Русское народное жилище

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Русское национальное жилище»)
Перейти к: навигация, поиск

Русское народное (национальное) жилище — в русской традиционной культуре, широко бытовавшей ещё в конце XIX — начале XX веков, представляло собой сооружение из дерева — избу, построенную по срубной или каркасной технологии. Реже, в основном, на юге, бытовали каменные, глинобитные жилища[1]. В традиционном виде к настоящему времени почти не встречается, но его традиции сохраняются в архитектуре сельского жилища, а также в дачном строительстве[2].





Клеть

Основа русского национального жилища — клеть, прямоугольный крытый однокомнатный простой бревенчатый дом без пристроек (сруб) или хибара. Размеры клетей были небольшими, 3 на 2 метра, оконных проемов не было. Высота клети была в 10—12 бревен. Крылась клеть соломой. От слова клеть происходит слово клетка.

Наши предки лезли в клети

В Синодальном переводе Библии «клеть» переведена как «комната». В отличие от избы, клеть могла не иметь отопления, и её использовали не только для жилья, но и для хранения припасов (кладовка, где обитал клетник, или сарай). Отапливаемая клеть называлась изба. У богатых домовладельцев большая клеть называлась гридница. Спальня называлась ложница, или одрина. Божница — домовая церковь.

Клеть устанавливалась на подошве, то есть прямо на грунте, на столбах, режах и обрубах. Реж и обрубы — прообраз фундамента. Брёвна, как и в строениях фино-угорских и балтских народов, связывались в обло, в присек, в лапу, в замок, в ус. Брус связывался в ус, в брус, в косяк, в угол. Один ряд из брёвен или брусьев — венец. Высота клети измерялась в венцах, например, «вышиною на пятом венце». Брёвна прокладывались мхом, такое строение называлось «во мху». Полы укладывали на клади, или лежни. В подклетах пол мог быть бревенчатым или земляным. Богатые люди утепляли хоромы низкокачественным льном, пенькой, паклей. Стены и потолки обивали полотном или войлоком. Внутренняя отделка клети называлась «нарядить нутро». Внутренние стены обшивались тёсом или липовыми досками. Потолок (подволока) укладывался на матицы. Потолок из колотых пополам брёвен или брусьев. Потолок обмазывали глиной. Поверх потолка для утепления насыпали просеянную землю.

Изба

Клеть с печкой — уже изба. Изба топилась по-чёрному. Дым выходил через деревянный дымоход (дымница) или через открытые окна и двери. У бедных людей избы были чёрными и позёмными, то есть установленные прямо на земле. Кроме печи, в избе располагались лавки вдоль стен, в центре располагался обеденный стол. Неотъемлемым элементом избы считались сундуки (для одежды и утвари). На стенах помещались полки. Очень поздно (XIX век) в интерьер избы вошли стулья и шкафы.

Окна у чёрной избы от 6 до 8 вершков длины, 4 вершка ширины — предназначены для выпуска дыма. Располагались почти под потолком, рам не имели. Такие окна назывались волоковыми — их заволакивали доской или специальной крышкой. У зажиточных людей напротив избы устанавливалась клеть с волоковыми окнами — летнее жилище. Крытый переход между избой и клетью — сени. Под клетью располагался глухой подклет (мшаник), в котором содержался скот или устраивалась кладовая.

У богатых людей избы белые — с дымоходом.

Хоромы

Хоромы — совокупность строений в одном дворе. Все строения ставили отдельными группами, которые соединялись сенями или переходами. Таким образом, хоромы состояли из нескольких особняков. Цари (князья) жили на верхних этажах. Нижние этажи вначале назывались порубы, а потом подклет. Хоромы строились без определённого плана. Избы, горницы, сени, крыльца пристраивались к существующим зданиям по мере необходимости и там, где это было удобно хозяину. На симметрию здания внимания не обращали. Большие хоромы укрепляли железом: скобами, наугольниками, подставами и так далее. Хоромы делились на:

Покоевые хоромы

Покоевые (постельные) хоромы — жилые помещения. Обычно три или четыре горницы: передние сени, крестовая, или моленная, и постельная. Кроме этих помещений, могли ещё быть: передняя комната, задние сени и другие. Нередко комнаты не имели специальных названий, а назывались третья (после передних сеней и передней), четвёртая и так далее. Мыльня (баня) зачастую располагалась в подклете покоевых хором. Княгинина половина, хоромы детей и родственников ставились отдельно от хором хозяина и соединялись переходами и сенями. Покоевые хоромы устраивались в глубине двора.

Непокоевые хоромы

Непокоевые хоромы — нежилые помещения для торжественных собраний, приёмов, пиров и так далее. Непокоевые хоромы состояли из больших помещений. Их устраивали в лицевой части хором, перед жилыми хоромами. Помещения непокоевых хором назывались гриднями, столовой избой, повалушей, горницей. Около 200 лет зал Грановитой палаты площадью 495 м² оставался самым большим залом в русской архитектуре.

Хозяйственные постройки

Третья часть хором — хозяйственные постройки: конюшни, амбары, портомойни (прачечные), оружейные, стряпные избы и так далее. Для сушки белья над портомойнями строили открытые обрешеченные терема.

Подклет

Подклет — нижний этаж дома, хором. В подклете жили слуги, дети, дворовые служители. В подклетах размещались погреба. Скотница — кладовая с казной, то есть имуществом. Князи и цари устраивали казну в подклетах каменных церквей. Жилые подклеты с волоковыми окнами и печами, нежилые — с глухими стенами, зачастую без дверей. В таком случае вход в подклет устраивался со второго этажа.

Горница

Горница — неотапливаемая, чистая комната в крестьянском жилище у народов Восточной Европы. Горница устраивалась на втором этаже — над подклетом. Само слово горница означает горнее (ср. гора), то есть высокое место. Горенка в письменных источниках упоминается с 1162 года.

Эх, да уж как Ванюшка
По горенке похаживает
народная песня «Порушка-паранья»

Горница от избы отличалась красными окнами. Красное окно — большое окно с рамой, или колодой. Красные окна могли сочетаться с волоковыми окнами. Горница от избы также отличалась печью. Печь в горнице круглая или четырёхугольная, с изразцами, наподобие голландской, в избе печь русская. Горницы делились стенами на комнаты — чуланы и каморки.

Светлица

Светлица — горница с красными окнами. Окон в светлице было больше, чем в горнице. Светлица — самая светлая, освещённая комната жилища. Окна в светлице прорубались в трёх или всех четырёх стенах. В горнице окна устраивались в одной или двух стенах. И в светлице, в отличие от горницы, нет печи, точнее, топочной части печи. Только тёплый печной бок или дымоход, заштукатуренный и побелённый или раскрашенный. Светлицы чаще всего устраивались на женской половине дома. Они использовались для рукоделий или других работ.

И в светлицу входит царь,
Стороны той государь

Сени

Сени — крытое пространство (переходы) между клетями, избами, горницами. Сени были неотъемлемой частью княжеских хором, поэтому зачастую княжеский дворец в древности назывался сенями, сенницей. В XVI и XVII веках было распространено выражение «у государя на сенях». Сенник — неотапливаемые сени, с небольшим количеством волоковых окон. В летнее время использовался как спальня. На крышу сенника не насыпалась земля, как это делалось в отапливаемых помещениях. Сенники использовали для устройства брачной постели. Земля над головой не должна была напоминать о предстоящей смерти. На женской половине дома сени устраивали большего размера. Они использовались для девичьих игр и развлечений. В сенях устраивали кладовые, над сенями настраивали вышки, а снизу подсенье. Сени, расположенные вне общей крыши, не покрытые, или крытые навесом назывались переходом или крыльцом.

Терем

Терем (чердак-чертог, вышка) — третий (или более высокий) этаж хором, расположенный над горницей и подклетом. В теремах красные окна устраивались во всех стенах. К теремам пристраивались башенки — смотрильни. К терему всегда применялся эпитет «высокий». Вокруг теремов устраивали гульбища — парапеты и балконы, огороженные перилами или решётками.

Кровля

Кровлю связывал продольный брус — князь (князёк) или конь (конёк). К этому брусу крепились стволы деревьев с закрючинами — курицы. На крючья курицы укладывали свесы, водостоки. Кровля обрешёчивалась и накрывалась тёсом и берестой. В хоромах кровля устраивалась шатром — со скатами на четыре стороны. Под князем устанавливался бык. Также кровли сводились в виде бочек и кубов. Зачастую в одном хороме сочетались все виды кровли. Крыши часто делались с изломом внизу — с полицами. Полицы также могли располагаться между этажами, они делались из досок с фигурным окончанием. Кровля перекрывалась мелкой решёткой, и сверху накрывалась «в чешую». Кровля в чешую обычно окрашивалась в зелёный цвет. На вершине кровли устраивалась прапорица — флюгер, на князе устанавливались резные гребни. Верхние чердаки строились не только на четыре, но и на шесть и восемь стен.

Лестницы

Крыльцо для клетей устанавливались на брёвнах, или на подрубах. Лестницы клали на тетиву, на которую устанавливали ступени. Лестницу переламывали — то есть устраивали отдыхи (площадки). Лестницы почти всегда огораживали перилами с балясинами или решётками. В больших хоромах под лестницей устраивали рундук.

Ворота

Двор обносили забором — заплотом. Заплот устраивали из тёсанных брёвен. Ворота устанавливали на столбы, или столбицы. Ворота в один щит, в богатых домах — в два щита с калиткой. Иногда устраивались тройные ворота — с двумя калитками. Ворота покрывались небольшой кровлей с полицами (водостоками). Князёк крыши украшался башенками, шатриками, бочками, резными гребнями. По богато украшенным воротам судили о богатстве хозяина дома. Над воротами с наружной и внутренней стороны устанавливали иконы или крест. Например, над Спасскими воротами Спасской башни имеется ниша с иконой Спаса Нерукотворного.

В воротах могли устраивать смотровое окно. Глухие ворота — ворота без каких-либо украшений и отверстий[4].

Окна

Окно, оконце происходило от слово око (глаз). Рамы красных окон окрашивали краской. На рамы натягивали паюсный мешок рыб (откуда паюсная икра) — такое окно называлось паисным. Также использовался бычий пузырь, слюда (такие окна назывались слюдяные окончины), промасленная ткань. До XVIII века стеклянные окна (стекольчатые оконницы) употреблялись редко. Красные окна — подъёмные и отворные, волоковые окна — отворные и задвижные. Рама слюдяных окончин состояла из четырёх металлических прутов. В центре окна в свинцовый переплёт размещали самый большой кусок слюды в виде круга, вокруг располагались мелкие куски слюды разной формы и мелкие обрезки. В XVII веке слюдяные окна начали расписывать. Стекольчатые оконницы изготовлялись так же, как и слюдяные: в металлической раме и свинцовом переплёте. Применялось и цветное стекло с росписью красками.

Для защиты от холода и ветра применялись вставни, или ставни. Вставни обивались сукном, они могли быть глухими, или со слюдяными оконцами. Ночью и в морозы окна изнутри закрывались втулками. Втулка — щит размером, совпадающим с окном. Обивался войлоком и сукном. Щиты просто втулялись, или навешивались на петли и закрывались. Окон обычно три на одной стене. Окна завешивались завесами из тафты, сукна и других тканей. Завесы подвешивались к проволоке на кольца. Зачастую все три окна на одной стене задёргивались одной завесой.

Украшения дома

Частым украшением русского национального жилища была резьба по дереву, которой украшались наличники на окнах, ставни, фронтон (чело) и балясины крыльца. Отчасти резьба напоминала славянскую вышивку и, видимо, служила магическим целям. Изображались стилизованные животные (петушки, коньки). По форме орнамент делился на геометрический и растительный. Геометрический орнамент состоял из ромбиков, равносторонних крестиков, квадратики, треугольничков, кружков. Растительный орнамент содержал более плавные формы. По исполнению резьба могла быть глухой и сквозной.

Внутреннее убранство

Характерной чертой русского жилища была божница в красном углу, где помещались иконы (образа). Перед иконами висела лампада, а сами иконы иногда украшались вышитыми рушниками. Этнографы предполагают, что традиция красного угла имеет дохристианское происхождение, причем раньше вместо икон на полку ставили деревянное изображение (чурку) домового. Неотъемлемой чертой русского жилища была русская печь с лежанкой и полатями. Укрытый скатертью стол украшал самовар, вокруг которого собирались на чаепитие.

Не красна изба углами, а красна пирогами
Народная пословица

Строительные профессии

Плотники зачастую назывались рубленниками. Глава плотничьей артели — плотничий староста. Каменных дел подмастерье, муроль[5] — архитектор. Вымышленник — инженер.

Галерея

Музеи

Образцы русской национальной архитектуры представлены в музеях:

См. также

Напишите отзыв о статье "Русское народное жилище"

Примечания

  1. Бузин, В.С. Этнография восточных славян. — СПб: Издательство Петербургского университета, 1997.
  2. Подольская, О. С. Свет нашего дома — документальный фильм, Министерство культуры России.
  3. [slova.org.ru/chernyy/potomki/ Потомки]
  4. Б. И. Лебединский Из наблюдений за крестьянским зодчеством // Сибирская живая старина. Иркутск. 1929 год. стр. 117
  5. [www.rakson.ru/allow/glossary/opis.php?id=292 Словарь]

Литература

  • Иван Забелин. [az.lib.ru/z/zabelin_i_e/text_0080.shtml Домашний быт русских царей в XVI и XVII столетиях]. — М.: Транзиткнига, 2005. — ISBN 5-9578-2773-8.

Ссылки

  • [kizhi.karelia.ru/journey/ Виртуальное путешествие в дом карельского крестьянина (музей-заповедник «Кижи») ]


Отрывок, характеризующий Русское народное жилище

Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…
– Я ничего не говорю, чтобы все распоряжения были хороши, – сказал князь Андрей, – только я не могу понять, как вы можете так судить о Бонапарте. Смейтесь, как хотите, а Бонапарте всё таки великий полководец!
– Михайла Иванович! – закричал старый князь архитектору, который, занявшись жарким, надеялся, что про него забыли. – Я вам говорил, что Бонапарте великий тактик? Вон и он говорит.
– Как же, ваше сиятельство, – отвечал архитектор.
Князь опять засмеялся своим холодным смехом.
– Бонапарте в рубашке родился. Солдаты у него прекрасные. Да и на первых он на немцев напал. А немцев только ленивый не бил. С тех пор как мир стоит, немцев все били. А они никого. Только друг друга. Он на них свою славу сделал.
И князь начал разбирать все ошибки, которые, по его понятиям, делал Бонапарте во всех своих войнах и даже в государственных делах. Сын не возражал, но видно было, что какие бы доводы ему ни представляли, он так же мало способен был изменить свое мнение, как и старый князь. Князь Андрей слушал, удерживаясь от возражений и невольно удивляясь, как мог этот старый человек, сидя столько лет один безвыездно в деревне, в таких подробностях и с такою тонкостью знать и обсуживать все военные и политические обстоятельства Европы последних годов.
– Ты думаешь, я, старик, не понимаю настоящего положения дел? – заключил он. – А мне оно вот где! Я ночи не сплю. Ну, где же этот великий полководец твой то, где он показал себя?
– Это длинно было бы, – отвечал сын.
– Ступай же ты к Буонапарте своему. M lle Bourienne, voila encore un admirateur de votre goujat d'empereur! [вот еще поклонник вашего холопского императора…] – закричал он отличным французским языком.
– Vous savez, que je ne suis pas bonapartiste, mon prince. [Вы знаете, князь, что я не бонапартистка.]
– «Dieu sait quand reviendra»… [Бог знает, вернется когда!] – пропел князь фальшиво, еще фальшивее засмеялся и вышел из за стола.
Маленькая княгиня во всё время спора и остального обеда молчала и испуганно поглядывала то на княжну Марью, то на свекра. Когда они вышли из за стола, она взяла за руку золовку и отозвала ее в другую комнату.
– Сomme c'est un homme d'esprit votre pere, – сказала она, – c'est a cause de cela peut etre qu'il me fait peur. [Какой умный человек ваш батюшка. Может быть, от этого то я и боюсь его.]
– Ax, он так добр! – сказала княжна.


Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.
– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, [Ax, Андрей! Какое сокровище твоя жена,] – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c'est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.