Рущиц, Фердинанд

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Фердинанд Рущиц
Имя при рождении:

Ferdynand Ruszczyc

Дата рождения:

10 декабря 1870(1870-12-10)

Место рождения:

Богданово под Ошмянами ныне Воложинский район Минской области

Дата смерти:

30 октября 1936(1936-10-30) (65 лет)

Место смерти:

Богданово под Ошмянами ныне Воложинский район Минской области

Жанр:

художник-пейзажист

Стиль:

символизм

Награды:
Работы на Викискладе

Ферди́нанд Ру́щиц (Фердинанд Эдуардович Рущиц; польск. Ferdynand Ruszczyc; белор. Фердынанд Рушчыц; 10 декабря 1870, Богданово под Ошмянами, ныне Воложинский район Минской области, Беларусь[1] — 30 октября 1936, там же) — белорусский и польский живописец, график, сценограф.





Биография

Среднее классическое образование получил в Минской гимназии. С 1890 года учился на юридическом факультете Санкт-Петербургского университета. В 18921897 году обучался живописи под руководством И. И. Шишкина и А. И. Куинджи в императорской Академии художеств.

Совершил несколько поездок с образовательными целями — в Крым, Францию, Германию, Италию, Швецию. В 1897 году дебютировал на выставке дипломных работ Академии художеств. С этого времени до 1900 года его работы выставлялись на ежегодных выставках академии. В 1899 году прошла первая выставка в Вильне. Принимал участие в общественной и культурной жизни города, сотрудничал с театром.

Принимал эпизодическое участие в объединении «Мир искусства» (между прочим, участвовал в выставке в Москве в 1902 году). В 1900 году в Кракове вошёл в круг участников общества польских художников модернистской ориентации «Штука» („Sztuka“; «Искусство»). Организовал выставку этого объединения в Вильне в 1903 году. В 19041907 годах преподавал живопись в Училище изящных искусств (Szkoła Sztuk Pięknych), в 19071908 годах — профессор Академии изящных искусств в Кракове.

В 19181919 годах принимал участие в организации отделения изящных искусств в Университете Стефана Батория и был его первым деканом.

В 1921 году стал организатором первой официальной выставки польских художников в Гран-Пале в Париже. В связи с этим был удостоен ордена Почётного легиона.

В 1935 году президент Польши Игнаций Мосцицкий удостоил его звания почётного профессора УСБ.

Память

В Вильнюсе на стене выходящего на двор корпуса бывшего дома Медицинской коллегии (улица Пилес 22), в котором в 19231934 годы жил Фердинанд Рущиц[2], 11 июня 1999 года была открыта мемориальная доска с барельефом Рущица (скульптор Ромуалдас Квинтас)[3].

Творчество

Писал главным образом пейзажи. Автор иллюстраций, виньеток, обложек книг, эскизов афиш и плакатов. Иллюстрировал, оформил свыше пятидесяти книг. Среди них — путеводитель по Вильне („Przewodnik po Wilnie“) Юлиуша Клоса.

Автор декораций для пятнадцати театральных постановок, включая «Балладину» Юлиуша Словацкого (1914), «Свадьба» (1910) и «Ноябрьская ночь» (1930) Станислава Выспяньского; инсценировал ряд драматических произведений (помимо перечисленных — «Сид» Пьера Корнеля в виленском театре, 1924). Писал статьи о памятниках старины Вильны.

Произведения хранятся в музеях Белоруссии, Литвы, Польши.

Напишите отзыв о статье "Рущиц, Фердинанд"

Примечания

  1. [globus.tut.by/bogdanovo_volozh/index.htm Богданово]
  2. Bučas, Jurgis; Doveika, Kostas; Jučas, Kostas. Medicinos kolegijos namas // Lietuvos TSR istorijos ir kultūros paminklų sąvadas. — Vilnius: Vyriausioji enciklopedijų redakcija, 1988. — С. 203. — 592 с. — 25 000 экз. (лит.)
  3. Danguolė Dainienė. [www.vilnijosvartai.lt/personalities/view/?id=233 Ferdinandas Ruščicas (Ferdynand Ruszczyc)] (лит.). Vilnijos vartai. Vilniaus apskrities kraštotyra (2011). Проверено 1 февраля 2014.

Литература

  • Aleksandra Giełdoń-Paszek. Ferdynand Ruszczyc jako pedagog i pejzażysta Wileńszczyzny. — Dailės istorijos studijos. 1 tomas: XX amžiaus pradžios Vilnius: modernėjančios kultūros židinys = Wilno początku XX wieku: ognisko modernizującej się kultury. Straipsnių rinkinys lietuvių ir lenkų k., sudaryt. L. Laučkaite, Vilnius: Kultūros, filosofijos ir meno institutas, sp. “Sapnų sala”, 2004. ISBN 9986-638-48-8. S. 81—87.
  • Рушчыц Ф. [pawet.net/library/history/bel_history/_memoirs/016/Рушчыц_Ф._Дзённік.html Дзённік] — Мн.: Медысонт, 2002.

Ссылки

  • [belvirtclub.narod.ru/weekend/i_003_ruschits.htm Фердинанд Рущиц, художник из Воложина]
  • [web.archive.org/web/20030713214148/nasz-czas1.tripod.com/012/antone.html Beata Antonienko. Ferdynand Ruszczyc (1870—1936)] (польск.)
  • [www.pinakoteka.zascianek.pl/Ruszczyc/Index.htm Galeria Malarstwa Polskiego ] (польск.)
  • Рушчыц Ф. [pawet.net/library/history/bel_history/_memoirs/016/Рушчыц_Ф._Дзённік.html Дзённік] — Мн.: Медысонт, 2002.

Отрывок, характеризующий Рущиц, Фердинанд

Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.