Рухнама

«Рухнама» (священная книга туркменского народа)
Автор:	Сапармурат Туркменбаши
Жанр:	Утопия
Язык оригинала:	Туркменский
Издатель:	Туркменская государственная издательская служба
Выпуск:	12 сентября 2001 года
Страниц:	416
Носитель:	Книга
Следующая:

«Рухнама́» (туркм. Ruhnama, от Ruh — «дух» и nama — «книга»: «Духовность») — книга, написанная, согласно официальной туркменской версии, первым президентом Туркмении Сапармуратом Туркменбаши (Ниязовым) в период с 1997 года по 12 сентября 2001 года.

По словам автора:

«…Рухнама — главная книга туркменского народа, книга-путеводитель. Она подводит итог исторической деятельности туркмен, рассказывает о складе их ума, привычках, традициях, обычаях, желаниях и намерениях туркменского народа. И если одна часть книги рассказывает о глубинном прошлом народа, не тронутом взором науки, то другая её часть — наше будущее! Одна часть Рухнама — Небо, другая — Земля! Рухнама — душа туркмен, книга о самих туркменах!»

Цель книги — создание позитивного образа туркменского народа, героико-поэтическое переосмысление его истории, обзор обычаев туркмен и определение моральных, семейных, социальных и религиозных норм для современных туркмен в их повседневной жизни.

Впервые «Рухнама» была выпущена 12 сентября 2001 года на туркменском языке. За пять лет, с 2001 по 2006 годы, книга издана на сорока языках мира, а общий тираж «Рухнамы» на всех языках превысил миллион экземпляров.

Книга состоит из нравственных наставлений и философских размышлений, перемежаемых легендами и историческими экскурсами.

Содержание

Книга «Рухнама» состоит из пяти глав:

• I глава — «Туркмен»
• II глава — «Путь туркмен» (туркм. Türkmen’in Yolu)
• III глава — «Истоки туркменской нации» (туркм. Türkmen Milleti)
• IV глава — «Государственность туркмен» (туркм. Türkmen’in Devleti)
• V глава — «Духовный мир туркмен» (туркм. Türkmen’in Manevî Dünyası)

В своей книге пожизненный президент нейтрального Туркменистана Сапармурат Туркменбаши (так он сам себя называет в книге) обращается к туркменскому народу (халк) с напоминанием (в мифологической и героической форме) о его истории и здравомысленным моральным назиданием, подкреплённым ссылкой на благословение Аллаха (первая глава начинается со слов: «С именем Великого Аллаха»).

Туркмены наделяются двумя добродетелями: вдохновением и цельностью («Мое главное философское кредо — целостность»). Через категорию цельности/целостности (холизм) понимается дух как принцип сплоченности, единства (туркм. agzybirlik). Люди представляют ценность не сами по себе, а как части единого целого. Нация — это одна из форм выражения этой целостности («Нация — это объединение людей, имеющих общий язык и религию, традиции и обычаи, судьбу и государство»). Различные нравственные качества приписываются различным категориям людей: юношам — честь, девушкам — стыд, молодым — воспитанность, пожилым — серьезность. Общими качествами названы терпение, добрососедство (гоншы окара), верность слову и трудолюбие — этим качествам туркмен научил Нуха через своего сына Ясина. 9 правил домашнего воспитания:

1. уважай старших,
2. люби младших,
3. почитай родителей,
4. опрятно одевайся,
5. храни дома только то, что заработано своим трудом,
6. содержи жилище в чистоте,
7. защищай близких,
8. храни вдохновение,
9. наряжай девушек.

Имя «туркмены» возводится к «турк иман» (родом из света). Родоначальником туркмен назван Огуз-хан («у истоков нашей нации стоял Огуз хан»), живший 5 тыс. лет назад. У Огуз-хана было 6 сыновей, каждый из которых имел 4 сына. 24 внука Огуз-хана стали прародителями 24 туркменских племен. Главные символы туркмен — это ковры и скакуны. Туркменам приписывается создание 70 государств (туркм. Döwlet), в том числе Маргиана, Парфии, Газневиды, Великой империи сельджуков, Ак-Коюнлу. Также им приписывается изобретение колеса. Однако 300 лет назад началось нравственное падение туркмен, исчезло доверие. «Народ стал утрачивать себя как нацию», разделившись на племена. Родилась поговорка «пшеницу жует зубастый».

Относительно религиозных представлений, Рухнама утверждает веру в Бога Аллаха, который посылал различных пророков (Моисей, Давид, Иисус, Мохаммед) для нравственного воспитания человечества. Однако присутствуют и пантеистические моменты («всё сущее наделено духом»).

Мораль «Рухнамы» заключается в культе патриархальных ценностей. Смысл жизни, согласно «Рухнаме», заключён в построении справедливого общества «Золотого века».

«Рухнама» в туркменской и международной культуре

Автор задумывал «Рухнаму» как «нравственную конституцию туркменов», поэтому каждый житель страны должен был изучать её в школе, читать на работе и дома, а заключённые перед освобождением из тюрьмы должны давать на ней клятву. Во всех общеобразовательных школах и вузах Туркмении «Рухнама» изучалась как отдельный предмет. Знание книги было необходимо для профессиональной аттестации во всех организациях и учреждениях страны. Например, министр связи Туркменистана Акмурадов требовал от руководителей подразделений на местах каждую декаду месяца проводить экзамены на знание «Рухнамы» для всех без исключения работников отрасли, а весь процесс сдачи экзаменов должен был быть заснят на видеокамеру. В каждой организации должна была быть комната или уголок «Рухнамы».

Ежегодно 12 сентября, в день первого издания книги «Рухнама», Туркменистан празднует «День Рухнама», который вошёл в перечень государственных праздников страны.

В честь книги месяц сентябрь был переименован Ниязовым в «Рухнаму», а суббота — в «рухгюн» («духовный день»), в который все обязаны изучать его творение.

В 2005 году стартовавшая с космодрома «Байконур» конверсионная ракета-носитель РС-20 «Днепр» вывела на орбиту флаг Туркмении и литературный труд президента Сапармурада Ниязова «Рухнама».

В начале 2006 года Ниязов распорядился построить в стране новый университет имени «Рухнамы». По замыслу президента, он должен был оказать благотворное влияние на развитие туркменского государства; в университете студенты будут изучать гуманитарные и естественные науки, уделяя особое внимание литературе.

Иностранным фирмам, работающим в Туркменистане, по утверждению журналистов немецкого журнала «Шпигель», было предъявлено требование перевести «Рухнаму» на свой язык — так, Эрих Йоншер, глава «DaimlerChrysler», за семилетний контракт на поставку своих грузовых автомобилей в Туркменистан отблагодарил его руководство торжественным вручением немецкого издания книги, переведённой и изданной за счёт компании. Подобным образом поступил и руководитель российской компании «КамАЗ» Сергей Когогин, который профинансировал перевод «Рухнамы» на татарский язык, а также её печатное издание.

После смерти Ниязова книга начала терять свою популярность, а весной 2009 года властями Туркмении была инициирована акция по изъятию экземпляров этой книги во всех учреждениях и предприятиях страны. Вместо неё туда завозят книги Гурбангулы Бердымухамедова, следующего за Ниязовым президента Туркмении.

В 2011 году в общеобразовательных школах Туркменистана «Рухнаму» оставили в списке изучаемых предметов, но сократили её преподавание до одного часа в неделю. Также был отменён выпускной экзамен по «Рухнаме».

C 1 сентября 2013 года в средних школах отменили изучение «Рухнамы», однако предмет пока остался обязательным на вступительных экзаменах в вузы Туркмении в 2013 году.

Отрывок, характеризующий Рухнама

Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!


В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.