Ибрагимбеков, Рустам Мамед Ибрагим оглы

Рустам Ибрагимбеков
азерб. Rüstəm Məmməd İbrahim oğlu İbrahimbəyov
Имя при рождении:	Рустам Мамед Ибрагим оглы Ибрагимбеков
Гражданство:	СССР СССР → Россия Россия→ Азербайджан Азербайджан
Род деятельности:	сценарист, прозаик, драматург, кинорежиссёр
Направление:	социалистический реализм
Жанр:	рассказ, повесть, сценарий, пьеса
Язык произведений:	азербайджанский, русский
Премии:
Награды:

Рустам Мамед Ибрагим оглы Ибрагимбе́ков (азерб. Rüstəm Məmməd İbrahim oğlu İbrahimbəyov; род. 5 февраля 1939, Баку) — советский и азербайджанский писатель, кинодраматург и кинорежиссёр, лауреат Государственных премий, народный писатель Азербайджана (1998), Заслуженный деятель искусств Азербайджанской ССР (1976) и заслуженный деятель искусств Российской Федерации (1995), профессор. Брат писателя Максуда Ибрагимбекова.

Биография

Рустам Ибрагимбеков родился 5 февраля 1939 года в Баку в семье выходца из Шемахы профессора искусствоведения Мамеда Ибрагим Ахмед оглы Ибрагимбекова и Фатимы Алекпер кызы Мешадибековой. По национальности — азербайджанец. В 1963 году окончил Азербайджанский институт нефти и химии, а затем продолжил учёбу в аспирантуре Института кибернетики Академии наук СССР в Москве.

Имеет несколько научных трудов по теории систем автомобильного управления.

В 1967 году окончил Высшие сценарные курсы, а в 1974 году Высшие режиссёрские курсы во ВГИКе.

2 июля 2013 года Рустам Ибрагимбеков был выдвинут единым кандидатом от оппозиционного Национального совета демократических сил (НСДС) на выборах президента Азербайджана. 4 июля ради участия на выборах Ибрагимбеков отказался от российского гражданства, так как согласно статье 100 Конституции Азербайджанской Республики президентом Азербайджанской Республики может быть избран гражданин Азербайджанской Республики, не имеющий двойного гражданства.

Кинодеятельность

Известность пришла к Рустаму Ибрагимбекову после того, как он в соавторстве с Валентином Ежовым написал сценарий к фильму «Белое солнце пустыни», который сразу после выхода на экраны обрёл в СССР популярность.

Основа творческих отношений Ибрагимбекова с режиссёром Никитой Михалковым была заложена в начале 1970-х годов, когда Михалков снял свой первый фильм «Спокойный день в конце войны» по сценарию Рустама Ибрагимбекова. Результатом их творческого содружества стал целый ряд получивших международное признание работ: «Урга. Территория любви» — удостоен главного приза Венецианского кинофестиваля «Золотой лев», Государственной премии Российской Федерации; «Утомлённые солнцем» — картина, получившая «Оскара» за лучший иностранный фильм, Гран-при жюри Каннского кинофестиваля, Государственную премию Российской Федерации; и «Сибирский цирюльник», также получивший Государственную премию.

Рустам Ибрагимбеков создал сценарии более 40 художественных и телевизионных фильмов, и практически все его литературные произведения были экранизированы. Рустам Ибрагимбеков создал в Баку первую детскую киношколу, которая занимала почётные места во многих кинофестивалях.

Рустам Ибрагимбеков — председатель Конфедерации Союзов кинематографистов стран СНГ и Балтии, секретарь СКР, председатель Еврейского кинофестиваля в Москве, председатель Союза кинематографистов Азербайджана, член Европейской киноакадемии «Феликс» и Американской академии киноискусства, член СПР.

В 1989 году Рустамом Ибрагимбековым была основана кинокомпания «Ибрус» (Ибрагимбеков Рустам), занимающаяся производством художественных и документальных фильмов.

Литературная и театральная деятельность

В литературу Рустам Ибрагимбеков пришёл в 1962 году, когда в республиканской комсомольской газете «Молодёжь Азербайджана» был опубликован его рассказ «Хлеб без варенья». С тех пор его публикации издавались систематически.

Рустам Ибрагимбеков написал 15 пьес, поставленных более чем в 100 театрах разных стран мира. Пьесы — «Женщина за закрытой дверью», «Похороны в Калифорнии», «Дом на песке», «Похожий на льва» — с большим успехом шли в Праге, Берлине, Софии, Будапеште, Нью-Йорке («Circle Repertory Theatre», 1987), Баку и Москве. Он автор 10 книг и сборников «Ультиматум» (1983), «Проснувшись с улыбкой» (1985), «Дача» (1988), «Избранные повести» (1989), «Солнечное сплетение» (1996) и др., которые разошлись тиражом свыше 500 тысяч экземпляров. Создал театр «Ибрус».

Личная жизнь

Супруга — Ибрагимбекова Шохрат Салман кызы. От этого брака в 1972 году родился сын Фуад.

От актрисы Азербайджанского театра русской драмы Людмилы Духовной — дочь Фатима, 1974 г.р..

Награды

• заслуженный деятель искусств Азербайджанской ССР (1976)
• премия Ленинского комсомола (1979) — за сценарии кинофильмов «Белое солнце пустыни» (1969), «Повесть о чекисте» (1969) и пьесы «Дом на песке» (1976), «Допрос, или Момент истины» (1978)
• Государственная премия Азербайджанской ССР (1980) — за сценарий фильма «День рождения» (1978)
• Государственная премия СССР (1981) — за сценарий фильма «Допрос» (1979)
• Государственная премия Российской Федерации (1993) — за сценарий фильма «Урга» (1991)
• Государственная премия Российской Федерации (1995) — за сценарий фильма «Утомлённые солнцем» (1994)
• Государственная премия Российской Федерации (1997) — за сценарий фильма «Белое солнце пустыни» (1969)
• Государственная премия Российской Федерации (1999) — за сценарий фильма «Сибирский цирюльник» (1998)
• заслуженный деятель искусств Российской Федерации (28 декабря 1995)
• Гран-при МТФ стран СНГ «Содружество» (1998)
• орден «За заслуги перед Отечеством» III степени (9 февраля 1999) — за большой вклад в развитие отечественного киноискусства
• Главный приз за лучший игровой фильм Межрегионального фестиваля «Евразийский калейдоскоп» (2000)
• Командор ордена искусств и литературы (Франция, 2000) (отказался от ордена в 2012 году)
• Грамота Содружества Независимых Государств (1 июня 2001 года) — за активную работу по укреплению и развитию Содружества Независимых Государств
• Почётная грамота Московской городской Думы (2009)
• Почётный член РАХ

Библиография

Повести

• «Забытый август» (1974)
• «Спокойный день»
• «На 9-й Хребтовой»
• «Деловая поездка»

Пьесы

• «Женщина за зелёной дверью» (1973)
• «Похожий на льва» (1973)
• «Своей дорогой» (1973)
• «Забытый август» (1974)
• «Прикосновение» (1974)
• «Побег (Путешественники)» (1975)
• «Дом на песке» (1977)
• «Момент истины» (1978)
• «Парк» (1979)
• «Похороны в Калифорнии» (1981)
• «Ультиматум» (1983)
• «Под музыку Вивальди (Отель „Забвение“)» (1984)
• «Выстрел за барханами» (1985; в соавт. с В. Ежовым)
• «Кабинетная история» (1985)
• «Крыса» (2002)

Рассказы

• 1962 — «Хлеб без варенья»

Фильмография

Сценарист

1. 1969 — В одном южном городе
2. 1969 — Белое солнце пустыни (совместно с В. И. Ежовым)
3. 1969 — Повесть о чекисте
4. 1970 — Спокойный день в конце войны
5. 1973 — И тогда я сказал нет
6. 1976 — Сердце… сердце…
7. 1976 — Сюита (новелла в фильме «В один прекрасный день»)
8. 1977 — День рождения
9. 1978 — Стратегия риска
10. 1978 — Дачный домик для одной семьи
11. 1979 — С любовью пополам
12. 1979 — Допрос
13. 1980 — Структура момента
14. 1981 — Перед закрытой дверью
15. 1982 — Деловая поездка
16. 1983 — Тайна корабельных часов
17. 1984 — Парк
18. 1986 — Храни меня, мой талисман
19. 1987 — Свободное падение
20. 1987 — Пощёчина, которой не было
21. 1987 — Другая жизнь
22. 1987 — Филёр
23. 1988 — Дикарь
24. 1989 — Храм воздуха
25. 1990 — Автостоп
26. 1990 — Увидеть Париж и умереть
27. 1991 — Семь дней после убийства
28. 1991 — Урга. Территория любви (совместно с Н. С. Михалковым)
29. 1993 — Разрушенные мосты (Азербайджан-США)
30. 1994 — О, Стамбул
31. 1994 — Утомлённые солнцем (совместно с Н. С. Михалковым)
32. 1996 — Человек, который старался
33. 1998 — Семья
34. 1998 — Сибирский цирюльник (совместно с Н. С. Михалковым)
35. 1999 — Восток-Запад (совместно с С. С. Бодровым)
36. 2000 — Балалайка (совместно с Ы. Ёзгентюрком)
37. 2000 — Мистерии (совместно с М. К. Калатозашвили)
38. 2001 — Телефон доверия
39. 2004 — Ночь светла
40. 2005 — Али и Нино
41. 2006 — Прощай, южный город!
42. 2008 — Райские птицы
43. 2010 — Утомлённые солнцем 2: Предстояние (совместно с Г. А. Панфиловым и др.)
44. 2011 — Неистовый, яростный, бешеный…

Режиссёрские работы

1. 1976 — Сюита (новелла в фильме «В один прекрасный день»)
2. 1996 — Человек, который старался
3. 1998 — Семья
4. 2001 — Телефон доверия

Продюсер

1. 1989 — Такси-блюз
2. 1990 — Дюба-дюба
3. 1993 — Разрушенные мосты (Азербайджан-США)
4. 1998 — Семья
5. 2004 — Кочевник

Факты

• 25 января 2012 года Рустам Ибрагимбеков выступил с заявлением, в котором объявил об отказе от французского Ордена искусств и литературы и уходе с должности президента Общества культурных связей «Азербайджан-Франция». Поводом для этого послужило решение Сената Франции, предполагающее уголовную ответственность за отрицание геноцида армян. Ибрагимбеков подчеркнул антитурецкую направленность закона, отметив, что этот закон лишает французов элементарного гражданского права на свободу самовыражения.
• Одноимённое печатное издание правящей пропрезидентской политической партии Азербайджана «Новый Азербайджан» («Ени Азербайджан») в июле 2012 опубликовало статью с обвинениями в адрес Р. Ибрагимбекова, в числе которых помимо прочего значилась «бесконечная любовь Рустама Ибрагимбекова к армянам».

Отрывок, характеризующий Ибрагимбеков, Рустам Мамед Ибрагим оглы

На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.