Русско-казанские войны

Ру́сско-каза́нские во́йны — серия войн, происходивших между Казанским ханством и Русским государством в 1437—1552 годах.

До нашего времени сохранилось очень мало собственно казанских исторических источников, и историю ханства изучают в основном опираясь на иностранные, в большинстве своем русские источники. А поскольку русских интересовало в Казанском ханстве то, что имеет отношение к России, то есть русско-казанские взаимоотношения и войны, то русско-казанские войны являются наиболее изученной частью казанской истории.

Казанское ханство

Среди историков нет однозначного мнения, когда образовалось Казанское ханство. Часть специалистов считает годом образования ханства 1438, другая часть — 1445. Существует также мнение, что никакого образования Казанского ханства в те годы не было, а была лишь смена династии в уже существующем государстве, ведущем своё происхождение от Волжской Булгарии. В любом случае историки согласны, что Казанское ханство включает себя булгарский и ордынский пласты, но в вопросе их соотношения единства нет.

Казанское ханство представляло собой довольно крупную мусульманскую державу, но территория, населённая непосредственно казанскими татарами, была невелика, основная же часть территории ханства была заселена другими народами, иногда довольно слабо подчинявшимися центру. Основными занятиями жителей ханства было земледелие и стойловое скотоводство. Были развиты и некоторые виды ремёсел. Важную роль играло добывание пушнины, но в описываемое время русские утвердились на Вятке, Перми и Северном Урале, лишив таким образом ханство важного источника дохода. Кроме того, русские активно занимались рыболовством на Волге. В мирное время крупные русские рыболовные артели доходили до территории нынешней Саратовской области и ниже. Река Волга всегда являлась крупным торговым путём, и торговля играла важную роль в Казанском ханстве. Каждый год на волжском острове у Казани проходила крупная ярмарка, привлекавшая купцов из разных стран. Но русско-казанские конфликты часто сопровождались избиением русских купцов (и других русских, находившихся на территории ханства) на ярмарке. Поэтому после утверждения в Казани крымской династии Василий III добился перенесения ярмарки на Нижегородскую землю, где впоследствии она развилась в знаменитую Макарьевскую ярмарку. Это также нанесло крупный удар по экономике ханства.

Заметную роль в казанской экономике играла работорговля. Захват рабов обеспечивался набегами на русские земли. Часть рабов оставалась в ханстве, часть продавалась в азиатские страны. Освобождение русских рабов и прекращение работорговли было одним из основных требований во всех договорах с ханством.

В главе ханства стоял хан. Он должен был быть мусульманином и Чингисидом. Представители ханского рода, перешедшие в православие, лишались права на ханский престол. В последний год существования ханства главой стал единственный не Чингисид, но это было исключением, вызванным чрезвычайными обстоятельствами. Большинство из ханов, занимавших трон, выросли за пределами Казани и опирались на внешние силы. В самой Казани существовали группировки феодалов, обладавшие крупными вооружёнными силами и властью и имевшие разное мнение о развитии своего государства. За власть в ханстве боролись московская, ногайская, крымская и другие группировки. В результате за время существования ханства сменилось 15 ханов шести разных династий, причём некоторые из них занимали трон по нескольку раз. Все это делало Казанское ханство нестабильным государственным образованием, создающим много проблем соседям.

Политический аспект русско-казанских войн

Важнейшей причиной русско-казанских войн являлся тот факт, что с самого начала своего существования Казанское ханство проводило агрессивную политику по отношению к России, регулярно совершая опустошающие набеги, в том числе захватывая русских в рабство (в частности, в середине 16 века в Казани было около 100 000 русских пленников). Именно с целью воспрепятствования этим набегам русскими неоднократно совершались походы на Казань.

Само образование ханства связано с крупной войной, приведшей к пленению казанцами великого князя Василия Тёмного. Точные условия его освобождения неизвестны, но они были, безусловно, довольно тяжёлыми. Изменение такого порядка вещей, очевидно, стало одной из причин последующих военных столкновений. Кроме того, причиной войн были борьба за пушные ресурсы Северо-Восточной Европы и борьба за контроль над Волжским торговым путём. Безусловно, важнейшей причиной русских походов на Казань была борьба с работорговлей и воспрепятствование связанным с ней грабительским набегам.

Первоначально цели русских сводились к навязыванию ханам своей воли и заключению выгодного для себя мира. Впоследствии, убедившись в непрочности подобных договоров, русские в 1487 году подчинили себе ханство, установив над ним русский протекторат. В течение нескольких десятилетий ханы зависели от Москвы и согласовывали с ней все свои важнейшие действия, при этом русские довольно мало вмешивались во внутреннюю жизнь ханства. Но протекторат оказался недостаточно надёжным методом контроля. Несколько раз власть в Казани оказывалась в руках антирусских группировок, что вело к избиению находившихся в пределах ханства русских людей и внезапным нападениям на русские земли.

В 1521 году власть в Казани оказалась в руках враждебной России крымской династии. В ответ на это русские добились переноса важной для Казанского ханства и России волжской ярмарки на Нижегородчину. В те же годы русское правительство впервые построило крепость на марийской земле — Васильсурск, что вызвало неоднозначную реакцию внутри России. Были как и сторонники этого действия, так и противники, опасавшиеся, что постройка крепости может послужить причиной постоянной русско-казанской войны. Но последующие войны мало зависели от существования Васильсурска.

Вплоть до последних походов Ивана Грозного русские пытались продолжать свою линию, направленную на контроль Казанского ханства через зависимых от Русского государства ханов. Но каждый раз это оказывалось неэффективным и приводило через некоторое время к восстановлению враждебной России династии, союзной Крымскому ханству. В результате по договорённости с промосковскими группировками Казани в Москве был разработан план упразднения ханства. По этому плану в Казани ставился русский наместник, подчинённый великому князю. Бывшее ханство при этом сохраняло значительную степень автономии во внутренних делах. Но этот план не был принят значительной частью казанского общества, что привело к последнему русскому походу на Казань и силовому решению казанской проблемы.

Организационный и стратегический аспект

Из всех государств, образовавшихся в результате распада Золотой Орды, Казанское ханство находилось ближе всех к Московскому княжеству, что облегчало организацию набегов и крупных походов. Но оно заметно уступало Московскому государству в населении, территории и ресурсах. Основные территории Руси были недоступны для казанских отрядов. Казанцы неоднократно совершали нападения на Муром, Нижний Новгород, Галич и другие приграничные города, но до Москвы казанские войска доходили лишь дважды — в 1439 году, в тяжёлую для Руси эпоху феодальной войны, и в 1521 году совместно с крымскими войсками во время одного из крупнейших набегов крымских татар на Русь. Русские же войска доходили до Казани почти при каждом крупном походе, что накладывало заметный отпечаток на всё развитие Казанского государства.

В то же время необходимо заметить, что многие русско-казанские войны сопровождалось крупными военными столкновениями России с другими государствами, вследствие чего Москва могла задействовать на казанском направлении только часть своих сил.

Походы русских на Казань совершались либо с целью защиты от опустошительных набегов татар, либо были инициированы татарами, видевшими в Москве возможность достижения своих интересов. Этот ответный характер действий русских являлся характерной чертой русско-казанских войн. В большинстве походов главными путями наступления служили судоходные реки, текущие из Руси к Казани. Волга, Кама и Вятка позволяли вторгаться в Казанское ханство одновременно с нескольких направлений, при этом были удобны для транспортировки тяжёлого вооружения и запасов. Конница обычно двигалась вдоль берега или шла полем от Мурома напрямую к Казани. Но подобный способ наступления требовал координации действия войск на пространстве в сотни и тысячи километров. Её отсутствие могло привести к тяжёлым потерям или гибели русских отрядов, что неоднократно случалось. Московские воеводы хорошо понимали важность этого аспекта боевых действий и всячески стремились добиться согласованности движения отрядов. Если в первых казанских походах постоянно наблюдается разновременность подхода войск к месту встречи, то впоследствии удаётся добиться более скоординированных действий, вплоть до того, что отряды, начавшие движение в сотнях километров друг от друга, сходятся «в един час, яко же из единого двора»!

Первые походы на Казань напоминают ушкуйничью вольницу, когда воины могут сами выбрать командира, проигнорировать прямые приказы и действовать так, как считают нужным сами. Впоследствии действия русских становятся всё более организованными и дисциплинированными. Войска действуют по плану, разработанному верховным командованием. Имеют связь с руководством. Их действия координирует разрядный приказ. Русские используют новые методы войны. В походах используется всё больше артиллерии, и огнестрельного оружия. Под конец русско-казанских войн в походах участвуют стрельцы.

Казанцы, со своей стороны, при первой возможности совершают стремительные набеги на русское приграничные местности и стремительно уходят. Но им почти никогда не удаётся брать хорошо укрепленные города. Поэтому русское правительство строит новые крепости на наиболее опасных для удара казанцев направлениях. При наступлении русских войск казанцы всегда ведут активную оборону — встречают русских на дальних подступах к городу, стараются не дать им переправиться, по возможности бьют русских по частям. При подходе русских к городу казанцы делают регулярные вылазки, располагают специальный конный отряд в стороне от города в труднодоступном для русских месте и используют его для ударов по осаждающим с тыла.

Казань была действительно неприступной крепостью, которую, несмотря на множество осад, удалось взять лишь два раза — в 1487 году, когда казанцы сами открыли ворота, и в 1552 году, при использовании самых эффективных на тот момент технологий штурма.

Во всё же остальное время Казанская крепость представляла большую проблему для русских войск. Её невозможно было взять без длительного планомерного штурма и использования тяжёлого вооружения. Но его доставка, а также доставка припасов под Казань представляла серьёзную проблему. А их потеря в результате действий казанцев или погодных факторов приводила к срыву похода, так как новое вооружение и припасы не удавалось доставить в необходимый срок.

В середине XVI века, когда русским правительством был взят курс на полное подчинение Казани, были учтены все ошибки прошлых походов. Окончательный этап завоевания Казанского ханства начался со строительства русской опорной базы в 26 верстах от Казани. Под руководством русского военного инженера Ивана Григорьевича Выродкова в сотнях километров от Казани зимой были изготовлены срубы, которые должны были стать основой будущего города. Их разобрали и весной переправили по Волге до впадения в неё Свияги, где они были в краткий срок собраны в крепостную стену. Татары не успели среагировать во время строительства, а впоследствии было уже поздно. Появление Свияжска вызвало отпадение от Казанского ханства значительных территорий. Кроме того, в течение долгого времени казачьими отрядами проводилась блокада речных путей в Казанском ханстве.

В последнем походе тяжёлое вооружение и припасы были сплавлены по Волге до Свияжска, где дожидались подхода главных сил. Главные силы, выступив из Мурома, шли двумя колоннами до русской границы, так, чтобы южная группа прикрывала северную. От русской границы они совместно дошли до Свияжска, где их ждало тяжёлое вооружение и припасы. Проведя переправу через Волгу, войска приступили к осаде Казани, которая велась решительно и планомерно. Использовались как старые, давно известные способы осады: туры, тын, осадные башни, так и новые — артиллерия и пороховые мины. Во время осады войска потеряли часть вооружения, но благодаря базе в Свияжске потери были своевременно восполнены. Несмотря на мужество и героизм защитников Казани, им не удалось спасти ханство. 2 октября 1552 года часть крепостной стены была взорвана, и к вечеру город оказался в руках русских.

Ход событий

Образование Казанского ханства

См. также: Битва под Суздалем (1445)

В 1437 году ордынский хан Улу-Мухаммед был изгнан из Золотой Орды и появился с войском в городе Белеве, что в верховьях Оки. Желая иметь хорошие отношения с новым ханом, великий князь Василий Васильевич направил против Улу-Мухаммеда войско во главе со своими двоюродными братьями, сыновьями его дяди Дмитрием Юрьевичем Шемякой и Дмитрием Юрьевичем Красным (им отец дал одинаковое имя). В первый день братья нанесли поражение татарам, и те пытались вступить с русскими в переговоры. Уверенные в своей победе, князья отказались, но на следующий день благодаря предательству Улу-Мухамед разгромил русское войско.

В 1439 году хан внезапно напал на Москву, крепость не взял, но сильно разграбил русские земли. В конце 1444 года он совершил новый набег на Русь. Василий II собрал крупные войска, но после разгрома своих передовых отрядов Улу-Мухамед, не решившись вступить в бой, отступил, занявшись осадой нижегородской крепости, где «отсиживались» воеводы Федор Долголядов и Юшка Драница. В конце весны великий князь стал готовиться к новому наступлению против татар, но 29 июня к нему прискакали нижегородские воеводы с сообщением: «что они выбежали ночью из города, зажегши его, потому что не могли долее переносить голода: что было хлебного запасу, все переели». Узнав о падении города, великий князь вынужден был выступить в поход, не закончив подготовку, некоторые части не успели подойти.

7 июня 1445 года под Суздалем, у стен Спасо-Евфимева монастыря произошло сражение. Первоначально русские имели успех и начали преследовать неприятеля, но в итоге потерпели совершенное поражение. В плен попал сам великий князь. С большой добычей татары отступили и в Курмыше выпустили Василия II на свободу. Настоящие условия освобождения неизвестны. Летописцы приводят совершенно разные размеры выкупа. Известно лишь, что условия были довольно тяжелы, но неизвестно, насколько великий князь их выполнил. Домой князь вернулся в сопровождении крупного татарского отряда.

Улу-Мухаммед вскоре погиб, возможно от своих детей. Новым ханом стал его сын Махмуд. Другой сын Улу-Мухаммеда Касим был вынужден бежать на Русь, где получил от великого князя владения на Оке, составившие Касимовское ханство. В течение нескольких лет казанцы совершили ещё несколько набегов на Русь, закончившихся без особого успеха.

В вопросе о том, когда было образовано Казанское ханство между историками нет единства. Часть считает, что это произошло в 1438 году, когда Улу-Мухаммед после боя под Белевым ушёл в Казань, другие же считают, что все последующие годы Улу-Мухамед не имел постоянной базы и орда сумела утвердиться в Казани лишь в 1445 году, отступая после битвы под Суздалем. Кроме того, существует точка зрения, что произошла лишь смена династии, а никаких серьёзных изменений в Казани не произошло.

Первая Казань

См. также: Первая Казань

В 1461 году во Владимире собиралось войско против татар, но удалось заключить мир. Вскоре после смерти Василия Тёмного в 1462 году начались столкновения в верховьях Камы. Но крупная война разразилась лишь в 1467 году.

В Казани умер хан, и одна из властных группировок призвала на престол царевича Касима, имевшего права на престол. Воспользовавшись этим, Иван III 14 сентября 1467 года направил для его поддержки на Казань рать под командованием воевод Ивана Васильевича Стриги Оболенского и князя Даниил Дмитриевича Холмского. Но оказалось, что большинство татар поддерживает нового хана Ибрагима, и в устье Свияги войско было встречено казанцами, которые не дали русским переправиться. Попытка захватить татарские суда кончилась неудачей, и войско было вынуждено отступать от Казани в очень трудных условиях. Первый крупный поход русских на Казань закончился полной неудачей.

В ответ казанцы напали на Галич, разграбили окрестности, но города взять не смогли и вынуждены были отступить. 6 декабря русские вышли из Галича в лыжный поход под руководством князя Семёна Романовича Ярославского. Пройдя лесами, они неожиданно напали на «землю черемисов» страшно её разграбив, не дойдя до Казани всего лишь день пути. Были совершены и другие взаимные набеги.

Летом 1468 года «застава» князя Фёдора Семёновича Ряполовского разгромила у Звеничева бора, что в 40 верстах от Казани, отборное татарское войско. Другой русский отряд спустился по р. Вятке в Каму и начал действовать во вражеском тылу. Обеспокоенные этим татары совершили поход на Вятку и вывели её из войны. В городе были оставлены татарские представители, но сами условия мира были довольно мягкими, главным было условие не поддерживать московские войска. В итоге небольшой русский отряд в 300 человек под руководством воеводы Ивана Дмитриевича Руно оказался отрезанным. Несмотря на это, он продолжал действовать в казанском тылу. Против него был направлен татарский отряд. При встрече противники покинули насады и бились на берегу в пешем строю. Русские одержали победу. Впоследствии русский отряд вернулся домой кружным путём.

В 1469 году русские начали готовиться к новому наступлению на Казань. Основное войско под руководством воеводы Константина Александровича Беззубцева должно было спуститься на судах из Нижнего Новгорода, другой отряд должен был пройти тысячи километров по Вятке и Каме и прибыть к Казани одновременно с основными силами. Для осуществления плана требовалось скоординировать действия отрядов на пространстве в тысячи верст. Это не удалось.

Выход нижегородского отряда задерживался, и тогда великий князь приказал воеводе Беззубцеву отправить на Казань отряд добровольцев. Они должны были разграбить территорию ханства, но не приближаться к Казани. Но добровольцами оказались почти все находившиеся в то время в Нижнем Новгороде воины. Они объединились в отряд, выбрали воеводой Ивана Руно и направились в поход. Несмотря на приказ, они отправились прямо на Казань. На третий день пути, на рассвете 21 мая московские суда добрались до города. Нападение было неожиданным. Русские сумели освободить большое количество пленников, взять добычу и сжечь посад, после чего отступили на волжские острова, ожидая подхода основных сил. Через несколько дней татары попытались разгромить этот отряд, но были отброшены. Воевода Беззубцев с отрядом поспешил на помощь Ивану Руно, но сил у объединённого войска было недостаточно. Они ожидали подхода северной рати с Камы и других сил, но вскоре у них кончились припасы, и они, не имея никаких известий от других отрядов, начали отступать. Во время отступления русские получили ложное известие, что заключён мир. В воскресенье 23 июля на Звеничевом острове русские остановились, чтобы отслужить обедню, но в это время подверглись нападению татар с реки и берега. Русскому войску пришлось с боем уходить в Нижний Новгород.

Северная рать под руководством Даниила Васильевича Ярославского задержалась в пути и в то время была ещё на Каме. Она не получила ожидаемой поддержки вятчан, более того, татарские представители в Вятке сообщили в Казань все сведения о составе и движении русского отряда. По дороге русские получили ложное известие о заключении мира, что притупило их бдительность. Татары собрали крупные силы и у впадения Камы в Волгу преградили русской флотилии путь, перекрыв Волгу связанными судами. Русские пошли на прорыв. В жестокой битве погибло около половины войска. Пал главный воевода. Принявший командование князь Василий Ухтомский довёл прорвавшийся русский отряд до Нижнего Новгорода. По приходу в город бойцы были награждены и вооружены за казённый счет.

1 сентября русское войско снова подошло к Казани. Город был окружён, вылазки татар отбиты. Вскоре русские перекрыли доступ казанцев к воде. Татары пошли на переговоры. Был заключен выгодный для русских мир и выданы все русские рабы.

Война ознаменовала собой коренной перелом в русско-казанских отношениях. На девять лет из летописи исчезли сообщения о враждебных действиях казанцев. Это был первый крупный русский внешнеполитический успех за долгое время.

Установление русского протектората

См. также: Русско - казанская война (1478) и Русско-казанская война (1487)

В 1478 году в Казани получили ложную весть, что Иван III потерпел серьёзное поражение в войне с Новгородом. Пытаясь воспользоваться моментом, хан послал войска на Вятку, но при получении известий о победе московского князя приказал ему отступить.

Русские отправили на Казань судовую рать под руководством князя Хрипуна Ряполовского и воеводы Василия Фёдоровича Образца Симского, но погодные условия и неорганизованность помешали приступу. Одновременно владения казанцев разоряли устюжане и вятчане. Вскоре был заключён мир.

В 1479 году умер хан Ибрагим и в Казани началась борьба за власть. С помощью ногайцев победил Ильхам. Один из его братьев, Мухаммед-Амин, бежал в Москву, другой, Абдул-Латиф, бежал с матерью в Крым. В 1482 году русские готовились к походу на Казань. В Нижнем Новгороде готовилось войско, был собрана артиллерия под руководством Аристотеля Фиораванти но хан прислал послов и был заключен мир.

В Казани снова начались внутренние усобицы, в которые активно вмешались русские. В 1484 году московские войска снова ходили на Казань и при поддержке московской партии посадили на ханство Мухаммед-Амина. В последующем власть неоднократно переходила от одного хана к другому, и в итоге в 1486 году Мухаммед-Амин был вынужден бежать на Русь.

В 1487 году Московское княжество организовало большой поход против Казани. Им руководили лучшие московские воеводы: князья Даниил Дмитриевич Холмский, Иосиф Андреевич Дорогобужский, Семён Иванович Хрипун Ряполовский и Семён Романович Ярославский. 11 апреля войско выступило в поход. Ильхам выступил навстречу, но был разбит в устье Свияги. 18 мая началась осада Казани. Казанцы неоднократно делали вылазки, с тылу русских тревожил конный отряд Али-Газы, но вскоре он был разгромлен, а город плотно обложен. 9 июля Казань капитулировала. Русские вступили в город и посадили в нём своего ставленника Мухаммед-Амина и наместником Дмитрия Васильевича Шеина. Ильхам с семейством был вывезен в Россию, где и скончался.

В Москве отметили победу празднествами и колокольным звоном, о победе был оповещены иностранные государства, а Иван III принял титул князя Болгарского. Казанское ханство не могло вести деятельность, неугодную великому князю, даже на женитьбу хан испрашивал разрешения у Ивана III, но во внутреннюю жизнь ханства русские особо не вмешивались. Не было отнято ни клочка территории, нет известий о постоянной дани.

Протекторат

В 1490 году восточная партия призвала на престол сибирского хана Мамуку Шейбанида. Узнав о заговоре, Мухаммед-Амин призвал на помощь русские войска. Мамука отступил, его сторонники бежали из города. Хан Мухаммед-Амин отпустил русские войска, но, как оказалось, зря. Мамука подошёл к городу, и вошёл в него без сопротивления. Мухаммед-Амин бежал на Русь. Но новый хан вскоре восстановил против себя даже своих яростных сторонников. Он ввёл высокие налоги, грабил горожан, сажал в тюрьму князей. В итоге, когда он отправился в поход против неподчинившегося ему города, казанцы бросили его и вернулись в город. Казань приготовили к обороне, и Мамуке пришлось уйти из ханства. Вскоре он умер.

Казанцы обратились к Ивану III с просьбой прислать им нового хана, но не Мухаммед-Амина, а его брата Абдул-Латифа. Он воспитывался при дворе Крымского хана (Крым тогда был союзником Руси), но последние годы жил на Руси. Великий князь выполнил их просьбу.

В 1499 году Казань снова подверглась опасности со стороны сибирских татар, и по просьбе хана в ней расположился русский отряд. В следующем году он участвовал в защите Казани от нападения ногайцев. Через некоторое время Абдул-Латиф перестал удовлетворять казанцев, и его противники тайно обратились к Москве с просьбой сменить хана. В 1502 году русские представители явились в Казань и с помощью казанцев схватили Абдул-Латифа и поставили прежнего хана, Мухаммед-Амина.

Война 1505—1507 года

См. также: Русско-казанская война (1505 — 1507)

В 1505 году в ожидании скорой смерти Ивана III казанский хан Мухаммед-Амин внезапно начал войну с Россией. 24 июня были перебиты и пленены множество русских, находившихся в пределах казанского ханства. Были арестованы княжеские послы Михаил Степанович Кляпик Еропкин и Иван Брюхо Верещагин. Было захвачено имущество множества русских купцов, прибывших в Казань на ярмарку. Русское правительство было захвачено врасплох. 30 августа татаро-ногайское войско перешло Суру и вскоре сожгло нижегородский посад. Город был не готов к обороне, в нём почти не было войск. Воевода выпустил из тюрьмы пленных литовцев, взятых в битве на Ведроши. Один из них удачным выстрелом из пушки сумел убить ногайского мурзу, после чего между казанцами и ногайцами начались столкновения и нападавшие были вынуждены отступить. При оступлении ногайцы разграбили не только русские, но и казанские земли.

В апреле 1506 года новый великий князь Василий III направил против Казани крупное войско во главе со своим братом Дмитрием Ивановичем Угличским и Федором Ивановичем Бельским. Основные силы двигались по реке, по берегу шёл конный отряд под руководством князя Александра Владимировича Ростовского. 22 мая судовая рать высадилась под Казанью и отправилась к городу. Татары связали их боем, а затем нанесли удар с тыла. Русские потерпели серьёзное поражение. Было множество убитых и пленных. Один из воевод, Дмитрий Васильевич Щеня, был взят в плен и через месяц казнен.

Узнав о поражении, Василий III выслал на подмогу отряд во главе с князем Василием Даниловичем Холмским и приказал воеводам не вступать в бой с татарами до подхода всех сил. 22 июня к остаткам судовой рати подошла конница князя Ростовского и 25 июня русское руководство, не дожидаясь подхода других войск и ослушавшись приказа великого князя, начало новый приступ. Русские потерпели поражение, потеряли все пушки и вынуждены были отступать. Они уходили из Казани двумя отрядами. Рать на судах ушла вверх по Волге в Нижний Новгород. Конный отряд под руководством воеводы Фёдора Михайловича Киселёва и татарского царевича Джаная, участвовавшего в походе на стороне русских, уходил полем в Муром. Не доходя 40 километров до русской границы, проходившей по Суре, отряд был настигнут татарами, но отбился и ушёл к своим.

Русские готовились к новому большому походу на Казань в 1507 году, но Мухаммед-Амин прислал послов, и был заключён мир на старых условиях. Русские пленные были освобождены. Благодаря победе над русскими внутреннее положение хана окрепло, и он царствовал в Казани до своей смерти в 1518 году.

Утверждение крымской династии

См. также: Крымский поход на Москву (1521) и Казанско-русская война (1523—1524)

В 1518 году хан Мухаммед-Амин умер, не оставив наследника. За несколько лет до его смерти казанцы просили московского князя назначить наследником Абдул-Латифа, находящегося в России, но он умер раньше Мухаммед-Амина. Казанцы прислали в Москву послов, и Василий III дал им в ханы касимовского царевича Шах-Али. Его род был непримиримым врагом крымских ханов.

Шах-Али был несовершеннолетним, и большое влияние на государственные дела при нём имели русские представители Федор Андреевич Карпов и Василий Юрьевич Бушма Поджогин. Вскоре новое правительство потеряло популярность, в Казани возник заговор. Заговорщики призвали брата крымского хана Сахиб-Гирея, и когда он весной 1521 года подошёл к городу, произошло восстание. Русские, находившиеся в городе, были перебиты или взяты в плен. Шах-Али бежал в Москву.

В том же 1521 году крымские и казанские татары совершили одно из самых опустошительных нашествий на Русь. Совместно с ними действовали и литовские отряды. Враг дошёл до Москвы и разорил все окрестности. Василий III был вынужден дать крымскому хану грамоту, где обещал выплачивать дань, после чего татары повернули домой. Проходя мимо Рязани, где находился русский гарнизон, крымские татары решили завладеть городом и вступили в переговоры с воеводой Иваном Васильевичем Хабар Симским, требуя покорности, поскольку Василий III признал себя данником крымского хана. Воевода потребовал показать ему грамоту. Поскольку копию сделать не успели, в город доставили подлинник, рассчитывая ворваться в крепость, когда внимание русских будет отвлечено. Но русские были начеку и, получив грамоту, открыли огонь по находящимся у города врагам. Татары были вынуждены бежать.

На следующий, 1521 год русские организовали надежную оборону южного рубежа, и крымский хан не решился на нападение на Русь, а направил войска на Астрахань, но во время похода был убит ногайцами, которые потом разорили все Крымское ханство. На некоторое время Крыму стало не до Руси. В то же время был заключён мирный договор с Литвой. Единственным противником Русского государства осталось Казанское ханство.

В это время Сахиб-Гирей казнил бывшего у него в плену посла Василия Юрьевича Бушму Поджогина и русских купцов, что вызвало серьёзное недовольство русских.

В сентябре 1523 года начался новый поход против Казани. Судовая рать дошла до Казани и, разорив берега и окрестности, вернулась назад. Конное войско, дойдя до Свияги, нанесло поражение крупному татарскому отряду. Пока эти войска отвлекали внимание татар, русские построили в устье Суры крепость Василь-город (Васильсурск). Крепость была построена на правом, казанском берегу. Впервые русские присоединили часть казанской земли. Это вызвало неоднозначную реакцию, митрополит Даниил и духовенство всячески поддерживало присоединение казанских земель, но раздавались голоса, что при наличии Васильсурска будет невозможен мир с Казанью.

17 октября 1523 года татары совершили большой набег на Галич. Города не взяли, но разорили окрестности. Но казанского хана, видимо, больше интересовал крымский престол, поэтому вскоре он отправился в Крым и больше никогда не возвращался в Казань. Новым ханом стал его племянник Сафа-Гирей.

В 1524 году русские направили на Казань крупное войско во главе с Шах-Али. Судовая рать выступила 8 мая, конная 15 мая. В июле судовая рать под камандованием Ивана Фёдоровича Бельского высадилась под Казанью и стала ожидать подхода кавалерии. Татары попытались их атаковать, были отбиты, но постоянно тревожили русских нападениями. Конный отряд под командованием Ивана Васильевича Хабар Симского и Михаила Семеновича Воронцова разгромил противостоящих ему татар, но задержался в пути. У стоявшего под Казанью русского войска заканчивались припасы. Для их доставки из Нижнего Новгорода вышла флотилия под руководством князя Ивана Федоровича Палецкого. По берегу её сопровождал конный отряд. Недалеко от Козьмодемьянска русские подверглись нападению казанцев и дошли до Казани лишь с большими потерями.

15 августа 1524 года все русские полки соединились и начали осаду Казани, но безуспешно. Вскоре русские сняли осаду и ушли в обмен на обещание татар прислать в Москву послов для переговоров. После ухода русских ханство было разорено ногайскими набегами, поэтому казанцы были кровно заинтересованы в установлении мира с Москвой. Он был заключён в том же году. Наученные горьким опытом многократных избиений купцов, русские добились переноса Казанской ярмарки в Нижний Новгород; из неё впоследствии выросла Макарьевская ярмарка.

Война 1530—1531 годов

См. также: Русско-казанская война (1530—1531)

В 1530 году казанцы сотворили «нечисть и срамоту» русскому послу Андрею Фёдоровичу Пильмеву. В мае 1530 года русские направили против Казани судовую и конную рати. Судовая рать под руководством Ивана Фёдоровича Бельского и Михаила Васильевича Горбатова добралась до Казани без затруднений. 10 июля к ним присоединилась конная рать Михаила Львовича Глинского и Василия Андреевича Шереметьева. Татары хорошо подготовились к войне, на помощь им пришли отряды ногайцев и астраханцев, на реке Булаке был построен острог, откуда они собирались тревожить русских внезапными нападениями.

В результате первых боев русский отряд Ивана Фёдоровича Овчины Оболенского полностью разгромил острог на Булаке и перебил большинство защитников. Русские начали обстрел города. Хан Сафа-Гирей бежал, казанцы были готовы заключить мир. По рассказам некоторых летописей, город какое-то время оставался практически без защиты и русские могли вступить в него без сопротивления, но воеводы Бельский и Глинский затеяли местнический спор и время было упущено. Началась буря, казанцы совершили вылазку, захватили значительное количество вооружения и припасов и нанесли серьёзный урон русским войскам. Погибло пять воевод, включая главного воеводу передового полка князя Фёдора Васильевича Лопату Оболенского.

Русские пытались продолжить осаду, но 30 июля начали отступление. Иван Бельский был приговорён к смертной казни, но впоследствии помилован.

Татары прислали послов в Москву для переговоров, но вернувшийся в Казань Сафа-Гирей всячески их саботировал. Среди казанцев возник заговор против него. Узнав о нём, Сафа-Гирей начал репрессии и хотел убить русского посла, но произошло восстание и хану пришлось бежать. Казанцы обратились к Василию III дать им в новые ханы Джан-Али, младшего брата Шах-Али. Новый хан во всём слушался великого князя. Вскоре он женился на Сююмбике.

Война с Сафа-Гиреем

Вскоре после смерти Василия III (1533) в Казани произошёл переворот, Джан-Али был убит и на престол снова взошёл Сафа-Гирей, чей дядя Сахиб-Гирей к этому времени стал крымским ханом. Многим сторонникам России пришлось бежать из Казани.

Началась новая война. Казанские отряды доходили до Балахны, Нижнего Новгорода и Гороховца. Летом казанцы разгромили под Костромой русский отряд, убив костромского воеводу князя Петра Васильевича Пёстрого Засекина и воеводу Меншика Полева.

Зимой 1537 года татары внезапно напали на Муром, но крепость взять не смогли и отступили к Нижнему Новгороду. Русская сторона отреагировала строительством новых городов, укреплением старых и установкой застав. В 1538 году планировался поход на Казань, но под давлением Крыма русское правительство вступило в переговоры с Казанским ханством. Они тянулись до 1539 года когда татары неожиданно напали на Муром, и произвели набег на галичские и костромские места. У Плеса произошло жестокое сражение русских с татарами, погибло четыре воеводы, но казанцы были разбиты и отбит весь полон.

18 декабря 1540 года татары снова напали на Муром, города опять не взяли и ушли. Касимовские татары Шах-Али сумели отбить у них часть полона.

Москва заключила мир с Литвой и стала готовиться к войне с Казанью и Крымом. В 1541 году крымский хан с большим войском подошёл к Оке, но, увидев множество русских войск, сказал: «Вы мне говорили, что великого князя люди в Казань пошли, что мне и встречи не будет, а я столько нарядных людей в одном месте никогда и не видывал». После чего отступил, но поход русских на Казань не состоялся.

В 1545 году произошёл новый поход русских на Казань. Вышло три отряда из трёх разных пунктов, при подходе их к городу им должны были помочь сторонники русских в Казани. Войско под руководством князя Семёна Ивановича Пункова (Микулинского), вышедшее из Нижнего Новгорода, и отряд князя Василия Семёновича Серебряного вышедший из Вятки, встретились под Казанью точно по плану «в един час, яко же из единого двора». Но переворот в Казани не совершился, и русские вынуждены были отступить. Третий отряд, шедший из Перми под руководством князя Львова, задержался в пути и был уничтожен казанцами.

После ухода русских Сафа-Гирей усилил репрессии против недовольных, но несмотря на это, в январе 1546 года в Казани произошёл переворот. Сафа-Гирей бежал. Вернулся с астраханским отрядом, но был отбит. Ханом вновь стал русский ставленник Шах-Али, но казанцы отказались пускать в город русский гарнизон. Шах-Али продержался на ханстве только месяц и бежал при приближении Сафа-Гирея с новыми силами. Сафа-Гирей, войдя в город, начал массовый террор. У власти встали представители крымцев. Русская партия в Казани была разгромлена, многие её сторонники были убиты.

В феврале 1547 года русское войско ходило в казанские земли по просьбе горных марийцев.

Казанские походы Ивана Грозного

Осенью 1547 года Иван Васильевич был коронован русским царем. В декабре 1547 он вышел в поход из Владимира, в феврале вышел из Нижнего Новгорода. Другой отряд выступил с Мещеры. Из-за аномально теплой зимы бо́льшая часть артиллерии провалилась под лёд. Понимая, что Казань будет невозможно взять, Иван Грозный вернулся с острова Работок в Москву, отправив войско на Казань. Русские отряды соединились 18 февраля и разгромили войско Сафа-Гирея под Казанью, 7 дней грабили окрестности, но из-за отсутствия тяжёлого вооружения вынуждены были вернуться. Татары ответили набегом на костромские земли, но были разбиты.

В начале 1549 года Сафа-Гирей неудачно ударился головой об умывальник и умер. Казанский престол снова стал вакантным. Ханом сделали его двухлетнего сына Утамыш-Гирея, именем которого правила его мать Сююмбике. В течение 1549 года русские не могли организовать поход на Казань из-за крымской опасности.

Новый поход готовился основательно. 20 декабря 1549 года из Владимира вышло войско под командованием воевод Василия Михайловича Юрьева и Фёдора Михайловича Нагого. В поход войско провожал митрополит Макарий. 23 января 1550 года войска выступили из Нижнего Новгорода, 12 февраля подошли к Казани. 11 дней русское войско осаждало Казань, но внезапно началась сильная оттепель с дождём, местность затопило, погибло много припасов и вооружения. Подвезти новое было невозможно, и русские отступили в Нижний Новгород.

Одной из причин русских неудач была оторванность русских от своих баз и отсутствие опорного пункта вблизи Казани. Поэтому было решено построить крепость в 26 верстах от Казани при впадении Свияги в Волгу. Под руководством дьяка разрядного приказа Ивана Григорьевича Выродкова зимой 1550/51 годов на верхней Волге в Угличском уезде в вотчине князя Ушатого началось строительство срубов и других конструкций, которые должны были составить основу будущей крепости.

Весной 1551 года конный отряд Петра Семёновича Серебряного внезапно напал на Казань и разграбил окрестности. Множество казачих отрядов рассеялось по Казанскому ханству, перерезав реки и другие пути сообщения. Под прикрытием этих действий 24 мая к устью Свияги подошёл русский речной караван с разобранной крепостью. Её собрали из готовых частей за четыре недели. Заготовок немного не хватило и 7 % стены пришлось доделывать на месте.

Основание Свияжска произвело огромное влияние на окрестные народы, почти вся горная сторона Волги перешла в русское подданство. Положение Казани становилось всё труднее, блокада водных путей затрудняла доставку припасов и вызывала недовольство в городе. Представители Крымского ханства числом 300 человек попытались вырваться в Крым, но из-за перекрытых дорог им пришлось идти окружными путями. Они были перехвачены русскими во время переправы через Вятку и в бою почти все погибли. Оставшиеся в живых были казнены в Москве.

После бегства крымцев казанцы вступили в переговоры с русскими, выдали малолетнего хана с родственниками, признали ханом Шах-Али и выдали русских пленных. Вместе с новым ханом в Казань вошёл небольшой отряд русских. Основные силы московского войска вернулись домой. Московское правительство не собиралось возвращать казанцам присягнувшую Москве горную сторону Волги, и это вызвало недовольство многих татар. Шах-Али начал репрессии против своих противников, но это не улучшило положение вещей. Возникло опасение, что он не удержится на троне. В это время среди московского руководства и части казанской элиты возникла идея смещения хана и отдачи ханства под власть московского наместника. Проект предполагал большую долю автономии ханства во внутренних делах.

Опасаясь расправы со стороны казанцев, хан тайно переправил в Свияжск часть оружия и 6 марта, во время поездки на рыбалку, уехал в Свияжск и там остался. В Казань были отправлены известия о новом порядке вещей, многие казанцы принесли присягу. Будущий наместник прислал в город обоз и направился в Казань, чтобы встать там с гарнизоном. Но при подходе к городу от отряда оторвались три татарина, бывших до этого в свите хана. Они первыми ворвались в город, закрыли ворота и призвали народ к сопротивлению.

Когда подошёл русский отряд, враги русских уже взяли власть. Событие было настолько неожиданным, что множество русских, находившихся в городе, были схвачены. Подошедшие войска простояли под городом целый день, ведя переговоры, но вынуждены были отступить. При этом не было сделано ни одного выстрела и не тронут посад. Стороны надеялись решить дело миром.

Новым казанским ханом стал астраханский царевич Едигер. Вскоре начались боевые действия, а схваченные во время переворота русские были казнены. Русское правительство стало готовиться к новому большому походу на Казань. Русские отряды снова перекрыли все пути в Казанском ханстве.

Казанское взятие

В поход готовились большие силы. В нём должен был участвовать сам царь. Крымские союзники казанцев напали на русские границы, но задержали поход только на 4 дня. 3 июля русское войско выступило в поход. Тяжёлое вооружение и припасы были отправлены на судах в Свияжск, основные же силы шли по суше двумя колоннами. В северную колонну под руководством царя входили Сторожевой полк, Государев полк и Полк левой руки, в южную — Большой полк, Передовой полк и Полк правой руки. Северная колонна шла от Владимира через Муром на Алатырь, южная — от Рязани через Мещеру. Они встретились за Сурой у Борончеева городища. 13 августа объединённое русское войско достигло Свияжска. 23 августа началась последняя осада Казани.

Казанцы хорошо подготовились к штурму, крепость сильно укрепили. В 15 верстах от Казани был построен острог, где находился крупный конный отряд для нападения на русских с тыла. Подступы к острогу прикрывали болота и засеки. В самом начале осады 24 августа произошла сильная буря, погибло множество припасов и оружия. В предыдущие походы это привело бы к срыву операции. Но на этот раз у русских была база в Свияжске, из которой были доставлены новые припасы.

Казанцы, по своему обыкновению, активно защищались. Первый удар они нанесли сразу же при приближении русских к городу, но был отражены огнём стрельцов. Вскоре Казань была окружена траншеями, турами и тыном. Были построены осадные башни. Отряд Епанчи, находившийся в остроге, сильно тревожил русских. Во время одного из нападений погиб воевода Третьяк Иванович Лошаков. После этого русское командование разработало операцию по уничтожению вражеского отряда. Отряды князей Горбатого и Серебряного выманили врага притворным отступлением и разгромили. Острог был уничтожен.

После этого русские без особых помех вели обстрел города и занимались осадными работами. 1 октября, когда всё было готово к штурму, в Казань был направлен парламентёр с предложением сдаться. Казанцы отказались. Утром 2 октября два мощных взрыва разрушили стены. Колонны штурмующих ворвались в город. Татары защищались отчаянно. Продвинувшись в город, часть русских бросилась мародёрствовать. Заметив это, татары перешли в наступление. В некоторых местах среди штурмующих стала возникать паника. Увидев это, русское командование ввело в бой новые войска, приказав убивать мародёров и паникёров на месте. Дисциплина была восстановлена, штурм продолжался. Жаркий бой произошёл у мечети, где погибли все её защитники во главе с сейидом Кул Шарифом.

Последний бой был на ханском дворе, где взяли в плен хана Едигера и его родственников. Весь город был завален трупами. Небольшая часть защитников города сумела прорваться через русские ряды, перейти через Казанку и спастись от преследования. Всё было кончено.

12 октября 1552 года русское войско выступило обратно в Москву. Наместником Казани остался князь А. Б. Горбатый-Шуйский. За пределами Казани сопротивление продолжалось ещё несколько лет, но это уже не могло ничего изменить.

Значение

Завоевание Казанского ханства оказало большое влияние на историю России. Уже в ближайшие годы к России была присоединена Астрахань. В руки русских попал Волжский торговый путь. Прекратилась работорговля, на Волге появились новые города и селения. Вскоре русская колонизация хлынула на Урал, в Сибирь и Дикое поле. Земли, ещё недавно бывшие пограничными, стали глубоким тылом и могли развиваться без военных столкновений. Там, где тысячелетиями кочевали кочевники, утвердился земледелец.

Важность произошедших перемен понимали уже современники. Всего несколько десятилетий назад татары брали дань с Руси, и вот на их глазах татарское царство попало под полную власть России. Духовенство сравнивало Ивана Грозного с Дмитрием Донским. В честь величайшей победы у стен Кремля был построен Покровский собор, ставший величайшим памятником русского зодчества и одним из символов русской столицы.

Литература

• Зимин А. А. [annals.xlegio.ru/rus/zimin/zim1_04.htm Витязь на распутье: феодальная война в России XV в]. — М.: Мысль, 1991. — ISBN 5-244-00518-9.
• Соловьев С.М. [militera.lib.ru/common/solovyev1/index.html История России с древнейших времён]. — М.: Голос; Колокол-Пресс, 1993. — Т. 3–4. — 768 с. — ISBN 5-7117-0176-2.
• Соловьев С.М. [militera.lib.ru/common/solovyev1/index.html История России с древнейших времён]. — М.: Голос; Колокол-Пресс, 1993. — Т. 5–6. — 758 с. — ISBN 5-7117-0129-0.
• М. Г. Худяков. [tavrika.by.ru/books/hudyak_okaz/html/index.htm Очерки по истории Казанского ханства]. — 3-е исправленное, и дополненное. — М.: ИНСАН, Совет по сохранению и развитию культур малых народов, СФК,, 1991. — 320 с. — ISBN 5-85840-253-4.
• Волков В. А. [militera.lib.ru/h/volkov_va01/index.html Войны и войска Московского государства (конец XV — первая половина XVII вв.)]. — М.: Эксмо, 2004. — 572 с. — 3000 экз. — ISBN 978-5-699-05914-0.
• Ю. Г. Алексеев. Под знаменами Москвы. — М.: Мысль, 1992. — 272 стр с. — 20 000 экз. — ISBN 5-244-00519-7.
• Алишев С. X. [www.tatar-history.narod.ru/alishev.ZIP Казань и Москва: межгосударственные отношения в XV — XVI вв]. — Казань: Татарское кн. изд-во, 1995. — 160 с. — 7000 экз. — ISBN 5-298-00564-0.
• Кирюхин А. В. Дьяк разрядного приказа. — М.: Молодая Гвардия, 1991. — 236 с. — 100 000 экз. — ISBN 5-235-01428-6.

Отрывок, характеризующий Русско-казанские войны

«Я начинаю аb ovo. Враг рода человеческого , вам известный, аттакует пруссаков. Пруссаки – наши верные союзники, которые нас обманули только три раза в три года. Мы заступаемся за них. Но оказывается, что враг рода человеческого не обращает никакого внимания на наши прелестные речи, и с своей неучтивой и дикой манерой бросается на пруссаков, не давая им времени кончить их начатый парад, вдребезги разбивает их и поселяется в потсдамском дворце.
«Я очень желаю, пишет прусской король Бонапарту, чтобы ваше величество были приняты в моем дворце самым приятнейшим для вас образом, и я с особенной заботливостью сделал для того все нужные распоряжения на сколько позволили обстоятельства. Весьма желаю, чтоб я достигнул цели». Прусские генералы щеголяют учтивостью перед французами и сдаются по первому требованию. Начальник гарнизона Глогау, с десятью тысячами, спрашивает у прусского короля, что ему делать, если ему придется сдаваться. Всё это положительно верно. Словом, мы думали внушить им страх только положением наших военных сил, но кончается тем, что мы вовлечены в войну, на нашей же границе и, главное, за прусского короля и заодно с ним. Всего у нас в избытке, недостает только маленькой штучки, а именно – главнокомандующего. Так как оказалось, что успехи Аустерлица могли бы быть положительнее, если б главнокомандующий был бы не так молод, то делается обзор осьмидесятилетних генералов, и между Прозоровским и Каменским выбирают последнего. Генерал приезжает к нам в кибитке по Суворовски, и его принимают с радостными и торжественными восклицаниями.
4 го приезжает первый курьер из Петербурга. Приносят чемоданы в кабинет фельдмаршала, который любит всё делать сам. Меня зовут, чтобы помочь разобрать письма и взять те, которые назначены нам. Фельдмаршал, предоставляя нам это занятие, ждет конвертов, адресованных ему. Мы ищем – но их не оказывается. Фельдмаршал начинает волноваться, сам принимается за работу и находит письма от государя к графу Т., князю В. и другим. Он приходит в сильнейший гнев, выходит из себя, берет письма, распечатывает их и читает письма Императора, адресованные другим… Затем пишет знаменитый суточный приказ генералу Бенигсену.
Фельдмаршал сердится на государя, и наказывает всех нас: неправда ли это логично!
Вот первое действие. При следующих интерес и забавность возрастают, само собой разумеется. После отъезда фельдмаршала оказывается, что мы в виду неприятеля, и необходимо дать сражение. Буксгевден, главнокомандующий по старшинству, но генерал Бенигсен совсем не того же мнения, тем более, что он с своим корпусом находится в виду неприятеля, и хочет воспользоваться случаем дать сражение самостоятельно. Он его и дает.
Это пултуская битва, которая считается великой победой, но которая совсем не такова, по моему мнению. Мы штатские имеем, как вы знаете, очень дурную привычку решать вопрос о выигрыше или проигрыше сражения. Тот, кто отступил после сражения, тот проиграл его, вот что мы говорим, и судя по этому мы проиграли пултуское сражение. Одним словом, мы отступаем после битвы, но посылаем курьера в Петербург с известием о победе, и генерал Бенигсен не уступает начальствования над армией генералу Буксгевдену, надеясь получить из Петербурга в благодарность за свою победу звание главнокомандующего. Во время этого междуцарствия, мы начинаем очень оригинальный и интересный ряд маневров. План наш не состоит более, как бы он должен был состоять, в том, чтобы избегать или атаковать неприятеля, но только в том, чтобы избегать генерала Буксгевдена, который по праву старшинства должен бы был быть нашим начальником. Мы преследуем эту цель с такой энергией, что даже переходя реку, на которой нет бродов, мы сжигаем мост, с целью отдалить от себя нашего врага, который в настоящее время не Бонапарт, но Буксгевден. Генерал Буксгевден чуть чуть не был атакован и взят превосходными неприятельскими силами, вследствие одного из таких маневров, спасавших нас от него. Буксгевден нас преследует – мы бежим. Только что он перейдет на нашу сторону реки, мы переходим на другую. Наконец враг наш Буксгевден ловит нас и атакует. Оба генерала сердятся и дело доходит до вызова на дуэль со стороны Буксгевдена и припадка падучей болезни со стороны Бенигсена. Но в самую критическую минуту курьер, который возил в Петербург известие о пултуской победе, возвращается и привозит нам назначение главнокомандующего, и первый враг – Буксгевден побежден. Мы теперь можем думать о втором враге – Бонапарте. Но оказывается, что в эту самую минуту возникает перед нами третий враг – православное , которое громкими возгласами требует хлеба, говядины, сухарей, сена, овса, – и мало ли чего еще! Магазины пусты, дороги непроходимы. Православное начинает грабить, и грабёж доходит до такой степени, о которой последняя кампания не могла вам дать ни малейшего понятия. Половина полков образуют вольные команды, которые обходят страну и все предают мечу и пламени. Жители разорены совершенно, больницы завалены больными, и везде голод. Два раза мародеры нападали даже на главную квартиру, и главнокомандующий принужден был взять баталион солдат, чтобы прогнать их. В одно из этих нападений у меня унесли мой пустой чемодан и халат. Государь хочет дать право всем начальникам дивизии расстреливать мародеров, но я очень боюсь, чтобы это не заставило одну половину войска расстрелять другую.]
Князь Андрей сначала читал одними глазами, но потом невольно то, что он читал (несмотря на то, что он знал, на сколько должно было верить Билибину) больше и больше начинало занимать его. Дочитав до этого места, он смял письмо и бросил его. Не то, что он прочел в письме, сердило его, но его сердило то, что эта тамошняя, чуждая для него, жизнь могла волновать его. Он закрыл глаза, потер себе лоб рукою, как будто изгоняя всякое участие к тому, что он читал, и прислушался к тому, что делалось в детской. Вдруг ему показался за дверью какой то странный звук. На него нашел страх; он боялся, не случилось ли чего с ребенком в то время, как он читал письмо. Он на цыпочках подошел к двери детской и отворил ее.
В ту минуту, как он входил, он увидал, что нянька с испуганным видом спрятала что то от него, и что княжны Марьи уже не было у кроватки.
– Мой друг, – послышался ему сзади отчаянный, как ему показалось, шопот княжны Марьи. Как это часто бывает после долгой бессонницы и долгого волнения, на него нашел беспричинный страх: ему пришло в голову, что ребенок умер. Всё, что oн видел и слышал, казалось ему подтверждением его страха.
«Всё кончено», подумал он, и холодный пот выступил у него на лбу! Он растерянно подошел к кроватке, уверенный, что он найдет ее пустою, что нянька прятала мертвого ребенка. Он раскрыл занавески, и долго его испуганные, разбегавшиеся глаза не могли отыскать ребенка. Наконец он увидал его: румяный мальчик, раскидавшись, лежал поперек кроватки, спустив голову ниже подушки и во сне чмокал, перебирая губками, и ровно дышал.
Князь Андрей обрадовался, увидав мальчика так, как будто бы он уже потерял его. Он нагнулся и, как учила его сестра, губами попробовал, есть ли жар у ребенка. Нежный лоб был влажен, он дотронулся рукой до головы – даже волосы были мокры: так сильно вспотел ребенок. Не только он не умер, но теперь очевидно было, что кризис совершился и что он выздоровел. Князю Андрею хотелось схватить, смять, прижать к своей груди это маленькое, беспомощное существо; он не смел этого сделать. Он стоял над ним, оглядывая его голову, ручки, ножки, определявшиеся под одеялом. Шорох послышался подле него, и какая то тень показалась ему под пологом кроватки. Он не оглядывался и всё слушал, глядя в лицо ребенка, его ровное дыханье. Темная тень была княжна Марья, которая неслышными шагами подошла к кроватке, подняла полог и опустила его за собою. Князь Андрей, не оглядываясь, узнал ее и протянул к ней руку. Она сжала его руку.
– Он вспотел, – сказал князь Андрей.
– Я шла к тебе, чтобы сказать это.
Ребенок во сне чуть пошевелился, улыбнулся и потерся лбом о подушку.
Князь Андрей посмотрел на сестру. Лучистые глаза княжны Марьи, в матовом полусвете полога, блестели более обыкновенного от счастливых слёз, которые стояли в них. Княжна Марья потянулась к брату и поцеловала его, слегка зацепив за полог кроватки. Они погрозили друг другу, еще постояли в матовом свете полога, как бы не желая расстаться с этим миром, в котором они втроем были отделены от всего света. Князь Андрей первый, путая волосы о кисею полога, отошел от кроватки. – Да. это одно что осталось мне теперь, – сказал он со вздохом.


Вскоре после своего приема в братство масонов, Пьер с полным написанным им для себя руководством о том, что он должен был делать в своих имениях, уехал в Киевскую губернию, где находилась большая часть его крестьян.
Приехав в Киев, Пьер вызвал в главную контору всех управляющих, и объяснил им свои намерения и желания. Он сказал им, что немедленно будут приняты меры для совершенного освобождения крестьян от крепостной зависимости, что до тех пор крестьяне не должны быть отягчаемы работой, что женщины с детьми не должны посылаться на работы, что крестьянам должна быть оказываема помощь, что наказания должны быть употребляемы увещательные, а не телесные, что в каждом имении должны быть учреждены больницы, приюты и школы. Некоторые управляющие (тут были и полуграмотные экономы) слушали испуганно, предполагая смысл речи в том, что молодой граф недоволен их управлением и утайкой денег; другие, после первого страха, находили забавным шепелявенье Пьера и новые, неслыханные ими слова; третьи находили просто удовольствие послушать, как говорит барин; четвертые, самые умные, в том числе и главноуправляющий, поняли из этой речи то, каким образом надо обходиться с барином для достижения своих целей.
Главноуправляющий выразил большое сочувствие намерениям Пьера; но заметил, что кроме этих преобразований необходимо было вообще заняться делами, которые были в дурном состоянии.
Несмотря на огромное богатство графа Безухого, с тех пор, как Пьер получил его и получал, как говорили, 500 тысяч годового дохода, он чувствовал себя гораздо менее богатым, чем когда он получал свои 10 ть тысяч от покойного графа. В общих чертах он смутно чувствовал следующий бюджет. В Совет платилось около 80 ти тысяч по всем имениям; около 30 ти тысяч стоило содержание подмосковной, московского дома и княжон; около 15 ти тысяч выходило на пенсии, столько же на богоугодные заведения; графине на прожитье посылалось 150 тысяч; процентов платилось за долги около 70 ти тысяч; постройка начатой церкви стоила эти два года около 10 ти тысяч; остальное около 100 та тысяч расходилось – он сам не знал как, и почти каждый год он принужден был занимать. Кроме того каждый год главноуправляющий писал то о пожарах, то о неурожаях, то о необходимости перестроек фабрик и заводов. И так, первое дело, представившееся Пьеру, было то, к которому он менее всего имел способности и склонности – занятие делами.
Пьер с главноуправляющим каждый день занимался . Но он чувствовал, что занятия его ни на шаг не подвигали дела. Он чувствовал, что его занятия происходят независимо от дела, что они не цепляют за дело и не заставляют его двигаться. С одной стороны главноуправляющий выставлял дела в самом дурном свете, показывая Пьеру необходимость уплачивать долги и предпринимать новые работы силами крепостных мужиков, на что Пьер не соглашался; с другой стороны, Пьер требовал приступления к делу освобождения, на что управляющий выставлял необходимость прежде уплатить долг Опекунского совета, и потому невозможность быстрого исполнения.
Управляющий не говорил, что это совершенно невозможно; он предлагал для достижения этой цели продажу лесов Костромской губернии, продажу земель низовых и крымского именья. Но все эти операции в речах управляющего связывались с такою сложностью процессов, снятия запрещений, истребований, разрешений и т. п., что Пьер терялся и только говорил ему:
– Да, да, так и сделайте.
Пьер не имел той практической цепкости, которая бы дала ему возможность непосредственно взяться за дело, и потому он не любил его и только старался притвориться перед управляющим, что он занят делом. Управляющий же старался притвориться перед графом, что он считает эти занятия весьма полезными для хозяина и для себя стеснительными.
В большом городе нашлись знакомые; незнакомые поспешили познакомиться и радушно приветствовали вновь приехавшего богача, самого большого владельца губернии. Искушения по отношению главной слабости Пьера, той, в которой он признался во время приема в ложу, тоже были так сильны, что Пьер не мог воздержаться от них. Опять целые дни, недели, месяцы жизни Пьера проходили так же озабоченно и занято между вечерами, обедами, завтраками, балами, не давая ему времени опомниться, как и в Петербурге. Вместо новой жизни, которую надеялся повести Пьер, он жил всё тою же прежней жизнью, только в другой обстановке.
Из трех назначений масонства Пьер сознавал, что он не исполнял того, которое предписывало каждому масону быть образцом нравственной жизни, и из семи добродетелей совершенно не имел в себе двух: добронравия и любви к смерти. Он утешал себя тем, что за то он исполнял другое назначение, – исправление рода человеческого и имел другие добродетели, любовь к ближнему и в особенности щедрость.
Весной 1807 года Пьер решился ехать назад в Петербург. По дороге назад, он намеревался объехать все свои именья и лично удостовериться в том, что сделано из того, что им предписано и в каком положении находится теперь тот народ, который вверен ему Богом, и который он стремился облагодетельствовать.
Главноуправляющий, считавший все затеи молодого графа почти безумством, невыгодой для себя, для него, для крестьян – сделал уступки. Продолжая дело освобождения представлять невозможным, он распорядился постройкой во всех имениях больших зданий школ, больниц и приютов; для приезда барина везде приготовил встречи, не пышно торжественные, которые, он знал, не понравятся Пьеру, но именно такие религиозно благодарственные, с образами и хлебом солью, именно такие, которые, как он понимал барина, должны были подействовать на графа и обмануть его.
Южная весна, покойное, быстрое путешествие в венской коляске и уединение дороги радостно действовали на Пьера. Именья, в которых он не бывал еще, были – одно живописнее другого; народ везде представлялся благоденствующим и трогательно благодарным за сделанные ему благодеяния. Везде были встречи, которые, хотя и приводили в смущение Пьера, но в глубине души его вызывали радостное чувство. В одном месте мужики подносили ему хлеб соль и образ Петра и Павла, и просили позволения в честь его ангела Петра и Павла, в знак любви и благодарности за сделанные им благодеяния, воздвигнуть на свой счет новый придел в церкви. В другом месте его встретили женщины с грудными детьми, благодаря его за избавление от тяжелых работ. В третьем именьи его встречал священник с крестом, окруженный детьми, которых он по милостям графа обучал грамоте и религии. Во всех имениях Пьер видел своими глазами по одному плану воздвигавшиеся и воздвигнутые уже каменные здания больниц, школ, богаделен, которые должны были быть, в скором времени, открыты. Везде Пьер видел отчеты управляющих о барщинских работах, уменьшенных против прежнего, и слышал за то трогательные благодарения депутаций крестьян в синих кафтанах.
Пьер только не знал того, что там, где ему подносили хлеб соль и строили придел Петра и Павла, было торговое село и ярмарка в Петров день, что придел уже строился давно богачами мужиками села, теми, которые явились к нему, а что девять десятых мужиков этого села были в величайшем разорении. Он не знал, что вследствие того, что перестали по его приказу посылать ребятниц женщин с грудными детьми на барщину, эти самые ребятницы тем труднейшую работу несли на своей половине. Он не знал, что священник, встретивший его с крестом, отягощал мужиков своими поборами, и что собранные к нему ученики со слезами были отдаваемы ему, и за большие деньги были откупаемы родителями. Он не знал, что каменные, по плану, здания воздвигались своими рабочими и увеличили барщину крестьян, уменьшенную только на бумаге. Он не знал, что там, где управляющий указывал ему по книге на уменьшение по его воле оброка на одну треть, была наполовину прибавлена барщинная повинность. И потому Пьер был восхищен своим путешествием по именьям, и вполне возвратился к тому филантропическому настроению, в котором он выехал из Петербурга, и писал восторженные письма своему наставнику брату, как он называл великого мастера.
«Как легко, как мало усилия нужно, чтобы сделать так много добра, думал Пьер, и как мало мы об этом заботимся!»
Он счастлив был выказываемой ему благодарностью, но стыдился, принимая ее. Эта благодарность напоминала ему, на сколько он еще больше бы был в состоянии сделать для этих простых, добрых людей.
Главноуправляющий, весьма глупый и хитрый человек, совершенно понимая умного и наивного графа, и играя им, как игрушкой, увидав действие, произведенное на Пьера приготовленными приемами, решительнее обратился к нему с доводами о невозможности и, главное, ненужности освобождения крестьян, которые и без того были совершенно счастливы.
Пьер втайне своей души соглашался с управляющим в том, что трудно было представить себе людей, более счастливых, и что Бог знает, что ожидало их на воле; но Пьер, хотя и неохотно, настаивал на том, что он считал справедливым. Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии поверить его не только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не узнает о том, как построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и деньгами всё то, что они дают у других, т. е. всё, что они могут давать.


В самом счастливом состоянии духа возвращаясь из своего южного путешествия, Пьер исполнил свое давнишнее намерение заехать к своему другу Болконскому, которого он не видал два года.
Богучарово лежало в некрасивой, плоской местности, покрытой полями и срубленными и несрубленными еловыми и березовыми лесами. Барский двор находился на конце прямой, по большой дороге расположенной деревни, за вновь вырытым, полно налитым прудом, с необросшими еще травой берегами, в середине молодого леса, между которым стояло несколько больших сосен.
Барский двор состоял из гумна, надворных построек, конюшень, бани, флигеля и большого каменного дома с полукруглым фронтоном, который еще строился. Вокруг дома был рассажен молодой сад. Ограды и ворота были прочные и новые; под навесом стояли две пожарные трубы и бочка, выкрашенная зеленой краской; дороги были прямые, мосты были крепкие с перилами. На всем лежал отпечаток аккуратности и хозяйственности. Встретившиеся дворовые, на вопрос, где живет князь, указали на небольшой, новый флигелек, стоящий у самого края пруда. Старый дядька князя Андрея, Антон, высадил Пьера из коляски, сказал, что князь дома, и проводил его в чистую, маленькую прихожую.
Пьера поразила скромность маленького, хотя и чистенького домика после тех блестящих условий, в которых последний раз он видел своего друга в Петербурге. Он поспешно вошел в пахнущую еще сосной, не отштукатуренную, маленькую залу и хотел итти дальше, но Антон на цыпочках пробежал вперед и постучался в дверь.
– Ну, что там? – послышался резкий, неприятный голос.
– Гость, – отвечал Антон.
– Проси подождать, – и послышался отодвинутый стул. Пьер быстрыми шагами подошел к двери и столкнулся лицом к лицу с выходившим к нему, нахмуренным и постаревшим, князем Андреем. Пьер обнял его и, подняв очки, целовал его в щеки и близко смотрел на него.
– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.
– Я не могу вам сказать, как много я пережил за это время. Я сам бы не узнал себя.
– Да, много, много мы изменились с тех пор, – сказал князь Андрей.
– Ну а вы? – спрашивал Пьер, – какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.


Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».
Князь Андрей вздохнул, и лучистым, детским, нежным взглядом взглянул в раскрасневшееся восторженное, но всё робкое перед первенствующим другом, лицо Пьера.
– Да, коли бы это так было! – сказал он. – Однако пойдем садиться, – прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что то давно заснувшее, что то лучшее что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь.


Уже смерклось, когда князь Андрей и Пьер подъехали к главному подъезду лысогорского дома. В то время как они подъезжали, князь Андрей с улыбкой обратил внимание Пьера на суматоху, происшедшую у заднего крыльца. Согнутая старушка с котомкой на спине, и невысокий мужчина в черном одеянии и с длинными волосами, увидав въезжавшую коляску, бросились бежать назад в ворота. Две женщины выбежали за ними, и все четверо, оглядываясь на коляску, испуганно вбежали на заднее крыльцо.
– Это Машины божьи люди, – сказал князь Андрей. – Они приняли нас за отца. А это единственно, в чем она не повинуется ему: он велит гонять этих странников, а она принимает их.
– Да что такое божьи люди? – спросил Пьер.
Князь Андрей не успел отвечать ему. Слуги вышли навстречу, и он расспрашивал о том, где был старый князь и скоро ли ждут его.
Старый князь был еще в городе, и его ждали каждую минуту.
Князь Андрей провел Пьера на свою половину, всегда в полной исправности ожидавшую его в доме его отца, и сам пошел в детскую.
– Пойдем к сестре, – сказал князь Андрей, возвратившись к Пьеру; – я еще не видал ее, она теперь прячется и сидит с своими божьими людьми. Поделом ей, она сконфузится, а ты увидишь божьих людей. C'est curieux, ma parole. [Это любопытно, честное слово.]
– Qu'est ce que c'est que [Что такое] божьи люди? – спросил Пьер
– А вот увидишь.
Княжна Марья действительно сконфузилась и покраснела пятнами, когда вошли к ней. В ее уютной комнате с лампадами перед киотами, на диване, за самоваром сидел рядом с ней молодой мальчик с длинным носом и длинными волосами, и в монашеской рясе.
На кресле, подле, сидела сморщенная, худая старушка с кротким выражением детского лица.
– Andre, pourquoi ne pas m'avoir prevenu? [Андрей, почему не предупредили меня?] – сказала она с кротким упреком, становясь перед своими странниками, как наседка перед цыплятами.
– Charmee de vous voir. Je suis tres contente de vous voir, [Очень рада вас видеть. Я так довольна, что вижу вас,] – сказала она Пьеру, в то время, как он целовал ее руку. Она знала его ребенком, и теперь дружба его с Андреем, его несчастие с женой, а главное, его доброе, простое лицо расположили ее к нему. Она смотрела на него своими прекрасными, лучистыми глазами и, казалось, говорила: «я вас очень люблю, но пожалуйста не смейтесь над моими ». Обменявшись первыми фразами приветствия, они сели.
– А, и Иванушка тут, – сказал князь Андрей, указывая улыбкой на молодого странника.
– Andre! – умоляюще сказала княжна Марья.
– Il faut que vous sachiez que c'est une femme, [Знай, что это женщина,] – сказал Андрей Пьеру.
– Andre, au nom de Dieu! [Андрей, ради Бога!] – повторила княжна Марья.
Видно было, что насмешливое отношение князя Андрея к странникам и бесполезное заступничество за них княжны Марьи были привычные, установившиеся между ними отношения.
– Mais, ma bonne amie, – сказал князь Андрей, – vous devriez au contraire m'etre reconaissante de ce que j'explique a Pierre votre intimite avec ce jeune homme… [Но, мой друг, ты должна бы быть мне благодарна, что я объясняю Пьеру твою близость к этому молодому человеку.]
– Vraiment? [Правда?] – сказал Пьер любопытно и серьезно (за что особенно ему благодарна была княжна Марья) вглядываясь через очки в лицо Иванушки, который, поняв, что речь шла о нем, хитрыми глазами оглядывал всех.
Княжна Марья совершенно напрасно смутилась за своих. Они нисколько не робели. Старушка, опустив глаза, но искоса поглядывая на вошедших, опрокинув чашку вверх дном на блюдечко и положив подле обкусанный кусочек сахара, спокойно и неподвижно сидела на своем кресле, ожидая, чтобы ей предложили еще чаю. Иванушка, попивая из блюдечка, исподлобья лукавыми, женскими глазами смотрел на молодых людей.
– Где, в Киеве была? – спросил старуху князь Андрей.
– Была, отец, – отвечала словоохотливо старуха, – на самое Рожество удостоилась у угодников сообщиться святых, небесных тайн. А теперь из Колязина, отец, благодать великая открылась…
– Что ж, Иванушка с тобой?
– Я сам по себе иду, кормилец, – стараясь говорить басом, сказал Иванушка. – Только в Юхнове с Пелагеюшкой сошлись…
Пелагеюшка перебила своего товарища; ей видно хотелось рассказать то, что она видела.
– В Колязине, отец, великая благодать открылась.
– Что ж, мощи новые? – спросил князь Андрей.
– Полно, Андрей, – сказала княжна Марья. – Не рассказывай, Пелагеюшка.
– Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый, Богом взысканный, он мне, благодетель, рублей дал, я помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша юродивый – истинно Божий человек, зиму и лето босой ходит. Что ходишь, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…
Все молчали, одна странница говорила мерным голосом, втягивая в себя воздух.
– Пришла, отец мой, мне народ и говорит: благодать великая открылась, у матушки пресвятой Богородицы миро из щечки каплет…
– Ну хорошо, хорошо, после расскажешь, – краснея сказала княжна Марья.
– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.
– Господи Иисусе Христе! – крестясь сказала странница. – Ох, не говори, отец. Так то один анарал не верил, сказал: «монахи обманывают», да как сказал, так и ослеп. И приснилось ему, что приходит к нему матушка Печерская и говорит: «уверуй мне, я тебя исцелю». Вот и стал проситься: повези да повези меня к ней. Это я тебе истинную правду говорю, сама видела. Привезли его слепого прямо к ней, подошел, упал, говорит: «исцели! отдам тебе, говорит, в чем царь жаловал». Сама видела, отец, звезда в ней так и вделана. Что ж, – прозрел! Грех говорить так. Бог накажет, – поучительно обратилась она к Пьеру.
– Как же звезда то в образе очутилась? – спросил Пьер.
– В генералы и матушку произвели? – сказал князь Aндрей улыбаясь.
Пелагеюшка вдруг побледнела и всплеснула руками.
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.


Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.


Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.