Рыбаков, Фёдор Егорович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Фёдор Егорович Рыбаков
Дата рождения:

1868(1868)

Дата смерти:

1920(1920)

Место смерти:

Москва

Страна:

Российская империя Российская империя, Советская Россия Советская Россия

Научная сфера:

психиатрия, экспериментальная психология, психодиагностика

Учёная степень:

доктор медицинских наук

Учёное звание:

профессор

Альма-матер:

Московский государственный университет

Научный руководитель:

С. С. Корсаков

Известен как:

один из основателей и первый директор Московского психоневрологического института.

Фёдор Его́рович Рыбако́в (18681920, Москва) — российский и советский психиатр и психолог, доктор медицинских наук, профессор. Один из основателей и первый директор Московского психоневрологического института.





Биография

Фёдор Егорович Рыбаков родился в 1868 году в мещанской семье.

Изучал медицину в Московском императорском университете, после окончания которого долгое время работал внештатным ассистентом в психиатрической клинике университета и только в тридцать один год он был назначен на штатный оклад. В 1899 году Ф. Е. Рыбаков защитил докторскую диссертацию на тему «К вопросу об изменениях в центральной нервной системе при свинцовых параличах»[1].

В 1896 году Ф. Е. Рыбаков, впервые в России, организует в психиатрической клинике университета кабинет по лечению гипнозом больных алкоголизмом. В 1904 году, на основании доклада Ф. Е. Рыбакова, Пироговский съезд рекомендовал устройство амбулаторий для алкоголиков[2].

Придерживаясь умеренных социально-политических воззрений, Ф. Е. Рыбаков не разделял призывов психиатров к проведению социальных реформ. Полагал, что революционные события способствуют ухудшению состояния психически больных и провоцируют психические заболевания предрасположенных к ним индивидов[1].

В 1911 году, после ухода В. П. Сербского в отставку в знак протеста против политики министра просвещения Л. А. Кассо, на его место был назначен Ф. Е. Рыбаков, оказавшийся в оппозиции к большинству сотрудников, не желавших поддерживать нового директора. Бывшая до этого центром психиатрической жизни университетская клиника опустела, традиционные для клиники Малые пятницы были перенесены в другое место. Московские учёные и врачи объявили бойкот ставленникам Л. А. Кассо и в результате Ф. Е. Рыбаков оказался в изоляции — он не участвовал ни в съезде Союза психиатров, ни в Международном конгрессе по призрению душевнобольных, проходившего в Москве в 1913 году[1][2].

В 1919 году Ф. Е. Рыбаков, совместно с А. Н. Бернштейном, содействовал созданию Психоневрологического музея. В 1920 году музей был преобразован в Московский психоневрологический институт, а Рыбаков становится первым директором данного учреждения[3].

Фёдор Егорович скончался в 1920 году в Москве. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

Научная деятельность

Научные интересы Ф. Е. Рыбакова лежали в области экспериментально–психологических исследований в психиатрии, проблем социальной психиатрии, алкоголизма, аффективных психозов, также уделял внимание вопросам психотерапии и психогигиены[4].

Ф. Е. Рыбаков был активным сторонником использования психологических методов в процессе диагностики душевных болезней, пропагандировал применение тестов в педагогике и психиатрии. В 1901 году, после смерти А. А. Токарского, Рыбаков возглавил психологическую лабораторию при Московском университете, где, в дополнение к опытам В. Вундта с аппаратами, использовал тесты и эксперименты, разработанные Ф. Гальтоном, Г. Мюнстербергом, Б. Бурдоном, Г. Эббингаузом, Э. Крепелиным и А. Бине, а также соотечественниками – А. Н. Бернштейном и А. П. Нечаевым. В 1910 году Ф. Е. Рыбаков, совместно с Г. И. Россолимо и А. Н. Бернштейном, организовал Общество экспериментальной психологии. Введение тестов вызвало серьёзное неприятие и сопровождалось их критикой – как считали многие психиатры, тесты не выявляли то, на что были направлены[1][2].

Ф. Е. Рыбаков изучал проблему алкоголизма, считая что «душевнобольной и алкоголик – кровные братья». При этом указывал, что от пьющих родителей дети получают зачатки расположения к пьянству, но определяют в конечном итоге алкоголизм не они, а условия воспитания[5].

В 1908 году Рыбаков публикует работу «Современные писатели и больные нервы», в которой критиковал современных ему писателей, в том числе А. И. Куприна и И. А. Бунина, за «отсутствие идейности». По мнению Рыбакова, современная ему литература страдала не только от мелких тем, но и от засилья «патологических типов – вырождающихся, неврастеников и психопатов», которым «место не на жизненном пиру, а в санатории, в психиатрической больнице»[2].

Основные труды

  • Рыбаков Ф. Е. Гипнотизм и психическая зараза. — М.: «Типолитография В. Рихтер», 1905.
  • Рыбаков Ф. Е. Границы психического здоровья и помешательства. — М.: «Типолитография В. Рихтер», 1906.
  • Рыбаков Ф. Е. Душевные расстройства в связи с последними политическими событиями. — М., 1906.
  • Рыбаков Ф. Е. Современные писатели и больные нервы: психиатрический этюд. — М., 1908.
  • Рыбаков Ф. Е. Атлас для экспериментально–психологического исследования личности с подробным описанием и объяснением таблиц. — М.: «Типолитография И. Д. Сытина», 1910.
  • Рыбаков Ф. Е. Современная интеллигенция и «озверение» нравов // «Куда мы идём? Настоящее и будущее русской интеллигенции, литературы, театра и искусств...: сборник статей и ответов». — М., 1910.
  • Рыбаков Ф. Е. Циклофрения: круговой психоз.М., 1913.
  • Рыбаков Ф. Е. Влияние культуры и цивилизации на душевные заболевания. — М., 1914.
  • Рыбаков Ф. Е. Душевные болезни. — М., 1916.
  • Рыбаков Ф. Е. Атлас для экспериментально–психологического исследования личности. — СПб.: «КАРО», 2008. — 128 с. — ISBN 978-5-9925-0061-5.

Напишите отзыв о статье "Рыбаков, Фёдор Егорович"

Примечания

  1. 1 2 3 4 Рыбаков Ф. Е. Краткие биографические сведения, круг научных интересов // Атлас для экспериментально–психологического исследования личности. — СПб.: КАРО, 2008. — С. 8–9. — 128 с. — (Психологический взгляд). — 2000 экз. — ISBN 978-5-9925-0061-5.
  2. 1 2 3 4 Сироткина И. [bookap.info/book/sirotkina_klassiki_i_psihiatry/gl23.shtm // Классики и психиатры. Психиатрия в российской культуре конца XIX — начала XX веков.]
  3. [elib.gnpbu.ru/sections/0100/bernshtejn_a_n/ Научная педагогическая электронная библиотека // Бернштейн Александр Николаевич.]
  4. [letopis.msu.ru/peoples/453 Летопись Московского университета // Рыбаков Фёдор Егорович.]
  5. [www.sociologyinweb.ru/spgs-120-2.html Социология в статьях // Семья алкоголиков как объект социальной работы.]

Ссылки

  • [meddics.ru/node/181902 тест фигуры Рыбакова].

Отрывок, характеризующий Рыбаков, Фёдор Егорович

– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.


– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.