшая этого объяснения, молча выслушала его слова и сказала сыну, что он может жениться на ком хочет; но что ни она, ни отец не дадут ему благословения на такой брак. В первый раз Николай почувствовал, что мать недовольна им, что несмотря на всю свою любовь к нему, она не уступит ему. Она, холодно и не глядя на сына, послала за мужем; и, когда он пришел, графиня хотела коротко и холодно в присутствии Николая сообщить ему в чем дело, но не выдержала: заплакала слезами досады и вышла из комнаты. Старый граф стал нерешительно усовещивать Николая и просить его отказаться от своего намерения. Николай отвечал, что он не может изменить своему слову, и отец, вздохнув и очевидно смущенный, весьма скоро перервал свою речь и пошел к графине. При всех столкновениях с сыном, графа не оставляло сознание своей виноватости перед ним за расстройство дел, и потому он не мог сердиться на сына за отказ жениться на богатой невесте и за выбор бесприданной Сони, – он только при этом случае живее вспоминал то, что, ежели бы дела не были расстроены, нельзя было для Николая желать лучшей жены, чем Соня; и что виновен в расстройстве дел только один он с своим Митенькой и с своими непреодолимыми привычками.
Отец с матерью больше не говорили об этом деле с сыном; но несколько дней после этого, графиня позвала к себе Соню и с жестокостью, которой не ожидали ни та, ни другая, графиня упрекала племянницу в заманивании сына и в неблагодарности. Соня, молча с опущенными глазами, слушала жестокие слова графини и не понимала, чего от нее требуют. Она всем готова была пожертвовать для своих благодетелей. Мысль о самопожертвовании была любимой ее мыслью; но в этом случае она не могла понять, кому и чем ей надо жертвовать. Она не могла не любить графиню и всю семью Ростовых, но и не могла не любить Николая и не знать, что его счастие зависело от этой любви. Она была молчалива и грустна, и не отвечала. Николай не мог, как ему казалось, перенести долее этого положения и пошел объясниться с матерью. Николай то умолял мать простить его и Соню и согласиться на их брак, то угрожал матери тем, что, ежели Соню будут преследовать, то он сейчас же женится на ней тайно.
Графиня с холодностью, которой никогда не видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интригантку своей дочерью.
Взорванный словом интригантка , Николай, возвысив голос, сказал матери, что он никогда не думал, чтобы она заставляла его продавать свои чувства, и что ежели это так, то он последний раз говорит… Но он не успел сказать того решительного слова, которого, судя по выражению его лица, с ужасом ждала мать и которое может быть навсегда бы осталось жестоким воспоминанием между ними. Он не успел договорить, потому что Наташа с бледным и серьезным лицом вошла в комнату от двери, у которой она подслушивала.
– Николинька, ты говоришь пустяки, замолчи, замолчи! Я тебе говорю, замолчи!.. – почти кричала она, чтобы заглушить его голос.
– Мама, голубчик, это совсем не оттого… душечка моя, бедная, – обращалась она к матери, которая, чувствуя себя на краю разрыва, с ужасом смотрела на сына, но, вследствие упрямства и увлечения борьбы, не хотела и не могла сдаться.
– Николинька, я тебе растолкую, ты уйди – вы послушайте, мама голубушка, – говорила она матери.
Слова ее были бессмысленны; но они достигли того результата, к которому она стремилась.
Графиня тяжело захлипав спрятала лицо на груди дочери, а Николай встал, схватился за голову и вышел из комнаты.
Наташа взялась за дело примирения и довела его до того, что Николай получил обещание от матери в том, что Соню не будут притеснять, и сам дал обещание, что он ничего не предпримет тайно от родителей.
С твердым намерением, устроив в полку свои дела, выйти в отставку, приехать и жениться на Соне, Николай, грустный и серьезный, в разладе с родными, но как ему казалось, страстно влюбленный, в начале января уехал в полк.
После отъезда Николая в доме Ростовых стало грустнее чем когда нибудь. Графиня от душевного расстройства сделалась больна.
Соня была печальна и от разлуки с Николаем и еще более от того враждебного тона, с которым не могла не обращаться с ней графиня. Граф более чем когда нибудь был озабочен дурным положением дел, требовавших каких нибудь решительных мер. Необходимо было продать московский дом и подмосковную, а для продажи дома нужно было ехать в Москву. Но здоровье графини заставляло со дня на день откладывать отъезд.
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.



Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».


В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.
Однажды в Москве, в присутствии княжны Марьи (ей казалось, что отец нарочно при ней это сделал), старый князь поцеловал у m lle Bourienne руку и, притянув ее к себе, обнял лаская. Княжна Марья вспыхнула и выбежала из комнаты. Через несколько минут m lle Bourienne вошла к княжне Марье, улыбаясь и что то весело рассказывая своим приятным голосом. Княжна Марья поспешно отерла слезы, решительными шагами подошла к Bourienne и, видимо сама того не зная, с гневной поспешностью и взрывами голоса, начала кричать на француженку: «Это гадко, низко, бесчеловечно пользоваться слабостью…» Она не договорила. «Уйдите вон из моей комнаты», прокричала она и зарыдала.
На другой день князь ни слова не сказал своей дочери; но она заметила, что за обедом он приказал подавать кушанье, начиная с m lle Bourienne. В конце обеда, когда буфетчик, по прежней привычке, опять подал кофе, начиная с княжны, князь вдруг пришел в бешенство, бросил костылем в Филиппа и тотчас же сделал распоряжение об отдаче его в солдаты. «Не слышат… два раза сказал!… не слышат!»
«Она – первый человек в этом доме; она – мой лучший друг, – кричал князь. – И ежели ты позволишь себе, – закричал он в гневе, в первый раз обращаясь к княжне Марье, – еще раз, как вчера ты осмелилась… забыться перед ней, то я тебе покажу, кто хозяин в доме. Вон! чтоб я не видал тебя; проси у ней прощенья!»
Княжна Марья просила прощенья у Амальи Евгеньевны и у отца за себя и за Филиппа буфетчика, который просил заступы.
В такие минуты в душе княжны Марьи собиралось чувство, похожее на гордость жертвы. И вдруг в такие то минуты, при ней, этот отец, которого она осуждала, или искал очки, ощупывая подле них и не видя, или забывал то, что сейчас было, или делал слабевшими ногами неверный шаг и оглядывался, не видал ли кто его слабости, или, что было хуже всего, он за обедом, когда не было гостей, возбуждавших его, вдруг задремывал, выпуская салфетку, и склонялся над тарелкой, трясущейся головой. «Он стар и слаб, а я смею осуждать его!» думала она с отвращением к самой себе в такие минуты.


В 1811 м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства – Метивье. Он был принят в домах высшего общества не как доктор, а как равный.
Князь Николай Андреич, смеявшийся над медициной, последнее время, по совету m lle Bourienne, допустил к себе этого доктора и привык к нему. Метивье раза два в неделю бывал у князя.
В Николин день, в именины князя, вся Москва была у подъезда его дома, но он никого не велел принимать; а только немногих, список которых он передал княжне Марье, велел звать к обеду.
Метивье, приехавший утром с поздравлением, в качестве доктора, нашел приличным de forcer la consigne [нарушить запрет], как он сказал княжне Марье, и вошел к князю. Случилось так, что в это именинное утро старый князь был в одном из своих самых дурных расположений духа. Он целое утро ходил по дому, придираясь ко всем и делая вид, что он не понимает того, что ему говорят, и что его не понимают. Княжна Марья твердо знала это состояние духа тихой и озабоченной ворчливости, которая обыкновенно разрешалась взрывом бешенства, и как перед заряженным, с взведенными курками, ружьем, ходила всё это утро, ожидая неизбежного выстрела. Утро до приезда доктора прошло благополучно. Пропустив доктора, княжна Марья села с книгой в гостиной у двери, от которой она могла слышать всё то, что происходило в кабинете.