Русско-персидская война (1804—1813)

Русско-персидская война (1804—1813)
Основной конфликт: Русско-персидские войны
«Живой мост» Франц Рубо. Изображён эпизод, когда 493 русских солдата две недели отражали атаки 20-тысячной персидской армии. Для переправки орудий пришлось организовать живой мост из тел солдат.
Дата	1804—1813
Место	Северный Кавказ Закавказье Персия
Причина	Причиной войны послужило присоединение Восточной Грузии к России
Итог	Победа России; заключен Гюлистанский мирный договор
Изменения	Россия принимает под своё покровительство ряд азербайджанских ханств
Противники
Российская империя Российская империя Персидская империя Гянджинское ханство (1804) Османская империя Османская империя (1806—1812)
Командующие
П. Д. Цицианов † И. В. Гудович А. П. Тормасов П. С. Котляревский Фетх Али-шах Аббас-Мирза Джавад-хан †
Силы сторон
10 тыс. 50 тыс.
Потери
неизвестно неизвестно

Русско-персидская война 1804—1813 годов — причиной войны послужило присоединение Восточной Грузии к России, принятое ещё Павлом I 18 января 1801 года.

12 сентября 1801 года Александр I (1801—1825) подписал «Манифест об учреждении нового правления в Грузии», Картли-Кахетинское царство входило в состав России и становилось Грузинской губернией империи. В 1803 году к России присоединились Мегрелия и Имеретинское царство.

Ход событий

Захват Гянджи

3 января 1804 года — штурм Гянджи, в результате которого Гянджинское ханство ликвидируется и входит в состав Российской империи.

10 июня персидский шах Фетх-Али (Баба-хан) (1797—1834), вступивший в союз с Великобританией, объявил войну России.

Битва за Эривань

8 июня 1804 года авангард отряда Цицианова под командованием Тучкова выступил по направлению к Эривани. 10 июня у урочища Гюмри авангард Тучкова заставил отступить персидскую конницу.

19 июня отряд Цицианова подошёл к Эривани и встретился с армией Аббас-Мирзы. Авангард генерал-майора Портнягина в тот же день не смог с ходу овладеть Эчмиадзинским монастырем и вынужден был отступить.

20 июня в ходе битвы под Эриванью основные силы русских разбили персов и вынудили их отступить.

30 июня отряд Цицианова перешёл реку Зангу, где в ходе яростного боя захватил персидские редуты.

2 июля русские полностью окружили Эриванскую крепость.

17 июля под Эриванью персидская армия под командованием Фетх Али-шаха атаковала русские позиции, однако успеха не достигла.

21 августа при Каркалисе персы под командованием сарханга Мансура и грузинского царевича Александра уничтожили, попавший в засаду, отряд Тифлисского мушкетерского полка числом в 124 человека, из них 5 офицеров, 1 артиллерист, 108 мушкетёров, 10 армянских ополченцев, под командованием майора Монтрезора.

4 сентября из-за больших потерь русские сняли осаду с Эриванской крепости и отступили в Грузию.

В начале 1805 года отряд генерал-майора Несветаева занял Шурагельский султанат и присоединил его ко владениям Российской империи. Эриванский правитель Мухаммед-хан с 3000 всадников не смог оказать сопротивления и вынужден был отступить.

Боевые действия в Карабахе

14 мая 1805 года между Россией и Карабахским ханством был подписан Кюрекчайский договор. По его условиям хан, его наследники и все население ханства переходило под власть России. Незадолго до этого карабахский хан Ибрагим-хан наголову разбил при Дизане персидское войско. Вслед за этим, 21 мая, шекинский хан Селим-хан изъявил желание вступить в подданство России, и с ним был подписан аналогичный договор.

В июне Аббас-Мирза занял крепость Аскеран. В ответ русский отряд Карягина выбил персов из замка Шах-Булах. Узнав об этом, Аббас-Мирза окружил замок и начал вести переговоры о его сдаче. Но русский отряд не думал о сдаче, их главной целью сделалось задержать персидский отряд Аббас-Мирзы. 24 июня—15 июля 1805 года, окруженный 40-тысячной персидской армией Аббаса-Мирзы в Карабахской провинции, он три недели противостоял ей в Аскеране, Шахбулаге и Мухратаге, не только с честью отбивая нападения персов. Узнав о приближении шахской армии под командованием Фетх Али-шаха, отряд Карягина ночью покинул замок и ушёл к Шуше. Вскоре у Аскеранского ущелья отряд Карягина столкнулся с отрядом Аббас-Мирзы, но все попытки последнего разбить русский лагерь не имели успеха. 15 июля основные силы русских деблокировали Шушу и отряд Карягина.

Аббас-Мирза, узнав о том, что основные силы русских покинули Елизаветполь, обходным путём выступил и осадил Елизаветполь. К тому же ему открывался путь на Тифлис, который остался без прикрытия. 27 июля вечером отряд в 600 штыков под командованием Карягина неожиданно атаковал лагерь Аббас-Мирзы под Шамхором и наголову разбил персов.

Битва за Ширван

30 ноября 1805 года отряд Цицианова переходит через Куру и вторгается в пределы Ширванского ханства, и 27 декабря ширванский хан Мустафа-хан подписывает договор о переходе в подданство Российской империи.

Тем временем, 23 июня каспийская флотилия под командованием генерал-майора Завалишина заняла Энзели и высадила десант. Однако уже 20 июля им пришлось покинуть Энзели и взять курс на Баку. 12 августа 1805 года каспийская флотилия бросила якорь в Бакинской бухте. Генерал-майор Завалишин предложил бакинскому хану Гусейнгулу-хану проект договора о переходе в подданство Российской империи. Однако переговоры успеха не имели, бакинцы решили оказать серьёзное сопротивление. Все имущество населения было вывезено заранее в горы. Тогда в течение 11 дней каспийская флотилия бомбардировала Баку. К концу августа высадившийся отряд овладел передовыми укреплениями перед городом. Ханские войска, вышедшие из крепости, были разбиты. Однако большие потери от столкновений, а также нехватка боеприпасов вынудила 3 сентября снять осаду с Баку и 9 сентября полностью покинуть бакинскую бухту.

30 января 1806 года Цицианов с 2000 штыков подходит к Баку. Вместе с ним к Баку подходит каспийская флотилия и высаживает десант. Цицианов потребовал немедленной сдачи города. 8 февраля должен был состояться переход Бакинского ханства в подданство Российской империи, однако во время встречи с ханом генерал Цицианов и подполковник Эристов были убиты двоюродным братом хана Ибрагим-беком. Голова Цицианова была отправлена Фетх Али-шаху. После этого генерал-майор Завалишин принял решение покинуть Баку.

Назначенный вместо Цицианова И. В. Гудович летом 1806 разгромил Аббас-Мирзу при Каракапете (Карабах) и покорил Дербентское, Бакинское (Баку) и Кубинское ханства (Куба).

Затишье

Начавшаяся в ноябре 1806 года русско-турецкая война заставила русское командование заключить зимой 1806—1807 годов Узун-Килисское перемирие с персами. Но 4 мая 1807 года Фетх-Али вступил в антирусский союз с наполеоновской Францией. Английский дипломат Джон Малькольм взятками и щедрыми подарками сумел по сути аннулировать франко-персидский союз (фр.) уже через 10 месяцев после его заключения. Был подписан Англо-персидский договор (1808), направленный фактически против России, которую всерьёз опасались как персы, так и англичане.

Возобновление войны

В 1808 военные действия возобновились. Русские взяли Эчмиадзин, в октябре 1808 разбили Аббас-Мирзу при Карабабе (к югу от озера Севан) и заняли Нахичевань. После неудачного штурма Еревана в ноябре 1808 года Гудович был заменен А. П. Тормасовым, который в 1809 отразил наступление армии во главе с Фетх-Али в районе Гумры-Артик и сорвал попытку Аббас-Мирзы захватить Гянджу. Персия разорвала договор с Францией и восстановила союз с Великобританией, которая инициировала заключение персо-турецкого соглашения о совместных операциях на кавказском фронте.

В мае 1810 армия Аббас-Мирзы вторглась в Карабах, но немногочисленный отряд П. С. Котляревского нанес ей поражение у крепости Мигри (июнь) и на реке Аракс (июль), в сентябре персы были разбиты под Ахалкалаки, и тем самым русские войска помешали персам соединиться с турками.

После завершения в январе 1812 года русско-турецкой войны и заключения мирного договора, Персия стала склоняться также к примирению с Россией. Но известие о вступлении Наполеона I в Москву укрепило военную партию при шахском дворе; в южном Азербайджане для нападения на Грузию была сформирована армия под началом Аббас-Мирзы. Последний в январе 1812 года вторгся в Карабахское ханство и блокировал русский батальон Троицкого пехотного полка, расквартированный в Султан-Буде (см. Битва при Султан-Буде). После ожесточённой битвы русский батальон капитулировал. Затем персидская армия осадила Шах-Булахскую цитадель, в которой находились две роты 17-го Егерского полка, но в ночь на 16 февраля роты покинули Шах-Булах.

Битва за Ленкорань

В августе 1812 года Аббас-мирза занял Ленкорань (Талышское ханство вновь переходило к Ирану). Со взятием крепости Аркиван открывались дороги на Ширван и Баку.

Ситуацию изменил Котляревский. Перейдя Аракс, он 19—20 октября (31 октября — 1 ноября) разгромил во много раз превосходящие силы персов у Асландузского брода. В декабре 1812 года он вступил на территорию Талышского ханства. 1 (13) января 1813 года штурмом взял Ленкорань. Сам Котляревский при штурме крепости получил тяжелые ранения. Шах, опасаясь дальнейшего продвижения русских, вступил в мирные переговоры.

Итоги

12 (24) октября 1813 года был подписан Гюлистанский мир (Карабах), по которому Персия признала вхождение в состав Российской империи Восточной Грузии и Северного Азербайджана, Имеретии, Гурии, Менгрелии и Абхазии; Россия получила исключительное право держать военный флот на Каспийском море.

Война стала началом «Большой игры» между Британской и Российской империями в Азии.

Литература

• Персидские войны России // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• А. В. Шишов. Схватка за Кавказ. — М.: Вече, 2007. — С. 172—214.

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Русско-персидская война (1804—1813)

– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.