Русское слово (журнал)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Русское слово

Титульный лист первого номера журнала
Специализация:

литературно-учёный журнал

Периодичность:

ежемесячник

Язык:

русский

Главный редактор:

А. Хмельницкий

Издатель:

Г. А. Кушелевым-Безбородко

Страна:

Российская империя

Дата основания:

1859

Русское слово в Викитеке
Русское слово на Викискладе
К:Печатные издания, возникшие в 1859 году

«Ру́сское сло́во»петербургский ежемесячный журнал, издававшийся с 1859 по 1866 год графом Григорием Александровичем Кушелевым-Безбородко.

Для редактирования были сначала приглашены Яков Петрович Полонский и Аполлон Александрович Григорьев, но очень скоро их заменил А. Хмельницкий, человек весьма мало причастный к литературе и не понявший значения тогдашней минуты.

Журнал наполнялся специальными исследованиями, часто весьма почтенными (Фёдора Буслаева, Николая Костомарова и других), но малоинтересными для большой публики. В середине 1860 годов граф Кушелев пригласил в редакторы Григория Евлампиевича Благосветлова; в том же году в «Русском Слове» стал сотрудничать Дмитрий Иванович Писарев, и журнал сразу принял совершенно определенное направление.

За статью Дмитрия Писарева «Бедная русская мысль» в 5 кн.[чего?] 1862 году «Русское слово» было приостановлено на полгода (в одно время с «Современником»). Собственнику журнала дали понять, что он компрометирует себя изданием такого журнала. Ему к тому времени надоела возня с литераторами, и он подарил журнал Благосветлову. В возникшей через несколько лет полемике с «Современником» бесплатное приобретение журнала упоминалось чрезвычайно часто и Благосветлову постоянно бросали в лицо графский подарок, будто бы заслуженный в графских «передних» спаньем на «графских ливреях». На самом деле, однако, Благосветлов всецело создал успех журнала. Он же сообщил ему тот особый тип радикализма, которым «Русское слово» отличалось от «Современника».

С окончательным переходом к Благосветлову «Русское слово» стало выразителем кричащих и незрелых сторон движения 1860-х годов. В радикальных слоях этого движения были два течения: одно — глубокое, представителем которого был «Современник» времен Н. Г. Чернышевского и Н. А. Добролюбова, другое — внешнее, которое в жизни выразилось нарождением так называемого «нигилизма», с его аффектированной резкостью и грубым ниспровержением всего старого только потому, что оно старое.

«Русское слово», главным образом в лице Писарева, В. А. Зайцева, Н. В. Соколова играло немаловажную роль в истории первой половины 1860-х годов. Именно в «Русском слове» появились все те нападки на искусство и науку, которые дискредитировали движение 1860-х годов и вызвали реакцию даже в среде приверженцев новых идей.

В литературном смысле «Русское слово», за исключением хлёстких статей Писарева, Зайцева и Соколова, отчасти Н. В. Шелгунова и А. П. Щапова, представляло мало интереса. Из беллетристов в нем принимал деятельное участие И. Ф. Бажин и Н. А. Благовещенский (он был под конец ответственным редактором журнала) и лишь изредка появлялись повести и рассказы Марко Вовчка, Левитова, А. К. Михайлова-Шеллера, Н. Г. Помяловского, Ф. М. Решетникова, К. М. Станюковича, Г. И. Успенского.

После покушения Каракозова в 1866 году «Русское слово», одновременно с «Современником», было закрыто по высочайшему повелению.



Адреса редакции в Санкт-Петербурге

Напишите отзыв о статье "Русское слово (журнал)"

Примечания

  1. 1 2 [www.citywalls.ru/house5145.html Колокольная ул., 3]. CityWalls. Проверено 27 августа 2012. [www.webcitation.org/6CKCEvAlW Архивировано из первоисточника 21 ноября 2012].

Ссылки

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Русское слово (журнал)

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.