Русско-Азиатский банк
Русско-Азиатский банк — российский, затем — французский банк, работавший в 1910—1926 годах в Российской империи, Китае и Франции.
История
Образован в 1910 году путём слияния находящихся под контролем французских акционеров Русско-Китайского и Северного банков. 14 (27) июня 1910 года Николай II утвердил Положение Совета министров "Об учреждении акционерного коммерческого банка под наименованием: «Русско-Азиатский Банк»[1]. Согласно утвержденному положению, за основу устава нового банка был принят устав Русско-Китайского банка, кроме того, в положении говорилось не о слиянии банков, а о присоединении Северного банка к Русско-Китайскому и переименовании последнего в Русско-Азиатский банк. При этом, положением устанавливались курсы обмена акций каждого из двух банков на новые акции Русско-Азиатского банка. Складочный капитал нового банка первоначально определялся в 35 млн рублей. Часть имущества Русско-Китайского банка не передавалась на баланс нового банка и подлежала продаже с распределением выручки между акционерами Русско-Китайского банка. Таким образом, согласно современной терминологии, произошедшее укрупнение представляет собой не присоединение, а слияние форм. Юридически, в соответствии с примечанием 1 к § 1 части III названного акта, Русско-Азиатский банк начал свою деятельность 9 (22) октября 1910 года — в день опубликования этого акта в Собрании узаконений.
Основная сфера деятельности — финансирование промышленности. Благодаря вложенным банком средствам значительно выросло производство ряда предприятий металлургической, машиностроительной, военной и других отраслей производства. При активном участии банка был образован ряд монополистических объединений в машиностроительной, нефтяной, табачной и других отраслях.
Наиболее мощной была сформировавшаяся вокруг банка военно-промышленная группа, основу которой составляли петербургские заводы, игравшие важную роль в производстве артиллерии, боеприпасов, кораблей: Путиловский, Невский, Барановского и др.
В 1911 году председатель правления банка А. И. Путилов потребовал предоставления ему необходимой свободы в определении главных направлений деятельности банка и в его повседневном руководстве. Убедившись в невозможности управлять из Парижа кредитным учреждением, созданным ими в России, руководители Société Générale и Парижского-Нидерландского банка[2] изменили свою стратегию: сохраняя контрольный пакет акций банка, они перестали вмешиваться в его практические действия.
Под руководством Путилова Русско-Азиатский банк за короткое время превратился в самое крупное в Российской империи кредитное учреждение универсального типа с широкими деловыми связями по всему миру. К 1917 году он занимал первое место среди акционерных коммерческих банков России по основным активам, вексельным и подтоварным кредитам, по вкладам и текущим счетам[3]. Размер его акционерного капитала составлял 55 млн руб. (по этому показателю банк уступал Азовско-Донскому, Международному коммерческому и Русскому для внешней торговли банкам), число отделений в России и за рубежом — 107)[4]. Банк контролировал свыше 160 предприятий страны; занимал также лидирующее положение в кредитовании торговли, сам вёл активную торговлю хлебом и сахаром. В своих действиях опирался на дружественные банки: Санкт-Петербургский (Петроградский) частный коммерческий, Сибирский торговый, Русский торгово-промышленный, с которыми были заключены специальные соглашения о сотрудничестве.
После Октябрьской революции вместе с другими частными банками был ликвидирован на территории Советской России (национализирован) присоединением к Государственному банку Российской Республики декретом ВЦИК от 14 (27) декабря 1917 года. Декретом Совнаркома от 23 января (5 февраля) 1918 года акционерный капитал банка, наряду с акционерными капиталами других частных банков, был конфискован в пользу Государственного банка Российской Республики[5].
Китайские отделения банка были реорганизованы и продолжали работать под прежним названием. В Харбине в 1918—1920 годах банком производилась эмиссия «харбинских рублей».
Парижское отделение банка было реорганизовано в головное, в котором размещалось правление. 27 сентября 1926 года банк прекратил свою работу[6].
Напишите отзыв о статье "Русско-Азиатский банк"
Примечания
- ↑ [www.nlr.ru/e-res/law_r/search.php?part=1923®im=3 Высочайше утвержденное положение Совета министров «Об учреждении акционерного коммерческого банка под наименованием: «Русско-Азиатский Банк»] // Полное собрание законов Российской империи, собрание третье. — СПб.: Государственная типография, 1913. — Т. XXX, отделение I, 1910, № 33788. — С. 787—789.
- ↑ Во французской Википедии — Banque de Paris et des Pays-Bas.
- ↑ [www.bbdoc.ru/history/index.html?HIST_ID=312 Петров Ю. А. Из истории Банка России.]
- ↑ Весь Петроград на 1917 год, адресная и справочная книга г. Петрограда. — Петроград: Товарищество А. С. Суворина – «Новое время», 1917. — С. 11 рекламного блока. — ISBN 5-94030-052-9.
- ↑ [www.hist.msu.ru/ER/Etext/DEKRET/18-01-23.htm Декрет о конфискации акционерных капиталов бывших частных банков] // Декреты советской власти : сб. док. / Ин-т марксизма-ленинизма при ЦК КПСС ; Ин-т истории АН СССР : [многотомное изд.]. — М.: Политиздат, 1957—1997. — Т. 1: 25 октября 1917 г. — 16 марта 1918 г. / подгот. С. Н. Валк и др. — С. 390—391. — ISBN 5-250-00390-7. (ISBN т. 1 отсутствует. Привязано к: Декреты советской власти: [многотомник]. М., 1957—1997.)
- ↑ Carley M. J. [www.webdepot.umontreal.ca/Usagers/carleym/MonDepotPublic/Carley's%20Web%20site/Carley_BRA.pdf From Revolution to Dissolution: The Quai d'Orsay, the Banque Russo-Asiatique, and the Chinese Eastern Railway, 1917—1926] (англ.) // The International History Review. — 1990. — Vol. 12, fasc. 4. — P. 721—761.
Литература
- Петров Ю. А. [www.bbdoc.ru/history/index.html?HIST_ID=279 Алексей Путилов и Русско-Азиатский банк] // Вестник Банка России. — М., 2005. — № 13.
Отрывок, характеризующий Русско-Азиатский банк
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
