Русско-кокандская война

Русско-кокандская война
Штурм Ташкента (1865)
Дата	1850-1868
Место	Средняя Азия (Казахстан, Узбекистан, Кыргызстан, Таджикистан)
Итог	Победа России
Противники
Российская империя Российская империя Кокандское ханство Бухарский эмират
Командующие
И.Ф. Бларамберг А.И. Макшеев В.А. Перовский М.Г. Черняев Худояр-хан Якуб Бег Алимкул † Сыздык Султан
Силы сторон
Уральские казаки Аральская флотилия 20 тыс.
Потери
неизвестно > 6 тыс. убитыми

Русско-кокандская война — цепь конфликтов между Российской империей и Кокандским ханством за влияние в Средней Азии. Закончилась победой России, присоединением обширных территорий в Семиречье и по берегам Сырдарьи. Кокандское ханство и союзный с ним Бухарский эмират были ослаблены и превращены в протектораты России.

Первые стычки

В 1850 году два русских отряда вторглись на территорию Кокандского ханства. Один отряд (50 пехотинцев и 175 сибирских казаков при 2-х орудиях) под командованием капитана Карла Гутковского 4 апреля начал движение из станицы Капальской на реку Или в направлении кокандской крепости Таучубек (в районе современного города Каскелен, Семиречье), которую достиг 19 апреля. Однако вследствие предательства проводников из числа степняков отряд был атакован превосходящими силами кокандцев под командованием Ак-Куллы и вынужден был отступить. Не выполнив поставленной задачи, русские в этой экспедиции потеряли одного убитого и девять раненых. Другой отряд майора Энгмана (одна рота, одна сотня и одно орудие), выступив из Раимского укрепления (устье Сыр-Дарьи), рассеял скопища кокандцев, взяв с боя крепость Каш-Курган.

В 1851 году отряд полковника Ивана Карбашева (пять рот, пять сотен, шесть конных орудий и один ракетный станок) при поддержке союзных казахов вновь перешел реку Или и приблизился к крепости Таучубек. Кокандский гарнизон, не вступая в сражение, отступил в Бишкек. Обезлюдевшая крепость Таучубек была полностью разрушена. Взятие укрепления Тойчубек подорвало влияние Коканда в Семиречье, произвело большое впечатление на казахов и киргиз и способствовало подписанию с Китаем 25-го июля выгодного Кульджинского договора.

Сражение за Ак-мечеть

В 1852 году, по инициативе нового оренбургского губернатора Перовского, полковник Бларамберг, с отрядом в 500 человек, разрушил две Кокандские крепостцы Кумыш-Курган и Чим-курган и штурмовал Ак-Мечеть, но был отбит.

В 1853 году Перовский лично с отрядом в 2767 человек, при 12 орудиях двинулся на Ак-Мечеть, где было 300 кокандцев при 3 орудиях, и 27 июля взял её штурмом; Ак-Мечеть вскоре переименована была в Форт-Перовский. В том же 1853 году кокандцы дважды пытались отбить Ак-Мечеть, но 24 августа войсковой старшина Бородин, с отрядом из 275 человек при 3 орудиях, рассеял при Кум-суате 7000 кокандцев. 14 декабря майор Шкуп, с отрядом из 550 человек при 4 орудиях, вышел навстречу армии из 13 000 кокандцев под командованием мингбаши Касым-бека и, пользуясь внезапностью, напал на лагерь. Вскоре кокандцы восстановили боевой порядок и начали окружать русский отряд. Тогда для его деблокирования из Форт-Перовского выдвинулись еще два отряда под начальством штабс-капитана Погурского и прапорщика Алексеева. Кокандцы в беспорядке отступили, потеряв в этом бою до 2000 убитыми. Потери русских составили 18 убитыми и 44 ранеными. Трофеями были четыре бунчука, семь знамен, 17 орудий и 130 пудов пороха. В 1854 году в Семиречье учреждается русский форпост Верный.

Затишье

Дальнейшее наступление России в Средней Азии было приторможено начавшейся Крымской войной. Конфликт выходил за рамки регионального. Перовский докладывал в Петербург о турецких эмиссарах, распространявших слухи о знамениях, связанных с мечом Али. Турок в тот момент поддерживала Великобритания, которая вела в Средней Азии Большую игру. Одновременно внутренние смуты сковали и силы Кокандского ханства.

Возобновление войны

В 1860 году западносибирское начальство снарядило, под начальством полковника Циммермана, небольшой отряд, разрушивший Кокандские укрепления Бишкек и Токмак.

Кокандцы объявили священную войну (газават) и в октябре 1860 года сосредоточились, в числе 20 000 человек, у укрепления Узун-Агач (60 км от Верного), где были разбиты отрядом подполковника Колпаковского Г.А. (3 роты, 4 сотни и 4 орудия), взявшим затем и возобновлённый кокандцами Пишпек, где на этот раз оставлен был русский гарнизон; в это же время занята была русскими и небольшая крепостца Токмак.

Битва за Ташкент

Летом 1864 года полковник Н.А. Верёвкин со стороны форта Перовский атаковал Туркестан силами отряда в 2 тыс. человек (5 рот пехоты и 2 сотни казаков) и взял его. Комендант Мирза-Девлет бежал в Ташкент. Другой русский отряд под командованием Черняева взял в сентябре того же года Чимкент. Попытка отрядом в 1550 человек сходу взять Ташкент провалилась. Русская артиллерия уничтожила городские ворота, однако защитники города оказали ожесточённое сопротивление внутри города. В бою погибло 18 русских солдат и офицеров. Видя бесперспективность дальнейшего натиска, русский отряд отступил в Чимкент. В декабре произошло Иканское сражение

В 1865 году Черняев после трёхдневного штурма (15—17 мая) взял Ташкент, потеряв 25 человек убитыми и 117 ранеными; потери же кокандцев были весьма значительны.

Попытка Бухарского эмира оказать помощь Кокандскому ханству была пресечена в ходе Иджарской битвы 1866 года. 24 мая 1866 года занят был и Ходжент. При защите Ходжента кокандцы потеряли до 3500 человек убитыми, трупы которых хоронили потом целую неделю, мы же - 137 убитыми и ранеными. От Ходжента русские войска двинулись к Ура-Тюбе, который был взят в июле генералом Крыжановским. В октябре пал Джизак. В это же время Якуб Бег, бывший правитель Ташкента, бежит в Кашгар, ставший на время независимым от Китая, и основывает там государство Йеттишар.

Результаты

К лету 1867 года в руках российского правительства сосредоточились обширные территории Средней Азии, на которых было образовано Туркестанское генерал-губернаторство (1-губернатор К. П. Кауфман) c двумя областными центрами в Ташкенте (Сырдарьинская область) и Верном (Семиреченская область). Площадь новых территорий составила около 900 000 км².

Война закончилась в январе 1868 году Коммерческим договором между Кауфманом и Худояр-ханом, превращавшим Коканд в зависимое от России государство.

См. также

• Кокандский поход (1875—1876)

Ссылки

• [www.silkadv.com/ru/node/557 Покорение Кокандского царства с 1839 по 1877 годы]
• [belovodskoe-muh.ucoz.ru/publ/moi_ocherki/prisoedinenie_severnoj_kirgizii_k_rossii_chast_4_aja/2-1-0-215 Присоединение Северной Киргизии к России]
• [kungrad.com/history/biblio/hal/hal5/ Ликвидация независимости Кокандского и Бухарского ханств (1865–1868) ]
• [kungrad.com/history/biblio/maksh/10/ Путешествие по киргизским степям и Туркестанскому краю]

Отрывок, характеризующий Русско-кокандская война

Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.


Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.