Русское (фильм)
| Русское | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер |
Максим Лагашкин |
| Автор сценария | |
| В главных ролях | |
| Оператор |
Александр Игнатов |
| Композитор | |
| Кинокомпания |
«Синемафор», «Фирма «Триал-блок», при участии «Пигмалион Продакшн» |
| Длительность |
117 мин. |
| Бюджет |
$ 1 000 000 |
| Страна | |
| Год | |
| IMDb | |
«Русское» — художественный фильм, снятый режиссёром Александром Велединским по мотивам произведений Эдуарда Лимонова «Подросток Савенко», «Молодой негодяй», «У нас была Великая Эпоха», «Русское», «Мой отрицательный герой». Премьера состоялась 3 февраля 2005 года.
Содержание
Сюжет
Действие фильма разворачивается в конце 1950-х годов в Харькове. 16-летний Эдик Савенко живёт в коммуналке с матерью, Раисой Фёдоровной, и отцом, который, как подозревает подросток, ему не родной: слишком уж сдержанно относится он к сыну.
Эдик влюблён в красивую девушку Светку, однако она соглашается на близость лишь в том случае, если он сводит её в ресторан. Поиски денег для ужина с любимой становятся для юноши навязчивой идеей: он ищет заначку в белье у матери и в кителе у отца, пытается продать трофейный ножичек, ночью вскрывает кассу в магазине — всё безуспешно. Тем временем Светка отправляется в ресторан с местным вором.
От отчаяния Эдик крепко напивается и среди ночи приходит к Светке домой. Подросток читает ей за дверью собственные стихи, а за спиной держит нож. Однако удар он наносит не вероломной возлюбленной, а себе: разрезает лезвием запястье. С диагнозом «попытка самоубийства» герой попадает в Сабурку — харьковскую психиатрическую клинику, которая своими мрачными бараками, решётками и колючей проволокой напоминает концлагерь. Обитатели палаты, в которой лежит Эдик, читают журнал «Новый мир», ведут разговоры о скифских фресках и Врубеле, цитируют Маяковского и Хлебникова. Светка приносит в больницу мандарины, мать с отцом — сетки с едой, друг Славка — блокнот для новых стихов.
Однажды ночью пациентам удаётся перепилить решётку, и Эдик убегает на свободу. На воле ему суждено погулять менее суток: мать, которую главврач заверил, что сына завтра же выпишут, сдаёт юношу санитарам. Теперь его помещают в палату-карцер, где он лежит на голом матрасе со связанными руками. Во время очередного свидания с родными Эдик требует, чтобы Раиса Фёдоровна пошла к местным хулиганам и сообщила им, что его «здесь убивают». Мать выполняет просьбу сына, и уже следующей ночью хулиганы устраивают беспорядки на территории больницы. Крики «Свободу Эду!» сопровождаются звоном разбитых стёкол. Врачам передают записку: «Если вы не отпустите братишку, мы сожжём вашу богадельню». Назавтра Эдика осматривает специально прибывший в Харьков знаменитый профессор Архипов, который заявляет, что в основе поступков Эдика — не болезнь, а невнимание мира.
Сценарий
По словам Александра Велединского, сценарий был написан им в 1998 году — «фактически в стол»[1].
Идея снять фильм по произведениям Эдуарда Лимонова у меня возникла до того, как он стал фигурой одиозной. Здесь главным героем мог быть кто угодно — совсем не обязательно тот Лимонов, с которым он ассоциируется у нас в сознании. Поэт и хулиган — на мой взгляд, очень русская черта. Зло и добро сосуществуют в одном человеке, одно питает другое[2]— режиссёр Александр Велединский
Когда началась подготовка к съёмкам, сценарий привезли в Лефортовскую тюрьму, где в ту пору находился Эдуард Лимонов. Времени на знакомство с рукописью у него почти не было: «Адвоката в тот день долго ко мне не пускали, а когда, наконец, пустили, был уже конец дня. Тюрьма закрывалась. Я перелистал сценарий. И всё»[3].
Съёмки
Значительная часть съёмок проходила в Харькове. Для того, чтобы воспроизвести атмосферу 1959 года, киногруппа пригласила альпинистов. Они закрыли рекламные стенды и современные кондиционеры, торчащие на стенах зданий. Со стоянок пришлось отогнать тысячи автомобилей. Сцены праздничных народных гуляний, приуроченных к 7 ноября, снимали в сильный мороз. Поэтому массовку приходилось постоянно менять: люди на глазах белели от холода[2]. Для съёмок в психиатрической больнице создатели фильма арендовали один из химических институтов. Антураж там сохранился с советских времён — обшарпанные здания, решётки на окнах[4].
Отклики и рецензии
Фильм вызвал неоднозначную реакцию в прессе. Наиболее высокие оценки дали киносценарист Александр Миндадзе, обнаруживший в картине «темперамент, эмоции, страсть» [5], и актёр Виктор Сухоруков, заявивший, что «фильм заслуживает глубокого внимания моего народа»[5].
Киновед Мария Кувшинова сравнила историю «неудобного подростка Эдика» с фильмом «Чучело»: та же сила восприятия и такое же обаяние[5].
Литературовед Лев Аннинский увидел в фильме «нормальное современное шмыгание с налётом социально-исторической апокалиптики»[6], однако дать ответ на вопрос «Хорош ли фильм?» затруднился[5].
По мнению корреспондента «Известий» Кирилла Алёхина, режиссёр добавил избыток романтических красок в образ главного героя: «Уж больно он чистенький и аккуратненький по сравнению с окружающей пьяно-воровской слякотью»[3]. Режиссёр Алексей Учитель назвал «Русское» «средненьким, ровным фильмом», в котором нет ни явных провалов, ни по-настоящему ярких эпизодов[5]. Кинокритик Виктор Матизен уже в первой полнометражной ленте Велединского усмотрел «программный характер» режиссёра, который «декларирует принципиальное сходство между творцом и преступником, состоящее в вызове общественным правилам и нарушении порядка»[5].
Киновед Андрей Плахов отметил, что от общего построения картины «веет не столько свободой, сколько неряшливостью»[5]. Елена Плахова сочла, что режиссёр ошибся с выбором актёра, играющего главную роль: у Андрея Чадова получился «обычный трудный подросток с гормональной бурей внутри, в нём нет зародышей будущего неукротимого реваншизма»[5]. С этой оценкой не согласился Юрий Гладильщиков, который не только назвал «Русское» одним из лучших отечественных фильмов года, но и предположил, что «братья Чадовы, Андрей и Алексей, ещё дадут жару нашему кино»[5].
Весьма жёстко оценил работу Велединского драматург Валерий Залотуха: «Если режиссёр о чём и рефлексировал, так только о том, понравится ли самому Лимонову фильм о самом Лимонове. <…> Лимонову понравилось. Мне — нет»[5].
Создатели фильма
- Режиссёр — Александр Велединский
- Сценарий — Александр Велединский
- Оператор — Александр Игнатов
- Композитор — Алексей Зубарев
- Продюсеры — Максим Лагашкин, Сергей Члиянц, Алексей Алякин
В фильме снимались
- Андрей Чадов — Эдик Савенко
- Ольга Арнтгольц — Светка
- Евдокия Германова — мать Эда
- Михаил Ефремов — отец Эда
- Дмитрий Дюжев — Славка
- Алексей Горбунов — урка Горкун
- Владимир Стеклов — Зильберман
- Максим Лагашкин — Магеллан
- Виктор Раков — пациент Михайлов
- Анатолий Залюбовский — Кадик
- Александр Робак — Аваз
- Галина Польских — врач Нина Павловна
- Валерий Баринов — профессор Архипов
Фестивали и призы
- Участие в официальной программе XXVI Московского кинофестиваля. Конкурс «Дебют» (2004)
- Второй приз в номинации «Лучший игровой фильм» на XX кинофестивале «Окно в Европу» (2004)[7]
- Кинофестиваль «Московская премьера» (2004)[8]:
- приз за лучшую мужскую роль — Андрею Чадову
- приз Московского союза кинематографистов и журнала «Кинопроцесс»
- приз Федерации киноклубов Москвы
- Участие в Неделе русского кино «Париж-Арт-Москва» (Париж, 2004)
- Участие в Неделе русского кино (Нью-Йорк, 2004)
Напишите отзыв о статье "Русское (фильм)"
Примечания
- ↑ [kinoart.ru/ru/archive/2004/09/n9-article10 Велединский: «Я просто люблю это слово - русское»]. Искусство кино.
- ↑ 1 2 [e-motion.tochka.net/ua/2896-russkoe-2004/#! Русское, 2004].
- ↑ 1 2 Кирилл Алёхин. [izvestia.ru/news/299303 Это он, Эдичка]. Известия.
- ↑ [www.ogoniok.com/archive/2004/4830/03-38-40/ Уроки русского]. Огонёк.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 [seance.ru/n/21-22/films2004/russkoe-2/seansu-otvechayut-17/ Сеансу отвечают: «Русское»]. "Сеанс".
- ↑ Лев Аннинский. [kinoart.ru/ru/archive/2004/09/n9-article9 Лимоновское. Русское.]. Искусство кино.
- ↑ [www.film.ru/blog/okno-v-evropu-2004-vyalotekushchee-russkoe Окно в Европу-2004: Вялотекущее русское]. film.ru. Проверено 29 мая 2014.
- ↑ [www.mospremiera.com/laureats/69/ 2-й фестиваль «Московская премьера». Итоги]. mospremiera.com. Проверено 29 мая 2014.
Ссылки
- [www.kinokadr.ru/news/2004/06/27/402.shtml Итоги XXVI Московского кинофестиваля]
Отрывок, характеризующий Русское (фильм)
– Не замуж, а так , – повторила она.– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.
На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.
31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.
Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
