Русско-казанская война (1505—1507)

Русско-казанская война 1505—1507 гг. — война между Русским государством и Казанским ханством и его союзниками. Основной причиной войны было стремление Казанского хана Мухаммед-Амина, московского ставленника, к полной самостоятельности от Москвы, а возможно и её подчинение. Война закончилась безрезультатно — Мухаммед-Амин формально признал свою зависимость от Москвы. Но она ознаменовала поворот во взаимоотношениях Русского государства с государствами, возникшими при распаде Большой орды — Казанским и Крымским ханством, которые с этого момента становятся всё более враждебными.

Политическая ситуация

В Русском государстве во время войны произошла смена великого князя. Война началась в последний год жизни великого князя Ивана III, но её основные события произошли при его сыне Василии III. Иван III добился независимости русских земель от Большой Орды, наследницы Золотой Орды, и добился её полного разгрома. В борьбе с Большой Ордой его естественными союзниками были татарские государства, выделившиеся из Орды в процессе её распада и стремившиеся к независимости, в первую очередь Казанское и Крымское ханство. Казанское ханство было теснее связано с Москвой, многие царевичи и знатные люди переходили на службу к Московскому князю. В условиях постоянной борьбы за власть в этом ханстве Московскому князю удалось приводить к власти своих ставленников, каким был и Мухаммед-Амин, вторично пришедший к власти в результате переворота, совершенного в 1502 г. при активной русской поддержке.

Отношения с Крымским ханством, где правил Менгли I Гирей были не столь тесными, но царь Иван III стремился использовать крымских татар для набегов на польско-литовские земли, отвлекая военные силы польско-литовского княжества и ослабляя его. Крымский хан стремился использовать поддержку Московского государства для окончательного разгрома Большой Орды и овладения её землями, в частности Астраханским ханством. Однако русское государство после разгрома Большой Орды Менгли Гиреем в 1502 году не было заинтересовано в росте крымского могущества и уклонялось от союзнической помощи.

После разгрома Большой Орды татарские правители, как наследники Чингиз-хана, стали предъявлять права на подчинение России. Отношения с Крымом и Казанью становятся всё напряженнее. Изменение направления крымской политики связано с претензиями крымских ханов на восстановление ордынского владычества. Это проявилось как в стремлении к подчинению осколков распавшейся Большой Орды, например, Астраханского ханства, так и в претензии крымских ханов изобразить себя господами как российских, так и польско-литовских земель. Важным фактором экономики Крымского ханства был грабёж славянских земель, при этом им было всё равно кого грабить, крымские ханы получали богатые дары и от московского и от польско-литовского государства, а потом грабили того, кто меньше дал, или обоих. Казанское ханство было тесно связано с Крымским ханством, Ногайской ордой. Связи эти заключались в тесных родственных связях знатных семей, сознании духовного и этнического единства. Хотя в Казани большую экономическую роль играли земледелие и ремёсла, важным фактором была волжская торговля, и с этой стороны была значительная прослойка населения, заинтересованная в мире, находились и достаточно влиятельные силы, стоящие за грабительскую войну, эти силы находили своих союзников и поддержку в других татарских государственных образованиях.

Войне предшествовало устранение правительства видного казанского политика князя Кель-Ахмеда, стоявшего во главе русской партии и в течение многих лет руководившего казанским правительством. Кель-Ахмет был организатором свержения Мухаммед-Амина в 1495 году, а в 1502 году он организовал новый переворот, свергнув с престола его брата и вернув Мухаммед-Амина. Этот человек, возглавлявший правительство при нескольких ханах и сменявший их, видимо представлял для ханской власти существенную опасность. Мухаммед-Эмин сумел устранить Кель-Ахмеда от власти, он был арестован, осужден и казнен, а может быть и просто убит. Правительство Кель-Ахмеда, бессменно стоявшее у власти в течение 8 лет, пало. В некоторых первичных источниках отмечается влияние на хана антирусских настроений его жены Каракуш, дочери ногайского бия Ямгурчи, которая до этого была женой его сводного брата Алихана, была захвачена русскими при перевороте, впервые приведшем к власти Мухаммед-Амина и вместе с Алиханом находилась в ссылке в Вологде до его смерти, но достоверность этих сведений сомнительна.

Начало войны

Война началась в последние месяцы жизни Ивана III, с вероломного захвата прибывшего в Казань московского посла Михаила Еропкина Кляпика и нападения на русских купцов в Казани, имущество которых было разграблено, а сами они были частично убиты, частично захвачены для продажи за выкуп или в рабство. Произошло это 24 июня 1505 года в день открытия большой ярмарки, когда в Казани было особенно много русских купцов. После этого татарское войско двинулось на Нижний Новгород, и осадило его в сентябре 1505 г. Войско насчитывало 60 тысяч человек, из которых 40 тыс. — казанцев, 20 тыс. — ногайцев, во главе с сыном ногайского бия Ямгурчи, братом ханши Каракуш.

Нижний Новгород был хорошо укреплённой и оснащенной огнестрельным оружием крепостью, но её защищал незначительный гарнизон под командованием опытного воеводы Ивана Васильевича Хабар-Симского (Образцов-Симский-Хабар). Тот, имея достаточные запасы оружия, но, не имея людей, вооружил находившихся в городе литовских пленных, взятых в плен в Ведрошской битве, которые по большей части были русскими и ожидали освобождения в связи с готовящимся миром. Естественно, захват города татарами угрожал им если не гибелью, то продажей в рабство, поэтому они охотно приняли участие в обороне. В результате нападения или татарами, или самими жителями были сожжены посады, но штурмовать стены города татары не стали, ружейным огнём из Кремля был убит ногайский князь, и с получением известия о приближении русских войск они отступили в Казань.

Русское правительство мобилизовало 100-тысячную армию под командованием Василия Холмского, Сатылгана, Джаная, но в войсках произошли беспорядки, и армия не двинулась далее Мурома. Бездействие муромской армии в 1505 году — один из недостаточно освещённых моментов этой войны.

Казанский поход 1506 года

Весной 1506 г. Василий III, принявший правление осенью 1505 года, сразу начал подготовку большого похода на Казань с целью подчинения Казанского ханства. Общее командование войском было поручено брату Василия, Дмитрию Ивановичу. Конечно, при сыне великого князя были опытные воеводы, но и он, как главнокомандующий, играл важную роль. Это была вторая попытка поручить ему руководство крупной военной компанией. До этого Иван III поручал сыну возглавить поход на Смоленск в 1502 году. Поход на Смоленск под его руководством не принёс ожидаемой победы, хотя и не был полностью провальным, Казанский же закончился крупной неудачей русского войска, и после этого Дмитрию командование не поручалось.

Поход начался в апреле 1506 года, судовое войско пехоты возглавил сам Дмитрий Иванович и воевода князь Фёдор Иванович Бельский. Конная рать шла сухим путём под командованием князя Александра Владимировича Ростовского. Суда прибыли к Казани 22 мая, Дмитрий Иванович приказал немедленно высадиться из судов и атаковать город пешим строем; татарское войско выступило навстречу и завязало бой, в это время казанская кавалерия скрытно выехала в тыл русским и отрезала их от судов; в русских войсках возникла паника, в результате они потерпели серьёзное поражение: многие были побито, взяты в плен, утонули в Поганом озере. Однако часть войска на судах оставалась неподалёку от Казани, поэтому разгром нельзя назвать полным.

Узнав о неудаче, Василий III приказал отправиться к Казани князю Василию Даниловичу Холмскому, наиболее выдающемуся русскому полководцу, и другим воеводам, а брату Дмитрию приказал, чтобы до прибытия Холмского не приступал вторично к городу. Но когда 22 июня к Казани подошла конная рать во главе с князем Ростовским, Дмитрий не счел нужным медлить долее и повел опять войска к городу. Этот штурм закончился полным поражением русской армии. Итак, в апреле 1506 года Василий III послал против Казанского ханства целую армию из двух больших соединений – судового и конного. 22 мая Мухаммед-Амин разбил недалеко от Казани пришедшую раньше судовую рать, а через месяц, 25 июня, когда уже подошли и конные части, вся объединенная русская армия потерпела жестокое поражение. Василий III вынужден был составить с Мухаммед-Амином договор – «мир по старине и дружбу». Как писал чуть позднее С. Герберштейн, «казанцы отложились от государя московского».

В “Казанском летописце”, как и в “Скифской истории” А. И. Лызлова, сказано: в 1508 г. “отвори врата царь градныя и выехав со 20000 конными, а 30000 пешцев, черемисы злыя, и нападе на полки руския… Воевод же великих 5 убиша: трех князей Ярославских, князя Андрея Пенка да князя Михаила Курбскаго, да Карамыша с братом его, с Родоманом, да с Федором Киселевым, а Дмитрея [Ивановича, брати Василия III] же взяша жива на бою, и замучи его царь казанский злогоркими муками. И от тое 100000 осташася 7000 русских вои”. Это наступление на Казань проходило в рамках Казанско-русской войны 1505-1507 гг. Предыстория этой войны такова: 15-летнее русское засилье, смещение ханов и отправка их в ссылку в Россию сильно ущемляли татарские национальные чувства, вызывали протест как в татарской придворной аристократии, так и в простом народе. Вернувшись на престол после московской ссылки, Мухамед-Амин решил покончить с русским давлением и в течение трех лет (1502-1505 гг.) тайно готовился к войне с Россией. Он учел все факторы, облегчающие изменение ориентации: старость Ивана III, потеря русскими бдительности, ослабление "прорусской партии" при ханском дворе. Война была инициирована казанской стороной и с переменным успехом продолжалась до осени 1505 г., вплоть до кончины Ивана III. Весной 1506 года Великий князь Василий III сформировал армию для похода на Казань. 22 мая 1506 года русская пехота высадилась с ладей под Казанью и без всякой разведки направилась на берега Волги к городу. Она подверглась татарскому нападению с двух сторон - с фронта и тыла - и была быстро разгромлена. Узнав о поражении, русское правительство приказало остаткам разбитого войска не возобновлять боевых действий, а ждать подкрепления и стало формировать новую армию. Но 22 июня 1506 г. к Казани подошла русская конница первой армии (еще не принимавшая участия в боях), и русское командование, не ожидая подхода второй армии, вопреки запрету из Москвы, решило начать новое наступление на Казань. Это наступление завершилось полным разгромом русских войск, в результате чего армия практически перестала существовать как самостоятельная военная сила. Из 100 тысяч человек в живых осталось всего около семи тысяч. Татарское войско, разгромившее противника, насчитывало 50 тысяч человек. Разбитое войско бежало с казанской территории, преследуемое татарской конницей. Детальные обстоятельства этого поражения восходят к «Казанскому летописцу», весьма недостоверному источнику. В соответствии с ним, под стенами Казани проходила большая ярмарка и празднества, на лугу перед городом были многочисленные палатки с товарами. Татары укрылись в городе, а русское войско занялось грабежом и пьянством. На другой день татарское войско вышло из города и наголову разбило русских. Вариант этой версии отличается тем, что палатки с товарами и вином были специально установлены, как часть коварного замысла.

Критика этого источника заключается в том, что в рассказе много неправдоподобных деталей. Путаются географические реалии (Царицын луг и Арское поле), утверждается, что погибли сам Дмитрий Иванович и многие воеводы, которые после этого неоднократно упоминаются в летописях как живые. Мало правдоподобно и то, что русские воеводы за два дня грабежа не смогли восстановить хоть какой-то порядок в войсках.

Однако и это поражение не было полным. Князь Дмитрий с частью войска смог отойти в Нижний Новгород; а другой отряд русского войска под командованием татарского царевича Джаная и воеводы Фёдора Михайловича Киселёва пошёл к Мурому, был настигнут на дороге казанцами, но отбил их нападение и благополучно достиг Мурома.

Завершение войны

Несмотря на поражение русского войска в 1506 году, Русское государство располагало значительными ресурсами и сразу после поражения начались приготовления к походу следующей весной. Казанский хан Магомет-Амин не стал дожидаться нового похода и в марте 1507 года прислал в Москву посла Абдуллу с предложением мира на довоенных условиях. При этом он обещал отпустить всех пленников, включая посла Еропкина-Кляпика. Условия мира отвечали интересам Василия III, так как обстановка на Западе требовала сосредоточения сил на этом направлении.

Русское правительство выдвигало предварительным условием начала мирных переговоров освобождение посла Еропкина-Кляпика. Казанская сторона обещала освободить всех членов русского посольства при заключении мира. Мирные переговоры начались на этих условиях. Переговоры шли с 17 марта 1507 г. до середины декабря, попеременно в Москве и в Казани.

От России в переговорах принимали участие: посольский дьяк и гонец Алексей Лукин, окольничий и боярин Иван Григорьевич Поплевин, дьяк Якул (Елизар) Суков. Со стороны Казанского ханства переговоры вёл: князь и посол Барат-Сеит, чиновник ханского Совета Абдулла, бакши Бузек. Договор был подписан 8 сентября 1507 г. в Москве и 23 декабря 1507 г. в г. Казани. По договору восстанавливался status quo — «мир по старине и дружбе, как было с великим князем Иваном Васильевичем» и возвращались русские пленные.

Итоги войны

К январю 1508 г. дипломатическим путём удалось добиться освобождения той части русских пленных, которые еще не были проданы в рабство на крымских и среднеазиатских рынках.

В результате крупных военных неудач русских войск в войне 1505—1507 гг., правительство Василия III после заключения мира в 1507 г. не думало о реванше или о враждебной в отношении Казанского ханства политики. Однако в Нижнем Новгороде была построена новая каменная крепость, соответствующая требованиям XVI в. Мухаммед-Амин благодаря этой войне приобрёл необходимый авторитет, в глазах казанцев он уже был не московским ставленником, а победителем московского князя, после этого он вернулся к проведению прагматичной, дружественной по отношению к Русскому государству внешнеторговой политики. Этому способствовали крымский хан Менгли-Гирей, союзник Москвы, и его супруга Нур-Султан, мать Мухаммед-Амина.

Литература

• М. Г. Худяков Очерки по истории Казанского ханства. Москва, «ИНСАН», 1991, ISBN 5-85840-253-4
• Похлебкин В. Татары и Русь. Москва «Международные отношения» 2000

Отрывок, характеризующий Русско-казанская война (1505—1507)

– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…