Русь (название)

Русь — название государства и ранний этноним восточных славян.

Первые упоминания в источниках

Первое принимаемое всеми историками документально зафиксированное упоминание «народа рос» относится к 839 году, в Бертинских анналах. Византийский император Феофил направил послов франкскому императору Людовику Благочестивому, а с посольством послал:

…неких [людей], которые говорили, что их, то есть их народ, называют рос, что их король, по имени хакан, послал их к нему [Феофилу], как они заявляли, дружбы ради. Он [Феофил] просил в упомянутом письме, чтобы, насколько можно, они по милости императора имели бы разрешение и помощь безопасно возвратиться через его империю, потому что путь, по которому прибыли в Константинополь, они проделали среди варварских племён, ужаснейших, отличавшихся безмерной дикостью.

Расследуя более тщательно причину их прибытия, император узнал, что они из народа свеонов, и решил, что они являются скорее разведчиками в той стране и в нашей, чем просителями дружбы; он счёл нужным задержать их у себя до тех пор, пока не сможет истинно узнать, пришли ли они честно туда или нет.

Буквально германский летописец указывает на рос как на название народа, но неизвестно, имел он эти сведения от самих росов или так ему передали через византийцев. Таким образом, некие шведы (в IX веке из шведов путешествовали только викинги) были отправлены послами от хакана народа называемого рос, но западные франки признали их шведами, и более того, сразу насторожились, потому что уже начали опасаться набегов викингов. Произошло это ещё до образования древнерусского государства, когда варяги никак не ассоциировались с восточными славянами. Название короля русов хакан возможно является заимствованием от хазар, и также может свидетельствовать о существовании государственного образования на землях восточных славян до прихода Рюрика, так называемого Русского каганата.

Лиутпранд Кремонский, посол итальянского короля Беренгария в Византию в 949 год, заявлял о том, что именно византийцы прозвали «норманнов» росами::

XV. В северных краях есть некий народ, который греки по его внешнему виду называют Rousios, мы же по их месту жительства зовём «норманнами». Ведь на тевтонском языке «норд» означает «север», а «ман» — «человек»; отсюда — «норманны», то есть «северные люди». Королём этого народа был [тогда] Ингер [ Игорь Рюрикович ]…

Лиутпранд Кремонский в своей книге «Антаподосис», написанной около 960 года, рассказал о неудачном походе Игоря Рюриковича на Константинополь в 941 году. Лиутпранд не уточнил, по какому именно внешнему признаку византийцы так прозвали россов.

Аль-Масуди в 1-й половине X века пояснял смысл названия: «Византийцы нарекают их [русов] русийа, смысл этого [слова] — „красные, рыжие“». В своих путевых описаниях арабы особенно отмечают красноту лиц русов и славянК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан). Не вполне понятно, имели они в виду румянец или последствия солнца для северных лиц. Ибн-Фадлан, встретивший русов в 922 году, так их описывал: «Они подобны пальмам, румяны, красны».

Этноним также встречается в других источниках IX века: византийских и историческом документе «Описание городов и областей к северу от Дуная»(в форме Ruzzi). В последнем одновременно сообщается, что русы были соседями хазар. По мнению Седова из сообщений восточных авторов X века ясно, что они считали русами какую-то племенную группу славян Восточной Европы. Спорным является отождествление некоторыми историками русов с этнонимом Hros из сирийского источника VI в.

Летописная версия

Как следует из «Повести временных лет», государство Русь, включившее в свою территорию земли балтийских, финно-угорских и восточно-славянских племён, получило своё название от варягов. До призвания варягов территорию первого русского государства населяли балтийские, финно-угорские и восточно-славянские племена под своими собственными названиями. Монах начала XII века Нестор, просто отмечает, что «от тех варяг прозвалася Русская земля». Это может свидетельствовать о том, что название «Русь», изначально будучи экзонимом, было привнесено на земли восточных славян извне, и что так называли их в том числе и варяги, находившиеся с восточными славянами в тесных взаимоотношениях, в рамках Киевского государства. Вероятно впоследствии, укоренившись, экзоним стал использоваться как самоназвание восточнославянским племенем поляне согласно Повести временных лет «поляне, которые теперь зовутся русь».

Североиранская версия

Североиранская версия настаивает на том, что этноним «рос» имеет иное, чем «рус», происхождение, являясь значительно более древним. Фантастический народ «ерос» упомянут в VI веке в «Церковной истории» Захарием Ритором, где он помещается в Северном Причерноморье: «народ ерос, мужчины с огромными конечностями… которых не могут носить кони из-за их конечностей».

Г. В. Вернадский помещал первоначальную территорию русов в дельте Кубани и полагал, что своё имя они усвоили от роксаланов («светлых аланов»), которые, по его мнению, были частью антов. При этом он считал правящий слой русов этническими скандинавами.

В 60-е годы XX века советский археолог Д. Т. Березовец предложил отождествить с русами аланское население Подонья.

По мнению историка В. В. Седова название восходит к иранской основе *rauka- *ruk- 'свет, белый, блестеть' и появляется в период славянско-иранского соседства в Северном Причерноморье. А этнонимы «русы» и «русь» начали распространяться в ареале волынцевской и близкой к ней культур. При этом он присоединяется к существующему в историографии предположению о возможном независимом возникновении и последующем слиянии северного названия «ruotsi» и южного «русь» или же финском заимствовании уже устоявшегося этнонима, впоследствии перенесённом на скандинавов.

Лингвистическая финская версия

Сама структура слова русь позволяет сделать вывод о названии неславянского племени, подобно названиям чудь, весь, водь, пермь, сумь, жмудь, ятвязь и др.

Историк А. А. Шахматов отмечал:

Форма Русь… так относится к Ruotsi, как древнерусское Сумь… к финскому Suomi. Мне кажется, что элементарные методологические соображения не позволяют отделить современное финское Ruotsi от имени Русь.

Финское Ruotsi обозначает шведы, на эстонском шведы называются Rootsi. Считается, что древнее финно-угорское население называло так, по крайней мере с VIII века, скандинавов, собирающих дань. А в финском языке, как предполагают, слово ruotsi возникло на основе древнескандинавского корня roþs-, связанного с понятием гребли, судоходства, жителями шхер. Славяне же, соседствующие и живущие вместе с финно-угорскими племенами, могли перенять у них ruotsi в форме русь для названия скандинавских викингов, приходящих из Финляндии, о чём свидетельствует и «Повесть временных лет»: «Тех варягов звали русь, как другие называются свеи [шведы], другие же урмане [норвежцы] и англяне [датчане], а иные готы [готландцы]». Когда Вещий Олег в 882 году отправился на Киев, то в перечислении племенного состава его войск чудь (собирательное название ряда финских племён) стоит на первом месте после варягов и перед славянами. Однако собственно скандинавоязычного прототипа у финского Ruotsi, а значит, и древнерусского «русь» выявить не удаётся.

Столкновения или, по крайней мере, контакты скандинавов, финнов и славян отмечены археологически в середине VIII века в ранних слоях Старой Ладоги. Первоначально финно-скандинавское торговое поселение вскоре, к концу VIII века, характеризуется в основном следами славянского присутствия.

Слова ruotsi и варяги обозначают по сути одних и тех же людей. Не существует пока убедительного объяснения, почему варяги скандинавского происхождения взяли для самоназвания слово финской этимологии. Финская версия подтверждается сообщением так называемой Иоакимовской летописи, что первый князь Рюрик пришёл с дружиной из Финляндии. Однако историки сомневаются в достоверности Иоакимовской летописи, хотя не существует и доказательств её фальсификации, которая могла иметь место в XVII веке.

Писатель XII века Саксон Грамматик в своём описании деяний легендарных датских и шведских королей VIII—IX веков упоминает неоднократно Русию (Russia), а жителей называет русинами (ruthenians). В его былинном изложении Русия находилась на побережье Балтики где-то за Курляндией и Эстонией (Esthonia), имела много вождей и обладала сильным морским флотом на Балтике (см. статью русь (народ)). Русины всегда чётко отличались от славян. Географическое положение Русии указывает на её близость к Финляндии. Дальше Русии на восток была только так называемая Пермская земля (Permland), край снегов, видимо населённый пермью.

Среди западных историков существует версия, что под Русией подразумевалось свеаландское побережье Балтийского моря — район Руслаген к северу от Стокгольма и Упсалы. Считается обоснованной версия о том, что Швеция называлась финнами Ruotsi именно из-за жителей Рослагена, часто посещавших их. В конце XIX в. историк-антинорманист Гедеонов С. А. высказывал мнение, что финское название Швеции (Ruotsi), якобы восходит к самоназванию дошведского населения — саамов, основанное на сведениях из шведского труда 1832 г. Кроме того, Руслагена в IX—XII веках не существовало, так как он находился тогда под водой, на глубине 6—7 метров. Само название территории Рослагена в форме Rodzlagen впервые появилось только в 1493 году, а до того именовалась Rodhin и в XVI веке при Густаве Вазе продолжало именоваться Roden^{[неавторитетный источник? 2810 дней]}.

В русско-византийском договоре 912 года варяги со скандинавскими именами называют себя «от рода русского».

Лингвистическая славянская версия

Названия, подобные по форме слову русь, носилиК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан) также балтские племена: корсь (курши), жмудь, ятвязь (ятвяги), голядь, и славянские племена серебь (сербы)К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан). Возможно, слово чудь также не является финно-угорским по происхождениюК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан).

Также названия, подобные русь, в древнерусском языке носили некоторые другие не финно-угорские народы: донь (даны), мурь (мавры), сурь (сирийцы), скуфь (скифы), латынь, а также социальные группы: чернь, чадь, челядь.

Реконструируемый прототип слова *roud-s-ь восходит к корню *rъd-/*roud-/*rуd-, связанному с красным цветом. Он был заимствован финно-уграми у славян еще в древнеславянскую эпоху (около VI века н. э.), до упрощения консонантных групп в славянском языке. Это подтверждается значениями однокоренных финскому Ruotsi в других финно-угорских языках: саамском (в северной Норвегии — ruossa), комизырянском (rot’s), удмуртском (dzwts), остякском (ruts, rut), вогульском (ros, rus), ненецких диалектах (luса, lusa); а кроме того в тунгусском и бурятском (luca), юкагирском (lusi, luci) и др., в значении «русские». В карельских диалектах термин ruottsi обозначает финнов, Финляндию. В свете закона о большей архаичности периферийных языков именно периферийную (то есть «славянскую») семантику финских продолжений следует считать наиболее архаичной.

Топонимическая этимология

Южнорусская или среднеднепровская этимология

Южнорусская или среднеднепровская этимология слова русь распространена среди русских и советских историков, привязывающих слово к ряду топонимов Среднего Днепра и исторических этнонимов.

Название Русь предлагалось выводить из гидронима Рось (др.-рус. Ръсь), названия правого притока Днепра южнее Киева. Археологи не обнаружили в непосредственно районе реки Рось сколько-нибудь значительных памятников древнерусской эпохи, чтобы рассматривать название этой реки как образующий фактор для названия народа.

Топоним Руса (древнее название современной Старой Руссы)

В Воскресенской летописи середины XVI века есть такая версия возникновения эпонима русь: «И пришедше словене съ Дуная и седше у езера Ладожьскаго, и оттоле прииде и седоша около озере Илменя, и прозвашася иным именемъ, и нарекошася Русь рекы ради Руссы, иже впадоша во езеро Илмень». Упоминание о реке Русса явилось вставкой летописца, о чём свидетельствует сравнение с текстом более ранней Софийской первой летописи начала XV века.

В начале XVI века С. Герберштейн первым зафиксировал, что название «Руссия», по мнению одних, произошло «от одного очень древнего города по имени Русс, недалеко от Новгорода Великого», в другом месте Герберштейн пишет: «Руса, некогда называвшаяся Старой Руссией (то есть давней или древней Руссией), древний городок под владычеством Новгорода…». В. Н. Татищев предполагал Старую Русу как место изначального появления имени «Русь»: «сначала токмо область Новгородская или паче владение Старой Русы (Старой Руси) тако именовались».

В 2000-е годы российские антинорманисты А. Н. Сахаров и В. В. Фомин предприняли попытку вновь предложить связь названия Русы с Русью, опираясь на известие Герберштейна.

Топонимы

После дробления Киевской Руси на отдельные независимые княжества Русь сохраняется как:

• название Поросья и земель Переяславского княжества;
• название земель Киевского княжества;
• название земель Киевского (за исключением древлянской земли), Черниговского (в части земли северян) и Переяславского княжеств;
• название земель, которые в IX—XII веках входили в состав Киевского государства, включая Северо-Восточную Русь.

До разорения Киева монголами (1240) существует институт «причастий в Русской земле», то есть совместного владения землями Киевского княжества представителями разных ветвей династии Рюриковичей.

После монгольского нашествия название Русь закрепляется за всеми восточно-славянскими землями. Начиная с правления Ивана I Калиты, великие князья Владимирские и Московские начали использовать титул «всея Руси», следуя образцу титула «митрополита Киевского», который именовался «митрополит Киевский и всея Руси». Иван III впервые включил выражение «Государь Всея Руси» в свой титул в 1493 году на переговорах с Литовским княжеством, правитель которого после пресечения галицко-волынской династии Романовичей в своем великокняжеском домене имел приставку к титулу: «Руси» — «Великий Князь Литовский и Русский», так как южные и западные русские земли входили в состав Великого княжества Литовского.

Относительно других исторических названий: Белая, Чёрная, Красная (или Червоная) Русь существует две версии:

• от их географического положения — в средние века направления север-юг и запад-восток имели свои «цветовые» аналоги;
• по сведениям Жака Маржерета, «та, что носит титул империи, которую поляки называют Белая Русь, и другая — Черная Русь, которой владеет Польское королевство».

Малая Русь и Великая Русь

Популярная в украинской литературе трактовка Малой Руси как «метрополии», а Большой — как «колоний» подвергалась критике и не соответствует действительному положению дел по ряду причин:

• Во-первых, в греческом языке слова μεγαλή и μίκρο не имеют в греческом языке подобного или даже схожего значения.
• Во-вторых, авторы, у которых упоминается Великая Греция, сами расшифровывают этимологию: Плиний, Страбон указывают, что термин «Великая Греция связан с богатством и блеском этих колоний и выбран ими из самодовольства в сравнении с более бедной родиной».
• В-третьих, в самих античных источниках была лишь Великая Греция греч. μεγάλη Ελλάς, лат. Graecia magna, major оно встречается у Плиния, Тита Ливия, Птоломея и Страбона, но никогда не встречается соответствующего понятия Малой Греции. Следовательно, «Великая» здесь украшающий эпитет, и он стоит особняком, так как нет антитетического ему понятия.
• В-четвёртых, «Великой» в древности обозначали наоборот скорое прародину, а «Малой» — территорию нового заселения (см. примеры с Венгрией, Арменией, Скифией, Татарией, Польши).
• В-пятых, впервые разделяя Русь на Малую и Большую, константинопольские патриархи указывали лишь на соотношение размеров церковных территорий.

Тем не менее эту же трактовку принимает О. Н. Трубачёв.

С XV века в церковных книгах название Великая Русь закрепилось за Московским государством и другими северо-восточными русскими землями, а Малая Русь — за современными западными и южными русскими (сейчас украинскими) землями. С XVII века оба названия стали упоминаться в светской документации и литературе.

Территориально близкие к латинской Европе земли современных Западной Белоруссии и Западной Украины именовались в иностранных (прежде всего в австрийских, чешских и польских источниках на латыни) Рутенией с XIV века.

Литература

• Браун Ф. А. Русь, происхождение имени // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Максимович К. А. [pstgu.ru/pic/dcontent/21465.p_body.spisok_trudov_No._074.pdf Происхождение этнонима Русь в свете исторической лингвистики и древнейших письменных источников] (рус.) // KANIEKION: Юбилейный сборник в честь 60-летия профессора Игоря Сергеевича Чичурова. — М., 2006. — С. 14–56.
• Максимович М.А. [www.rare.univ.kiev.ua/ukr/showbook/showbook.php3?135881 Откуда идет русская земля].
• Трубачев О. Н. [www.bolesmir.ru/index.php?content=text&name=o5 Русь. Россия: Очерк этимологии названия]. — 2005.
• E. Kunik, «Die Berufung der schwedischen Rodsen durch die Finnen u. Slawen» (СПб., 1844);
• Куник, примечания к книге Б. Дорна «Каспий» (Приложение к XXVI т. «Записок Императорской Академии Наук», № 1, СПб., 1875;
• на немецком языке, В. Dorn, «Caspia»,
• «Mémoires de l’Académie Impériale des Sciences de St-Pétersbourg», VII série, т. XXII, № 1, 1875; в этом труде, на стр. 672 и сл., Куник дал генеалогию имени Р. в важнейших его отражениях);
• V. Thomsen, «The relations between ancient Russia and Scandinavia, and the origin of the Russian state» (Оксфорд и Лондон, 1877); на шведском языке «Ryska rikets grundläggning genom Skandinaverna» (Стокгольм, 1882);
• Ф. Браун, "Гипотеза профессора Будиловича о готском происхождении названия «P.», в «Записках Неофилологического общества при Императорском Спб. Университете» (вып. II, № 1, СПб., 1892).

Ссылки

• Мельникова Е. А., Петрухин В. Я. [krotov.info/history/10/2/meln1988.htm Название «Русь» в этнокультурной истории Древнерусского государства (IX—X вв.)] // Вопросы истории. 1989. № 8. С. 24-38.
• [web.archive.org/web/20120106204300/old-rus.livejournal.com/391016.html Подборка публикаций]

Отрывок, характеризующий Русь (название)

– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?
– Да, так она любит меня и тебя. – Наташа вдруг покраснела, – ну ты помнишь, перед отъездом… Так она говорит, что ты это всё забудь… Она сказала: я буду любить его всегда, а он пускай будет свободен. Ведь правда, что это отлично, благородно! – Да, да? очень благородно? да? – спрашивала Наташа так серьезно и взволнованно, что видно было, что то, что она говорила теперь, она прежде говорила со слезами.
Ростов задумался.
– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.