Русско-шведская война (1656—1658)

Русско-шведская война 1656-1658
Основной конфликт: Северная война 1655—1660
Карта ингерманландского театра военных действий на финском языке
Дата	1656 — 1658
Место	Ливония, Финляндия, Карелия и Ингерманландия
Итог	Военный перевес России (Валиесарское перемирие 1658) Восстановление статуса-кво по Кардисскому миру (1661)
Противники
Швеция Россия
Командующие
Магнус Габриэль Делагарди Густав Адольф Левенгаупт Густав Горн Алексей Михайлович Алексей Трубецкой Матвей Шереметев † Иван Хованский Юрий Долгоруков Петр Потёмкин
Силы сторон
Финляндия: 2 230 в 1656 В конце, 25 000 Шведских солдат участвовало в войне. Государев поход 1656: 20 000 Государева полка Алексея Михайловича 15 000 Большого полка князя Я. К. Черкасского 7 000 — 10 000 Новгородского полка князя А. Н. Трубецкого. Кампании 1657-58 годов: Около 10 000 новгородского полка
Потери
13,000 солдат 16,500 солдат

Русско-шведская война 1656—1658 годов велась Россией с целью недопущения польско-шведской унии, возвращения русских земель на побережье Финского залива, захваченных шведами в XVI—XVII веках, и обретения выхода к Балтийскому морю. Военные действия велись на ингерманландском и ливонском направлении.

Международная ситуация и причины войны

По итогам русско-шведской войны 1610-17 годов (Столбовскому мирному договору) Россия была вынуждена уступить Швеции территорию от Ивангорода до Ладожского озера и, тем самым, полностью лишилась выхода к балтийскому побережью. В результате Тридцатилетней войны 1618—1648 Швеция вошла в число великих держав и стала господствующей державой на Балтике.

В 1654-55 годах ослабленная восстанием Хмельницкого и войной с Россией Польша подверглась вторжению шведов, занявших Варшаву и Краков (Северная война 1655—1660). Речь Посполитая, католическое государство, оказалась на грани гибели и захвата протестантским государством, Швецией, что крайне обеспокоило в Вене католическую Габсбургскую династию, правившую в Священной Римской империи.

Одновременно, Великий гетман литовский Януш Радзивилл заключил с Карлом Х Кейданский договор, по которому признал власть шведского короля над Великим княжеством Литовским, чем были сведены на нет все военные успехи русско-казацких сил в ВКЛ, и что неизбежно втягивало Россию в конфликт со Швецией. Шведский король, стараясь снискать симпатии польской шляхты, обещал помощь «против Москвы и казаков». Ещё в начале 1655 года шведский парламент вотировал королю средства для войны с Россией. В результате дипломатам императора Священной Римской империи Фердинанда III Габсбурга удалось склонить Россию и Данию вступить в войну со Швецией чтобы не допустить её усиления и попытаться пересмотреть итоги неудачных войн (Русско-шведской войны 1610-17 и Датско-шведской войны 1643-45). Ввиду реальной опасности столкновения с объединёнными литовско-шведскими войсками царь решил нанести упреждающий удар.

Летом 1656 года Алексей Михайлович, начал войну против Швеции, а в октябре заключил перемирие с Речью Посполитой. Формальным поводом к началу войны послужила ошибка шведских дипломатов в царском титуле при третьей ратификации Столбовского мира в 1655 году (договор ратифицировался по причине вступления на престол нового короля Карла X Густава принца Пфальц-Цвейбрюккенского в 1654 году).

Кампания 1656 года

В кампании 1656 русские войска действовали на трех основных направлениях.

Главные силы во главе с царём Алексеем Михайловичем — в направлении Риги. 31 июля был взят Динабург (Двинск, Даугавпилс), 14 августа — Кокенгаузен (Кокнесе) и 21 августа начата осада Риги. В виду промедления Дании, не удалось обеспечить блокаду города с моря и генерал-губернатор Ливонии Магнус Делагарди дождался подкрепления отрядами фельдмаршала Кёнигсмарка и генерала Дугласа. После получения шведами подкреплений, царь Алексей Михайлович принимает решение об отводе войск. Решение о полном снятии осады было связано с неудачей переговоров с рижским гарнизоном о добровольной капитуляции: расчёты на помощь в этом вопросе курляндского герцога и бранденбургского курфюрста не оправдались. Одновременно появились слухи о начале в Риге эпидемии чумы, что автоматически снимало вопрос о продолжении осады города, так как создавало опасность возникновения болезни среди осаждающей армии. 2(12) октября, когда вывод войск уже завершался, Делагарди произвел успешное нападение на арьергард русской армии. Русские войска отступили от Риги 5(15) октября, 6 (16) октября Делагарди вновь попытался напасть на русскую армию, но был разбит.

Вспомогательным направлением была юго-восточная Ливония и город Юрьев. К городу была отправлена 8-тысячная армия под командованием А.Н. Трубецкого и Ю. А. Долгорукого, впоследствии усиленная артиллерией. После продолжительной осады (с конца июля 1656 г.), крепость капитулировала 12 (22) октября. Помимо главной цели похода были захвачены соседние замки - Нейгаузен (Новгородок-Ливонский), Ацель (Говья) и Кастер.

Третье направление действий русских войск в 1656 году — Ингерманландия (с целью занятия устья р. Нева). В июле 1656 войсками под командованием Потёмкина (1000 человек в составе новгородских и ладожских стрельцов и пеших казаков, солдат, карелов-переселенцев (300 чел.), «промышленных людей»; 570 человек донских казаков и около 30 человек копорских «вольных казаков») был занят Ниеншанц (рус. Канцы) и блокирован Нотебург (рус. Орешек, ныне — Шлиссельбург). На этом направлении большую помощь русским войскам оказывали партизанские отряды православных карельских крестьян.

Кампания 1657 года

В кампании 1657 шведы перешли в наступление. Одновременно, русское правительство больше не планировало крупных военных акций: в феврале 1657 на боярской думе в Москве был вынесен боярский приговор «промышлять всякими мерами, чтобы привести шведов к миру». Фельдмаршал Крюйс действовал в Карелии и Ливонии. Граф Магнус Делагарди вторгся в Псковскую область, взял приступом Псково-Печерский монастырь, но вскоре в марте у деревни Мигузице потерпел поражение от войск Матвея Шереметева, которые «графа Магнуса и его полку неметцких людей многих побили и языки поймали». 9(19) июня 1657 под Валком в Лифляндии шведы (2700 чел.) нанесли поражение отряду Шереметева (2193 чел.), который тяжело раненый попал в плен.

Победа под Валком позволила Магнусу Делагарди предпринять контрнаступление в Ливонии. В августе 1657 года шведская армия (4000-6000 регулярных войск и 1000 вооруженных крестьян) осадила Юрьев (гарнизон под командованием И. Хилкова насчитывал 800 чел.). Осада Юрьева продолжалась две недели, но активность гарнизона и неудача штурма заставила Делагарди оставить осаду и двинуться дальше. В сентябре армия Делагарди осадила Гдов, которому также удалось устоять до подхода Новгородского разрядного полка.

В состоявшейся битве под Гдовом корпус графа Делагарди был разбит русскими войсками под командованием князя Хованского. Победа над прославленным «графом Магнусом» в русских войсках была воспринята как триумф. Литовский посол Стефан Медекша, находившийся в это время в Борисове, так описал ликование русских: «А между тем дали знать… , что под Псковом шведов несколько тысяч разбито, палили на валах, а пехота вся стреляла, презентуя по городу и замку.»

Разбив войска графа Делагарди, князь Хованский вернул инициативу русским войскам и перешёл в наступление. Переправившись через реку Нарву, русские войска вновь напали на графа Делагарди под Сыренском. Граф не принял боя и поспешно отступил к Ревелю. Немного не доходя до моря, князь Хованский прекратил преследование, так как дальше лежали земли подверженные эпидемии чумы. В руках Хованского оказались Сыренский и Нарвский уезды. Повернув к Нарве, русские войска захватили и сожгли посад. Собрав флотилию, князь переправился на правый берег Нарвы, опустошив Ивангородский и Ямский уезды. Нанеся ещё несколько поражений шведским войскам, князь вернулся в Псков. Победа князя Хованского свела на нет все успехи шведской армии в 1657 году и вернула стратегическую инициативу русской армии. Разработанная на 1657 год система взаимодействия различных воевод в целом оправдала себя, позволила отразить нападения шведских отрядов и перейти в контрнаступление, причем в трудных условиях зимы 1657—1658 годов.

Кампания 1658 года и завершение войны

В кампании 1658 года русские войска продолжили контрнаступление. Пятитысячный отряд князя И. А. Хованского овладел Ямбургом и подошёл к Нарве. В феврале 1658 Дания, являвшаяся главным союзником России, была вынуждена прекратить военные действия и подписать со Швецией мирный договор. Это позволило шведам активизировать свои действия против русских войск. Густав Горн, губернатор Нарвы перешёл в контрнаступление, сковал отряд Хованского под Нарвой и занял обратно Ямбург и Ниеншанц.

На этом военные действия завершились с определённым перевесом в сторону России.

Вопрос военных потерь сторон

Вопрос установки потерь сторон в этой войне до сих пор остается самой неразработанной темой в историографии. В литературе встречаются цифры потерь в 13 000 для шведской армии и от 5 000 до 14 000 для русской.

Долгое время наиболее авторитетным источником, послужившим для характеристики потерь русской армии, были официальные публикации шведских реляций об осаде Риги армией Алексея Михайловича и поражении Псковского полка Матвея Шереметева под Валком. Так, по шведским реляциям потери армии царя Алексея Михайловича составили около 14 000 человек убитыми, а потери Матвея Шереметева в 8 — 10 000 человек. Однако в распоряжении Шереметева под Валком было только 2 000 ратников, а заявление шведов о разгроме целого ряда русских полков под Ригой не подтверждается архивными документами.

Одновременно сильно завышены и потери шведской стороны. Здесь, например, некритично воспринимается реляция князя Хованского после победы под Гдовом, в которой цифры потерь шведской армии (около 3 000 человек) и её численность (8 000 человек) сильно преувеличены.

В целом, данная проблема ещё ждет своего исследователя.

Итоги и последствия войны

Несмотря на отдельные неудачи, тактика «выжженной земли», усугубленная моровым поветрием и подкрепленная превосходством русских войск «полковой службы», поставила шведов в Эстляндии в критическое положение. Это позволило прекратить боевые действия в апреле 1658 и заключить выгодное перемирие, что высвободило значительные силы к началу нового наступления польско-литовских войск. В успешном завершении военных действий со Швецией в равной мере сыграли роль и традиционно высокое стратегическое мастерство командования, и возросшие боевые качества русской армии.

22 августа 1658 Горн и Хованский начали мирные переговоры и заключили временное перемирие, в ноябре под Нарву в местечко Валиесари прибыли уполномоченные от России и Швеции и 20 декабря 1658 года было заключено Валиесарское перемирие со шведами сроком на три года, по которому Россия удержала часть завоёванной Ливонии (с Дерптом и Мариенбургом). Однако после истечения перемирия в 1661 году России во избежание одновременной войны со Швецией и Польшей пришлось подписать со Швецией Кардисский мирный договор (1661 год), по которому она отказывалась от всех своих завоеваний 1656-58 годов.

Наибольших успехов добилась австрийская дипломатия, сумевшая чужими руками сдержать усиление Швеции и сохранить ослабленную Польшу, которая до 1661 года оставалась связанной войной с Россией.

По опыту этой войны в России была проведена военная реформа, увеличившая количество полков нового строя. В частности, произошли серьёзные изменения в личном составе конницы: дворяне сотенной службы массово переводились в рейтарские полки.

Виленское перемирие с Речью Посполитой вызвало определенное недопонимание между Москвой и гетманом Богданом Хмельницким, который предостерегал Алексея Михайловича о коварстве «ляхов», а после заключения Виленского перемирия стал жертвой провокации польской стороны и сотрудничал со Швецией в войне против Речи Посполитой. Однако во время последовавших за перемирием с Польшей переговоров Хмельницкий поддержал рассматривавшийся вопрос об избрании Алексея Михайловича на польский трон:«А что Король Казимер… и все паны рады Коруны польской тебя, великого государя нашего, ваше царское величество, на Коруну Польскую и на Великое Княжество Литовское обрали, так чтоб и ныне того неотменно держали. А мы вашему царскому величеству, как под солнцем в православии сияющему государю и царю, как верные подданные, прямо желаем, чтоб царское величество, как царь православный, под крепкую свою руку Коруну Польскую принял»

Преемник Хмельницкого Иван Выговский разорвал Переяславский договор и подписал Гадячский трактат с Польшей о возвращении Запорожского казачества под власть польской короны.

Явная ошибка русской дипломатии, не рассчитавшей силы государства и переоценившей возможности влияния на польский сейм, привела к серьёзной неудаче. Русская армия была ослаблена, Польша получила время для восстановления сил. В результате Россия упустила шанс ускорить завершение войны с Польшей, которая продолжалась ещё несколько лет до 1667 года, а присоединение Западнорусских земель было отложено до второй половины XVIII столетия.

Другие конфликты в то же время

• Русско-польская война 1654—1667
• Северная война 1655—1660
• Шведский потоп
• Руина (история Украины)

Литература

• Советская историческая энциклопедия. Москва, изд. «Советская энциклопедия», 1969.
• Кн. Голицын Н. С. Русская военная история (часть вторая). С-Птб., 1878
• Гадзяцкий С.С. Борьба русских людей Ижорской земли в XVII веке против иноземного владычества// Исторические записки. М., 1945. Т. 16. С. 14 – 57 (rusmilhist.blogspot.ru/2013/09/xvii.html)
• Курбатов О. А. Русско-шведская война 1656-58 гг.: проблемы критики военно-исторических источников // Россия и Швеция в средневековье и новое время: архивное и музейное наследие. М, 2002. С. 150 – 166.
• [rusmilhist.blogspot.ru/2013/10/1656-58_19.html Курбатов О.А.][rusmilhist.blogspot.ru/2013/10/1656-58_19.html Организация и боевые качества русской пехоты «нового строя» накануне и в ходе русско-шведской войны 1656 – 58 гг. // Архив русской истории: Сборник Российского государственного архива древних актов. М., 2007. Выпуск 8. С. 157 – 197.]
• [rusmilhist.blogspot.ru/2012/10/1656.html Курбатов О. А. ][rusmilhist.blogspot.ru/2012/10/1656.html Рижский поход царя Алексея Михайловича 1656 г.: Проблемы и перспективы исследования//Проблемы социальной и политической истории России: Сборник научных статей / ред. Р. Г. Пихоя. М., 2009. С. 83 - 88.]
• [rusmilhist.blogspot.ru/2012/11/1655-1661.html Лайдре М. ][rusmilhist.blogspot.ru/2012/11/1655-1661.html Количество и состав шведской пехоты в Лифляндии в 1655-1661 гг. // Скандинавский сборник. Таллин, 1986. Т. XXX. С. 27 – 39.]
• [rusmilhist.blogspot.ru/2012/11/1656-58.html Лайдре М. ][rusmilhist.blogspot.ru/2012/11/1656-58.html Шведская кавалерия и артиллерия в Лифляндии в 1655-1661 годах // Скандинавский сборник. Таллинн, 1988. Т. XXXI. С. 64 – 77.]

Отрывок, характеризующий Русско-шведская война (1656—1658)

– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!


На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.


На другой день войска с вечера собрались в назначенных местах и ночью выступили. Была осенняя ночь с черно лиловатыми тучами, но без дождя. Земля была влажна, но грязи не было, и войска шли без шума, только слабо слышно было изредка бренчанье артиллерии. Запретили разговаривать громко, курить трубки, высекать огонь; лошадей удерживали от ржания. Таинственность предприятия увеличивала его привлекательность. Люди шли весело. Некоторые колонны остановились, поставили ружья в козлы и улеглись на холодной земле, полагая, что они пришли туда, куда надо было; некоторые (большинство) колонны шли целую ночь и, очевидно, зашли не туда, куда им надо было.
Граф Орлов Денисов с казаками (самый незначительный отряд из всех других) один попал на свое место и в свое время. Отряд этот остановился у крайней опушки леса, на тропинке из деревни Стромиловой в Дмитровское.
Перед зарею задремавшего графа Орлова разбудили. Привели перебежчика из французского лагеря. Это был польский унтер офицер корпуса Понятовского. Унтер офицер этот по польски объяснил, что он перебежал потому, что его обидели по службе, что ему давно бы пора быть офицером, что он храбрее всех и потому бросил их и хочет их наказать. Он говорил, что Мюрат ночует в версте от них и что, ежели ему дадут сто человек конвою, он живьем возьмет его. Граф Орлов Денисов посоветовался с своими товарищами. Предложение было слишком лестно, чтобы отказаться. Все вызывались ехать, все советовали попытаться. После многих споров и соображений генерал майор Греков с двумя казачьими полками решился ехать с унтер офицером.
– Ну помни же, – сказал граф Орлов Денисов унтер офицеру, отпуская его, – в случае ты соврал, я тебя велю повесить, как собаку, а правда – сто червонцев.
Унтер офицер с решительным видом не отвечал на эти слова, сел верхом и поехал с быстро собравшимся Грековым. Они скрылись в лесу. Граф Орлов, пожимаясь от свежести начинавшего брезжить утра, взволнованный тем, что им затеяно на свою ответственность, проводив Грекова, вышел из леса и стал оглядывать неприятельский лагерь, видневшийся теперь обманчиво в свете начинавшегося утра и догоравших костров. Справа от графа Орлова Денисова, по открытому склону, должны были показаться наши колонны. Граф Орлов глядел туда; но несмотря на то, что издалека они были бы заметны, колонн этих не было видно. Во французском лагере, как показалось графу Орлову Денисову, и в особенности по словам его очень зоркого адъютанта, начинали шевелиться.
– Ах, право, поздно, – сказал граф Орлов, поглядев на лагерь. Ему вдруг, как это часто бывает, после того как человека, которому мы поверим, нет больше перед глазами, ему вдруг совершенно ясно и очевидно стало, что унтер офицер этот обманщик, что он наврал и только испортит все дело атаки отсутствием этих двух полков, которых он заведет бог знает куда. Можно ли из такой массы войск выхватить главнокомандующего?
– Право, он врет, этот шельма, – сказал граф.
– Можно воротить, – сказал один из свиты, который почувствовал так же, как и граф Орлов Денисов, недоверие к предприятию, когда посмотрел на лагерь.
– А? Право?.. как вы думаете, или оставить? Или нет?
– Прикажете воротить?
– Воротить, воротить! – вдруг решительно сказал граф Орлов, глядя на часы, – поздно будет, совсем светло.
И адъютант поскакал лесом за Грековым. Когда Греков вернулся, граф Орлов Денисов, взволнованный и этой отмененной попыткой, и тщетным ожиданием пехотных колонн, которые все не показывались, и близостью неприятеля (все люди его отряда испытывали то же), решил наступать.
Шепотом прокомандовал он: «Садись!» Распределились, перекрестились…
– С богом!
«Урааааа!» – зашумело по лесу, и, одна сотня за другой, как из мешка высыпаясь, полетели весело казаки с своими дротиками наперевес, через ручей к лагерю.
Один отчаянный, испуганный крик первого увидавшего казаков француза – и все, что было в лагере, неодетое, спросонков бросило пушки, ружья, лошадей и побежало куда попало.
Ежели бы казаки преследовали французов, не обращая внимания на то, что было позади и вокруг них, они взяли бы и Мюрата, и все, что тут было. Начальники и хотели этого. Но нельзя было сдвинуть с места казаков, когда они добрались до добычи и пленных. Команды никто не слушал. Взято было тут же тысяча пятьсот человек пленных, тридцать восемь орудий, знамена и, что важнее всего для казаков, лошади, седла, одеяла и различные предметы. Со всем этим надо было обойтись, прибрать к рукам пленных, пушки, поделить добычу, покричать, даже подраться между собой: всем этим занялись казаки.
Французы, не преследуемые более, стали понемногу опоминаться, собрались командами и принялись стрелять. Орлов Денисов ожидал все колонны и не наступал дальше.
Между тем по диспозиции: «die erste Colonne marschiert» [первая колонна идет (нем.) ] и т. д., пехотные войска опоздавших колонн, которыми командовал Бенигсен и управлял Толь, выступили как следует и, как всегда бывает, пришли куда то, но только не туда, куда им было назначено. Как и всегда бывает, люди, вышедшие весело, стали останавливаться; послышалось неудовольствие, сознание путаницы, двинулись куда то назад. Проскакавшие адъютанты и генералы кричали, сердились, ссорились, говорили, что совсем не туда и опоздали, кого то бранили и т. д., и наконец, все махнули рукой и пошли только с тем, чтобы идти куда нибудь. «Куда нибудь да придем!» И действительно, пришли, но не туда, а некоторые туда, но опоздали так, что пришли без всякой пользы, только для того, чтобы в них стреляли. Толь, который в этом сражении играл роль Вейротера в Аустерлицком, старательно скакал из места в место и везде находил все навыворот. Так он наскакал на корпус Багговута в лесу, когда уже было совсем светло, а корпус этот давно уже должен был быть там, с Орловым Денисовым. Взволнованный, огорченный неудачей и полагая, что кто нибудь виноват в этом, Толь подскакал к корпусному командиру и строго стал упрекать его, говоря, что за это расстрелять следует. Багговут, старый, боевой, спокойный генерал, тоже измученный всеми остановками, путаницами, противоречиями, к удивлению всех, совершенно противно своему характеру, пришел в бешенство и наговорил неприятных вещей Толю.
– Я уроков принимать ни от кого не хочу, а умирать с своими солдатами умею не хуже другого, – сказал он и с одной дивизией пошел вперед.
Выйдя на поле под французские выстрелы, взволнованный и храбрый Багговут, не соображая того, полезно или бесполезно его вступление в дело теперь, и с одной дивизией, пошел прямо и повел свои войска под выстрелы. Опасность, ядра, пули были то самое, что нужно ему было в его гневном настроении. Одна из первых пуль убила его, следующие пули убили многих солдат. И дивизия его постояла несколько времени без пользы под огнем.


Между тем с фронта другая колонна должна была напасть на французов, но при этой колонне был Кутузов. Он знал хорошо, что ничего, кроме путаницы, не выйдет из этого против его воли начатого сражения, и, насколько то было в его власти, удерживал войска. Он не двигался.
Кутузов молча ехал на своей серенькой лошадке, лениво отвечая на предложения атаковать.
– У вас все на языке атаковать, а не видите, что мы не умеем делать сложных маневров, – сказал он Милорадовичу, просившемуся вперед.
– Не умели утром взять живьем Мюрата и прийти вовремя на место: теперь нечего делать! – отвечал он другому.
Когда Кутузову доложили, что в тылу французов, где, по донесениям казаков, прежде никого не было, теперь было два батальона поляков, он покосился назад на Ермолова (он с ним не говорил еще со вчерашнего дня).
– Вот просят наступления, предлагают разные проекты, а чуть приступишь к делу, ничего не готово, и предупрежденный неприятель берет свои меры.
Ермолов прищурил глаза и слегка улыбнулся, услыхав эти слова. Он понял, что для него гроза прошла и что Кутузов ограничится этим намеком.
– Это он на мой счет забавляется, – тихо сказал Ермолов, толкнув коленкой Раевского, стоявшего подле него.
Вскоре после этого Ермолов выдвинулся вперед к Кутузову и почтительно доложил:
– Время не упущено, ваша светлость, неприятель не ушел. Если прикажете наступать? А то гвардия и дыма не увидит.
Кутузов ничего не сказал, но когда ему донесли, что войска Мюрата отступают, он приказал наступленье; но через каждые сто шагов останавливался на три четверти часа.
Все сраженье состояло только в том, что сделали казаки Орлова Денисова; остальные войска лишь напрасно потеряли несколько сот людей.
Вследствие этого сражения Кутузов получил алмазный знак, Бенигсен тоже алмазы и сто тысяч рублей, другие, по чинам соответственно, получили тоже много приятного, и после этого сражения сделаны еще новые перемещения в штабе.
«Вот как у нас всегда делается, все навыворот!» – говорили после Тарутинского сражения русские офицеры и генералы, – точно так же, как и говорят теперь, давая чувствовать, что кто то там глупый делает так, навыворот, а мы бы не так сделали. Но люди, говорящие так, или не знают дела, про которое говорят, или умышленно обманывают себя. Всякое сражение – Тарутинское, Бородинское, Аустерлицкое – всякое совершается не так, как предполагали его распорядители. Это есть существенное условие.
Бесчисленное количество свободных сил (ибо нигде человек не бывает свободнее, как во время сражения, где дело идет о жизни и смерти) влияет на направление сражения, и это направление никогда не может быть известно вперед и никогда не совпадает с направлением какой нибудь одной силы.
Ежели многие, одновременно и разнообразно направленные силы действуют на какое нибудь тело, то направление движения этого тела не может совпадать ни с одной из сил; а будет всегда среднее, кратчайшее направление, то, что в механике выражается диагональю параллелограмма сил.
Ежели в описаниях историков, в особенности французских, мы находим, что у них войны и сражения исполняются по вперед определенному плану, то единственный вывод, который мы можем сделать из этого, состоит в том, что описания эти не верны.
Тарутинское сражение, очевидно, не достигло той цели, которую имел в виду Толь: по порядку ввести по диспозиции в дело войска, и той, которую мог иметь граф Орлов; взять в плен Мюрата, или цели истребления мгновенно всего корпуса, которую могли иметь Бенигсен и другие лица, или цели офицера, желавшего попасть в дело и отличиться, или казака, который хотел приобрести больше добычи, чем он приобрел, и т. д. Но, если целью было то, что действительно совершилось, и то, что для всех русских людей тогда было общим желанием (изгнание французов из России и истребление их армии), то будет совершенно ясно, что Тарутинское сражение, именно вследствие его несообразностей, было то самое, что было нужно в тот период кампании. Трудно и невозможно придумать какой нибудь исход этого сражения, более целесообразный, чем тот, который оно имело. При самом малом напряжении, при величайшей путанице и при самой ничтожной потере были приобретены самые большие результаты во всю кампанию, был сделан переход от отступления к наступлению, была обличена слабость французов и был дан тот толчок, которого только и ожидало наполеоновское войско для начатия бегства.


Наполеон вступает в Москву после блестящей победы de la Moskowa; сомнения в победе не может быть, так как поле сражения остается за французами. Русские отступают и отдают столицу. Москва, наполненная провиантом, оружием, снарядами и несметными богатствами, – в руках Наполеона. Русское войско, вдвое слабейшее французского, в продолжение месяца не делает ни одной попытки нападения. Положение Наполеона самое блестящее. Для того, чтобы двойными силами навалиться на остатки русской армии и истребить ее, для того, чтобы выговорить выгодный мир или, в случае отказа, сделать угрожающее движение на Петербург, для того, чтобы даже, в случае неудачи, вернуться в Смоленск или в Вильну, или остаться в Москве, – для того, одним словом, чтобы удержать то блестящее положение, в котором находилось в то время французское войско, казалось бы, не нужно особенной гениальности. Для этого нужно было сделать самое простое и легкое: не допустить войска до грабежа, заготовить зимние одежды, которых достало бы в Москве на всю армию, и правильно собрать находившийся в Москве более чем на полгода (по показанию французских историков) провиант всему войску. Наполеон, этот гениальнейший из гениев и имевший власть управлять армиею, как утверждают историки, ничего не сделал этого.
Он не только не сделал ничего этого, но, напротив, употребил свою власть на то, чтобы из всех представлявшихся ему путей деятельности выбрать то, что было глупее и пагубнее всего. Из всего, что мог сделать Наполеон: зимовать в Москве, идти на Петербург, идти на Нижний Новгород, идти назад, севернее или южнее, тем путем, которым пошел потом Кутузов, – ну что бы ни придумать, глупее и пагубнее того, что сделал Наполеон, то есть оставаться до октября в Москве, предоставляя войскам грабить город, потом, колеблясь, оставить или не оставить гарнизон, выйти из Москвы, подойти к Кутузову, не начать сражения, пойти вправо, дойти до Малого Ярославца, опять не испытав случайности пробиться, пойти не по той дороге, по которой пошел Кутузов, а пойти назад на Можайск и по разоренной Смоленской дороге, – глупее этого, пагубнее для войска ничего нельзя было придумать, как то и показали последствия. Пускай самые искусные стратегики придумают, представив себе, что цель Наполеона состояла в том, чтобы погубить свою армию, придумают другой ряд действий, который бы с такой же несомненностью и независимостью от всего того, что бы ни предприняли русские войска, погубил бы так совершенно всю французскую армию, как то, что сделал Наполеон.
Гениальный Наполеон сделал это. Но сказать, что Наполеон погубил свою армию потому, что он хотел этого, или потому, что он был очень глуп, было бы точно так же несправедливо, как сказать, что Наполеон довел свои войска до Москвы потому, что он хотел этого, и потому, что он был очень умен и гениален.
В том и другом случае личная деятельность его, не имевшая больше силы, чем личная деятельность каждого солдата, только совпадала с теми законами, по которым совершалось явление.
Совершенно ложно (только потому, что последствия не оправдали деятельности Наполеона) представляют нам историки силы Наполеона ослабевшими в Москве. Он, точно так же, как и прежде, как и после, в 13 м году, употреблял все свое уменье и силы на то, чтобы сделать наилучшее для себя и своей армии. Деятельность Наполеона за это время не менее изумительна, чем в Египте, в Италии, в Австрии и в Пруссии. Мы не знаем верно о том, в какой степени была действительна гениальность Наполеона в Египте, где сорок веков смотрели на его величие, потому что эти все великие подвиги описаны нам только французами. Мы не можем верно судить о его гениальности в Австрии и Пруссии, так как сведения о его деятельности там должны черпать из французских и немецких источников; а непостижимая сдача в плен корпусов без сражений и крепостей без осады должна склонять немцев к признанию гениальности как к единственному объяснению той войны, которая велась в Германии. Но нам признавать его гениальность, чтобы скрыть свой стыд, слава богу, нет причины. Мы заплатили за то, чтоб иметь право просто и прямо смотреть на дело, и мы не уступим этого права.