Рутенберг, Пётр Моисеевич

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Рутенберг, Пётр»)
Перейти к: навигация, поиск
Пётр Моисеевич Рутенберг
Пинхус[1][2] Рутенберг
Дата рождения:

5 февраля 1878(1878-02-05)

Место рождения:

Ромны, Полтавская губерния

Подданство:

Российская империя Российская империя

Дата смерти:

3 января 1942(1942-01-03) (63 года)

Место смерти:

Иерусалим

Пётр (Пинхас) Моисеевич Ру́тенберг (ивр.פנחס רוטנברג‏‎)  (24 января [5 февраля1878, Ромны, Полтавская губерния, Российская империя — 3 января 1942 года, Иерусалим, Британская Палестина) — инженер, политический деятель и бизнесмен, активный участник русских революций 1905 и 1917 гг., впоследствии один из руководителей сионистского движения и организаторов Еврейского Легиона и Американского еврейского конгресса (англ.) (1914—1915). В 1920-е годы добился от британских властей концессии на электрификацию подмандатной Палестины, построил первые электростанции, создал и возглавил существующую и поныне в Израиле Электрическую компанию. Организатор и участник убийства Георгия Гапона.





Детство и молодость

Пинхус[3][4][5] Моисеевич Рутенберг[6][7] родился 24 января (5 февраля1878 года в городе Ромны (тогда Полтавская губерния Российской империи, сейчас Украина) в еврейской семье. Отец — Моисей (Мойше) Рутенберг, купец 2-й гильдии. Мать — Бася-Малка Рутенберг (урождённая Марголина), дочь кременчугского раввина Пинхаса Марголина[8]. Кроме маленького Пинхаса, в семье были и другие дети, пять сыновей и две дочери[9]. Рутенберг получил традиционное еврейское образование, в детстве ходил в хедер, изучал священное писание и еврейские законы. В возрасте одиннадцати лет он поступил в реальное училище в своём родном городе. Затем он приезжает в Петербург, где поступает в Петербургский технологический институт. Здесь он увлекается идеями тираномахии, к сионизму же относился безразлично.

Журналист Горелик пишет, что духовными «наставниками» Рутенберга были такие личности, как Николай Кибальчич, Вера Фигнер, Софья Перовская, Андрей Желябов и другие. Среди его учителей был Георгий Плеханов, даже после его смерти Рутенберг поддерживал связь с его женой, Розалией[9]. Во время учёбы в институте, под влиянием идей народничества, формируется Рутенберг-революционер.

В 1899 году он принял участие в студенческих волнениях, охвативших столицу империи, за особо активное участие в протестах Пинхас был отчислен из института и выслан в Екатеринослав, где работал чертёжником на металлургическом заводе, а позже на железной дороге. В Екатеринославе он сблизился с социал-демократами[10]. Позже, с возникновением партии эсеров, вступил в неё.

В начале 1900-х годов Рутенберг влюбился в Ольгу Николаевну Хоменко, которая была старше его и принадлежала, так же, как и сам Рутенберг, к революционной интеллигенции. Чтобы жениться на Ольге Хоменко, Рутенберг, по законам империи, должен был принять христианскую религию[8]. В браке они нажили троих детей, двух сыновей (Женя и Толя) и одну дочь (Валя)[11].

Несмотря на то, что Рутенберг был эсером-активистом и был близко знаком со многими известными террористами того времени, такими, как Евно Азеф, Григорий Гершуни, Иван Каляев и с другими, он не участвовал в боевой организации эсеров[11][12].

Убийство Гапона

Окончив институт, Рутенберг начал работать младшим инженером на крупнейшем в Петербурге Путиловском заводе.

9 января 1905 года по заданию партии принял участие в организованном священником Георгием Гапоном шествии рабочих к Зимнему дворцу, с целью вручения царю Петиции о нуждах народа. Во время последовавшего за шествием расстрела демонстрации солдатами Рутенберг проявил самообладание и фактически спас Гапону жизнь, выведя его из-под огня.

До конца 1905 года Гапон и Рутенберг скрываются за границей, где встречаются с такими видными социалистами, как Плеханов, Ленин, Кропоткин, Жорес, Клемансо. За границей Рутенберг стал ближайшим другом Гапона, и, благодаря близости к этому популярному лидеру рабочих, превратился в заметную фигуру в партии эсэров. Затем Рутенберг, а вслед за ним и Гапон, возвращаются в Россию.

В начале 1906 года Гапон признался Рутенбергу в своих связях с полицией и попытался его завербовать, утверждая, что, будучи двойными агентами, они смогут оказать большую помощь рабочему делу. Рутенберг сообщил о провокации руководителям партии — Евгению Азефу (который сам впоследствии оказался провокатором и двойным агентом) и его заместителю Борису Савинкову. Азеф потребовал казнить Гапона.

26 марта Рутенберг пригласил Гапона на снятую заранее дачу в посёлке Озерки под Петербургом, где тот был повешен на крюке вешалки боевиками партии. Сам Рутенберг писал, что Гапон был приговорён к смерти товарищеским судом рабочих, которые подслушивали его разговор с Гапоном, спрятавшись в соседней комнате на даче. После того, как Гапон несколько раз повторил предложение охранки о сотрудничестве, Рутенберг неожиданно позвал слышавших всё товарищей, а сам вышел на террасу. Когда он вернулся, Гапон был мёртв.

Руководство партии эсеров, однако, отказалось взять ответственность за преступление, заявляя, что Рутенберг действовал по собственной инициативе, исходя из личных мотивов.

В своем завещании Рутенберг писал про убийство Гапона так: «Раз в жизни свихнулся. Перешёл границу, нам, маленьким людям, дозволенную. И никак потом оправиться не мог»[13].

В эмиграции

Вынужденный отправиться в эмиграцию, Рутенберг поселился в Италии. Он отходит от политической деятельности, сосредотачивается на инженерной работе и осваивает гидротехнику. Тогда же он впервые обращается к специфическим еврейским проблемам и приходит к выводу, что они могут быть решены только путём национальной организации еврейского народа. Он вернулся к иудаизму, выполнив по собственной инициативе средневековый суровый обряд покаяния отступника[8] (39 ударов плетью на пороге синагоги, шрамы у Рутенберга остались на всю жизнь, и он ими гордился)[13]. В 1907 году проживал в Англии[14].

С началом мировой войны Рутенберг берётся за создание еврейской боевой организации, задачей которой будет помочь союзникам освободить Палестину. Он посещает ряд европейских столиц, встречается с видными политиками и руководителями сионистского движения и вступает в контакт с Жаботинским и Трумпельдором, которые также работали над организацией «Еврейского Легиона». По согласованию с Жаботинским, Рутенберг в мае 1915 года отправляется в Америку с целью агитации.[1]

В Нью-Йорке идёт политическая борьба еврейских организаций вокруг создания структуры, способной отстаивать требования сионистов после победы союзников в войне. Рутенберг в основном поддерживает связь с лидерами левых организаций, такими, как Давид Бен-Гурион. Вместе с Хаимом Житловским он участвует в создании Американского Еврейского Конгресса. Тогда же Рутенберг под псевдонимом Пинхас Бен-Ами издаёт на идиш свою книгу «Национальное возрождение еврейского народа», написанную им по-русски в Италии.

В Америке Рутенберг разработал детальный план использования гидроэнергии в Палестине и ирригации Палестины. Претворение этого плана в жизнь становится его мечтой.

В Петрограде с Керенским

В феврале 1917 года царский режим в России пал. Рутенберг был одним из многих эмигрантов, приветствовавших революцию и желавших вернуться в Россию. В июле 1917 года он уже в Петрограде, где его тепло встретил соратник по партии эсеров Александр Керенский, возглавлявший Временное правительство. Несмотря на 11-летнее отсутствие в России, уже через несколько дней Рутенберг был назначен заместителем главы города.

К осени возглавлявшийся Троцким петроградский Совет рабочих депутатов стал органом власти, противостоящим рутенберговской городской Думе. Было ясно, что Советы намечают захватить власть и сместить правительство. 3 ноября Керенский объявил о создании Высшего совета в составе трёх человек, наделённого чрезвычайными полномочиями с целью сохранения законности и порядка, и включил в него Рутенберга.

Во время штурма Зимнего дворца 7 ноября 1917 года Рутенберг был в числе защитников резиденции Временного правительства. Он был арестован вместе с министрами последнего Временного правительства и посажен в Петропавловскую крепость.

В марте 1918 года, когда немецкие войска приблизились вплотную к Петрограду, большевики освободили многих заключённых, в том числе и Рутенберга. Он отправился в Москву, где занял пост в кооперативном движении. Однако после неудачного покушения на Ленина в августе 1918 года был развязан «красный террор» против эсеров. Рутенберг спешно покидает Москву.

В Одессе

Не позднее 1 февраля 1919 года Рутенберг приехал в Одессу. Там он вошел в Комитет обороны и продовольствия, сформированный 23 марта 1919 года командованием французских войск, занимавших в это время Одессу. По воспоминаниям К. И. Глобачева Рутенберг играл в Совете обороны решающую роль и «подавлял прочих членов Совета обороны своей наглостью, безапелляционностью своих решений и авторитетом своей партийности»[15].

В ночь со 2 на 3 апреля 1919 года Рутенберг присутствовал при встрече представителей одесского Совета рабочих депутатов с французским командованием, на которой были оговорены условия перехода власти в городе от французов к Совету, возглавляемому большевиками. Когда стало известно об объявленной эвакуации французских войск, Рутенберг настаивал на аресте рабочих организаций города, на что не соглашался ранее. По мнению Глобачева, такие действия Рутенберга имели провокационный характер. 4 апреля 1919 года Рутенберг эвакуировался из Одессы на пароходе «Кавказ».

В Париже

В том же году в Париже совместно с другими руководителями сионистского движения участвовал в подготовке предложений к Версальской мирной конференции. В это же время он возвратился к своей идее электрификации Палестины. По рекомендации престарелого барона Эдмонда Ротшильда его сын, британский финансист Джеймс Ротшильд, выделил средства на этот проект.

Электрификация Палестины

В конце 1919 года сорокаоднолетний Рутенберг приезжает в Палестину и сразу сталкивается с антиеврейскими выступлениями палестинских арабов, которые вскоре переросли в погромы. Жаботинский, Рутенберг и Трумпельдор создают отряды еврейской самообороны «Хагана» — ядро будущей Армии обороны Израиля. В 1921 году Рутенберг — командир «Хаганы» во время беспорядков в районе Тель-Авива.

Рутенберг не прекращает работы по получению концессии и поиска инвестиций для строительства электростанций. Вначале он представил проект осушения болот и строительства каскада гидроэлектростанций в Верхней Галилее. Этот проект играл роль ключевого аргумента в переговорах 1920 года между Англией и Францией, в результате которых долина Верхнего Иордана (т. н. Галилейский выступ) была включена в состав подмандатной Палестины.

В 1923 году, преодолев многочисленные препятствия, при поддержке министра колоний Уинстона Черчилля, Рутенберг получает концессию на производство электроэнергии и создаёт Палестинскую Электрическую Компанию. Тогда же появилась первая электростанция, и электричество пришло сначала в Тель-Авив, а затем в Хайфу, Тверию и другие города.

В 1930 году строится сравнительно крупная электростанция в Нахараиме, при впадении реки Ярмук в Иордан. Через несколько лет река проложила в мягких грунтах новое русло, обойдя плотину, которая оказалась на иорданской территории. «Старик из Нахараима» — под таким прозвищем стал известен Рутенберг среди еврейских колонистов. Рутенбергу удалось привлечь в совет компании многих именитых британских политиков: сэра Герберта Сэмюэла, сэра Хьюго Херста[en], графа Рединга.

Глава Национального Совета

Социалистическое прошлое Рутенберга сближало его с левым лагерем в сионизме. В то же время он сохранял тесные связи с Жаботинским и «ревизионистским» правым течением. Рутенберг не принадлежал ни к одной из партий, но обладал огромным авторитетом и связями как в Палестине, так и среди европейских и американских политиков. Всё это делало его человеком, способным «наводить мосты» и сближать позиции разных групп.

В 1929 году произошли арабские нападения на евреев в Иерусалиме, у Стены плача. Главный раввин Палестины, рав Кук обращается к Рутенбергу с просьбой использовать своё влияние среди англичан, чтобы обеспечить безопасность в этом святом месте. Рутенберг назначается главой Национального Совета (Ваад Леуми, орган еврейского самоуправления). Совместно с Моше Смилянским Рутенберг пытается договориться с арабами о взаимопонимании и использует при этом своё знакомство с эмиром Трансиордании (позже королём Иордании) Абдаллой, возникшее на строительстве в Нахараиме. Переговоры эти, однако, не имели успеха.

В 1934 году он пытается преодолеть разногласия между Бен-Гурионом и Жаботинским. При посредничестве Рутенберга они пришли к соглашению, которое, однако, не было утверждено правлением Всемирной сионистской организации.

Британские власти использовали Рутенберга для установления неформальных контактов с Муссолини: во время одной из многочисленных поездок в Европу Рутенберг встречался в Риме со своим давним знакомым, теперь итальянским диктатором.

С началом Второй мировой войны Рутенберг вновь становится главой Национального Совета. Он пытается принять меры для спасения немецких евреев. Однако здоровье его ухудшается, и в 1942 году Рутенберг умирает в Иерусалиме. Перед смертью он обращается к еврейской молодёжи с призывом к единству. Рутенберг завещал своё состояние фонду для молодёжной деятельности, названному его именем. Дом Рутенберга на горе Кармель в Хайфе стал крупным молодёжным центром.

Гидроэнергия не стала основным источником электричества для Израиля. Станция в Нахараиме была разрушена иорданцами во время войны в 1948 году. Однако компания «Хеврат Хашмаль» («Электрическая компания») оказалась основой инфраструктуры еврейского государства. Именем Рутенберга названа крупная современная электростанция в районе Ашкелона.

Напишите отзыв о статье "Рутенберг, Пётр Моисеевич"

Примечания

  1. 1 2 [www.ellisisland.org/shipping/FormatTripPass.asp?sship=Chicago&BN=P00035-9&lineshipid=28227&shipid= Pietro (Pinchus) Rutenberg в списках прибывших на Эллис Айлэнд иммигрантов (1915)]
  2. [archive.jta.org/article/1940/06/16/2851258/hadassah-emergency-committee-set-up-in-palestine-to-conduct-health-work Hadassah Emergency Committee Set Up in Palestine to Conduct Health Work (1940)]
  3. [www.lechaim.ru/ARHIV/192/hazan.htm Упоминание Пинхуса Рутенберга в повременных документах (записка директору департамента полиции)]
  4. [archive.jta.org/article/1929/10/03/2779581/high-commissioner-of-palestine-to-issue-new-proclamation High Commissioner of Palestine to Issue New Proclamation (JTA, 1929): Pinchus Ruttenberg]
  5. [query.nytimes.com/mem/archive-free/pdf?res=F10A15F939551A738DDDAE0A94DE405B828EF1D3 Churchill Answers an Attack on the Palestine Concessionnaire Pinchus Rutenberg (The New York Times, 1922)]
  6. [www.rujen.ru/index.php/%D0%A0%D0%A3%D0%A2%D0%95%D0%9D%D0%91%D0%95%D0%A0%D0%93_%D0%9F%D0%B8%D0%BD%D1%85%D1%83%D1%81_%D0%9C%D0%BE%D0%B8%D1%81%D0%B5%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87 Пинхус Моисеевич Рутенберг в Российской Еврейской Энциклопедии]
  7. [www.russian-jews-refbook.org/page43.html Пётр (Пинхус) Моисеевич Рутенберг в томе 11 Персоналий русских евреев]
  8. 1 2 3 [www.eleven.co.il/article/13626 Рутенберг Пинхас] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
  9. 1 2 Хазан, 2008, с. 40-46.
  10. Хазан, 2008, с. 47-52.
  11. 1 2 Хазан, 2008, с. 53-56.
  12. Хазан, 2008, с. 56-62.
  13. 1 2 Бейдер, 2013.
  14. [starosti.ru/article.php?id=2573 Новое время. 07 июня (25 мая) 1907 года]
  15. [www.fedy-diary.ru/html/072009/glo01.html Глобачев К. И. Правда о русской революции]

Литература

  • Хазан В. И. I часть // Пинхас Рутенберг: от террориста к сионисту. — Иерусалим: Гешарим: Мосты культуры, 2008. — 1308 с. — ("Вид с горы Скопус"). — 1500 экз. — ISBN 978-5-93273-285-7.
  • Хазан В. И. [www.moria.hut1.ru/ru/almanah_07/01_11.htm Пинхас Рутенберг, Одесса, 1919 год] (рус.) // Мория : Альманах. — Одесса: Друк, 2007. — Т. 7. — С. 276. — ISBN 966-8169-90-4.
  • Э.Шалтиэль Пинхас Рутенберг Тель-Авив, 1990  (иврит)
  • Я.Яари-Полескин Пинхас Рутенберг — человек и его дело Тель-Авив, 1939  (иврит)

Ссылки

  • [www.eleven.co.il/article/13626 Рутенберг, Пинхас] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
  • [web.archive.org/web/20030605023707/hronos.km.ru/statii/gapon_zubat.html Ф.Лурье. Гапон и Зубатов.]
  • [www.vestnik.com/issues/2002/0314/win/nosonovsky.htm Михаил Носоновский. От разрушения к созиданию.]
  • Рогачевский А. [www.odessitclub.org/publications/almanac/alm_28/alm_28_58-75.pdf Пинхас Рутенберг в Одессе (по британским архивным материалам)] // Всемирный клуб одесситов Дерибасовская — Ришельевская: Одесский альманах : Сборник. — Одесса: Печатный дом, 2007. — Т. 28. — С. 59—75. — ISBN 966-8099-99-0.
  • [booknik.ru/reviews/non-fiction/?id=28488 История Петра-Пинхаса. Рецензия на книгу В.Хазана «Пинхас Рутенберг. От террориста к сионисту».]
  • Владимир Бейдер. [www.kommersant.ru/doc/2198615 Лампочка Моисеевича], Огонёк №21 (5281) (3 июня 2013). Проверено 14 июля 2013.

Отрывок, характеризующий Рутенберг, Пётр Моисеевич

Княжна хотела возразить что то, но отец не допустил ее, и стал всё более и более возвышать голос.
– Женись, женись, голубчик… Родство хорошее!… Умные люди, а? Богатые, а? Да. Хороша мачеха у Николушки будет! Напиши ты ему, что пускай женится хоть завтра. Мачеха Николушки будет – она, а я на Бурьенке женюсь!… Ха, ха, ха, и ему чтоб без мачехи не быть! Только одно, в моем доме больше баб не нужно; пускай женится, сам по себе живет. Может, и ты к нему переедешь? – обратился он к княжне Марье: – с Богом, по морозцу, по морозцу… по морозцу!…
После этой вспышки, князь не говорил больше ни разу об этом деле. Но сдержанная досада за малодушие сына выразилась в отношениях отца с дочерью. К прежним предлогам насмешек прибавился еще новый – разговор о мачехе и любезности к m lle Bourienne.
– Отчего же мне на ней не жениться? – говорил он дочери. – Славная княгиня будет! – И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить отца с этою мыслью.
Николушка и его воспитание, Andre и религия были утешениями и радостями княжны Марьи; но кроме того, так как каждому человеку нужны свои личные надежды, у княжны Марьи была в самой глубокой тайне ее души скрытая мечта и надежда, доставлявшая ей главное утешение в ее жизни. Утешительную эту мечту и надежду дали ей божьи люди – юродивые и странники, посещавшие ее тайно от князя. Чем больше жила княжна Марья, чем больше испытывала она жизнь и наблюдала ее, тем более удивляла ее близорукость людей, ищущих здесь на земле наслаждений и счастия; трудящихся, страдающих, борющихся и делающих зло друг другу, для достижения этого невозможного, призрачного и порочного счастия. «Князь Андрей любил жену, она умерла, ему мало этого, он хочет связать свое счастие с другой женщиной. Отец не хочет этого, потому что желает для Андрея более знатного и богатого супружества. И все они борются и страдают, и мучают, и портят свою душу, свою вечную душу, для достижения благ, которым срок есть мгновенье. Мало того, что мы сами знаем это, – Христос, сын Бога сошел на землю и сказал нам, что эта жизнь есть мгновенная жизнь, испытание, а мы всё держимся за нее и думаем в ней найти счастье. Как никто не понял этого? – думала княжна Марья. Никто кроме этих презренных божьих людей, которые с сумками за плечами приходят ко мне с заднего крыльца, боясь попасться на глаза князю, и не для того, чтобы не пострадать от него, а для того, чтобы его не ввести в грех. Оставить семью, родину, все заботы о мирских благах для того, чтобы не прилепляясь ни к чему, ходить в посконном рубище, под чужим именем с места на место, не делая вреда людям, и молясь за них, молясь и за тех, которые гонят, и за тех, которые покровительствуют: выше этой истины и жизни нет истины и жизни!»
Была одна странница, Федосьюшка, 50 ти летняя, маленькая, тихенькая, рябая женщина, ходившая уже более 30 ти лет босиком и в веригах. Ее особенно любила княжна Марья. Однажды, когда в темной комнате, при свете одной лампадки, Федосьюшка рассказывала о своей жизни, – княжне Марье вдруг с такой силой пришла мысль о том, что Федосьюшка одна нашла верный путь жизни, что она решилась сама пойти странствовать. Когда Федосьюшка пошла спать, княжна Марья долго думала над этим и наконец решила, что как ни странно это было – ей надо было итти странствовать. Она поверила свое намерение только одному духовнику монаху, отцу Акинфию, и духовник одобрил ее намерение. Под предлогом подарка странницам, княжна Марья припасла себе полное одеяние странницы: рубашку, лапти, кафтан и черный платок. Часто подходя к заветному комоду, княжна Марья останавливалась в нерешительности о том, не наступило ли уже время для приведения в исполнение ее намерения.
Часто слушая рассказы странниц, она возбуждалась их простыми, для них механическими, а для нее полными глубокого смысла речами, так что она была несколько раз готова бросить всё и бежать из дому. В воображении своем она уже видела себя с Федосьюшкой в грубом рубище, шагающей с палочкой и котомочкой по пыльной дороге, направляя свое странствие без зависти, без любви человеческой, без желаний от угодников к угодникам, и в конце концов, туда, где нет ни печали, ни воздыхания, а вечная радость и блаженство.
«Приду к одному месту, помолюсь; не успею привыкнуть, полюбить – пойду дальше. И буду итти до тех пор, пока ноги подкосятся, и лягу и умру где нибудь, и приду наконец в ту вечную, тихую пристань, где нет ни печали, ни воздыхания!…» думала княжна Марья.
Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.



Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
– Совсем не та, – говорил он.
– Что ж, подурнела?
– Напротив, но важность какая то. Княгиня! – сказал он ей шопотом.
– Да, да, да, – радостно говорила Наташа.
Наташа рассказала ему свой роман с князем Андреем, его приезд в Отрадное и показала его последнее письмо.
– Что ж ты рад? – спрашивала Наташа. – Я так теперь спокойна, счастлива.
– Очень рад, – отвечал Николай. – Он отличный человек. Что ж ты очень влюблена?
– Как тебе сказать, – отвечала Наташа, – я была влюблена в Бориса, в учителя, в Денисова, но это совсем не то. Мне покойно, твердо. Я знаю, что лучше его не бывает людей, и мне так спокойно, хорошо теперь. Совсем не так, как прежде…
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это не могло быть иначе, что дурно бы было вступить в семью против воли отца, что она сама этого хотела.
– Ты совсем, совсем не понимаешь, – говорила она. Николай замолчал и согласился с нею.
Брат часто удивлялся глядя на нее. Совсем не было похоже, чтобы она была влюбленная невеста в разлуке с своим женихом. Она была ровна, спокойна, весела совершенно по прежнему. Николая это удивляло и даже заставляло недоверчиво смотреть на сватовство Болконского. Он не верил в то, что ее судьба уже решена, тем более, что он не видал с нею князя Андрея. Ему всё казалось, что что нибудь не то, в этом предполагаемом браке.
«Зачем отсрочка? Зачем не обручились?» думал он. Разговорившись раз с матерью о сестре, он, к удивлению своему и отчасти к удовольствию, нашел, что мать точно так же в глубине души иногда недоверчиво смотрела на этот брак.
– Вот пишет, – говорила она, показывая сыну письмо князя Андрея с тем затаенным чувством недоброжелательства, которое всегда есть у матери против будущего супружеского счастия дочери, – пишет, что не приедет раньше декабря. Какое же это дело может задержать его? Верно болезнь! Здоровье слабое очень. Ты не говори Наташе. Ты не смотри, что она весела: это уж последнее девичье время доживает, а я знаю, что с ней делается всякий раз, как письма его получаем. А впрочем Бог даст, всё и хорошо будет, – заключала она всякий раз: – он отличный человек.


Первое время своего приезда Николай был серьезен и даже скучен. Его мучила предстоящая необходимость вмешаться в эти глупые дела хозяйства, для которых мать вызвала его. Чтобы скорее свалить с плеч эту обузу, на третий день своего приезда он сердито, не отвечая на вопрос, куда он идет, пошел с нахмуренными бровями во флигель к Митеньке и потребовал у него счеты всего. Что такое были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в страх и недоумение Митенька. Разговор и учет Митеньки продолжался недолго. Староста, выборный и земский, дожидавшиеся в передней флигеля, со страхом и удовольствием слышали сначала, как загудел и затрещал как будто всё возвышавшийся голос молодого графа, слышали ругательные и страшные слова, сыпавшиеся одно за другим.
– Разбойник! Неблагодарная тварь!… изрублю собаку… не с папенькой… обворовал… – и т. д.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитой кровью в глазах, за шиворот вытащил Митеньку, ногой и коленкой с большой ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не было!»
Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.
– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.


Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.