Рыбаков, Николай Игоревич

Николай Игоревич Рыбаков

Николай Рыбаков на экологической конференции 30 мая 2014 года

Никола́й И́горевич Рыбако́в (род. 24 декабря 1978 года, Ленинград, СССР) — российский политик и общественный деятель, заместитель председателя партии «Яблоко» (с 2015), исполнительный директор Экологического правозащитного центра «Беллона» в Санкт-Петербурге (с 2008 по 2015 год), член правления Центра антикоррупционных исследований и инициатив «Трансперенси-Интернешнл» (с 2011 года), главный редактор журнала [www.bellona.ru/subjects/ecopravo «Экология и право»] (с 2014 года по 2015 год).

Биография

Отец — Игорь Николаевич Рыбаков (1946—2015), заведующий лабораторией лесных машин Лесотехнической Академии им. С. М. Кирова (с 2011 года — Санкт-Петербургский государственный лесотехнический университет им. С. М. Кирова), мать — Елена Дмитриевна Рыбакова (род. 1956), научный сотрудник этого же института.

С 1985 по 1995 учился в школе № 534 Выборгского района Санкт-Петербурга. В старших классах в 1992—1993 годах параллельно учился в экономической школе Санкт-Петербургского Университета экономики и финансов, а в 1993—1995 — в Бизнес-колледже Санкт-Петербургского государственного университета (окончил с отличием). В 1995 году поступил в Санкт-Петербургский государственный университет путей сообщения на кафедру «Экономика строительного производства», окончил с отличием в 2000 году.

Профессиональная карьера

Работать начал с 13 лет — в фермерском хозяйстве в Приозерском районе, затем — в строительном кооперативе «Содружество».

С 1997 по 2000 год работал помощником депутата Законодательного Собрания Санкт-Петербурга Михаила Амосова.

С 2000 по 2001 работал главным специалистом Фонда экономических и политических исследований «ЭПИцентр Санкт-Петербург» (руководитель — Игорь Артемьев, ныне — глава Федеральной антимонопольной службы). В Фонде курировал вопросы молодежной политики и образования.

В 2000 году был избран депутатом Муниципального образования «Светлановское» Санкт-Петербурга, в муниципалитете стал председателем комиссии по бюджету, финансам и имуществу. Одновременно в 2001—2003 годах преподавал основы права в школе-интернате № 33 для слабослышащих детей Выборгского района Санкт-Петербурга. В 2004 году был избран депутатом Муниципального совета «Гражданка» (Санкт-Петербург), в совете стал председателем комиссии по бюджетным, правовым и информационным вопросам, членом редакционной коллегии газеты «Муниципальная Гражданка».

В 2006 году избран главой Местной администрации Муниципального образования «Гражданка» (Санкт-Петербург). На посту главы администрации занимался не только решением хозяйственных вопросов, но проводил и просветительскую работу. Муниципалитет неоднократно побеждал в различных городских конкурсах в области благоустройства.

По инициативе председателя Совета Ольги Штанниковой и главы администрации Николая Рыбакова Муниципальный совет «Гражданка» направил в Законодательное собрание Санкт-Петербурга проект закона, которым запрещалось бюджетное финансирование строительства небоскрёба «Охта-центр» (строительство поддерживала губернатор Валентина Матвиенко). В 2008 году был смещен с должности. По другой версии Рыбаков лишился поста главы администрации так как инициировал расследование, в результате которого муниципалы вскрыли нарушения при организации призыва на воинскую службу.

С 2008 года работает исполнительным директором Экологического правозащитного центра «Беллона». С 2010 года является главным редактором электронного издания «Беллона.ру», с 2014 года — главный редактор журнала «Экология и право».

Политическая и общественная деятельность

Приход в политику

В 1995 году пришел в «Яблоко», вступив в Санкт-Петербургский Молодежный союз «Яблоко». В 1997 году избран членом Центрального Совета Санкт-Петербургского Молодежного союза «Яблоко», а в 1999—2000 годах был его председателем.

Статус в партии

В 2000 году впервые избран членом Политсовета петербургского отделения партии «Яблоко» и руководителем Выборгской районной организации партии.

2002—2003 — помощник депутата фракции «Яблоко» в Государственной думе РФ Сергея Митрохина.

В октябре 2005 года избран членом бюро регионального совета Санкт-Петербургского отделения партии «Яблоко».

С 2005 по 2009 годы был редактором партийного издания — бюллетеня «Демократ».

С 2008 года — член федерального бюро партии «Яблоко».

С 2009 года — заместитель председателя Санкт-Петербургского отделения партии «Яблоко».

В 2012—2014 годах представлял партию в коалиции «Демократический Петербург».

В 2015 году баллотировался на пост председателя партии «Яблоко», но не был избран.

С 20 декабря 2015 года — заместитель председателя партии «Яблоко».

Член внутрипартийной фракции «Зеленая Россия».

Один из авторов и заместитель руководителя проекта Концептуальной стратегии развития мегаполиса «Большой Петербург. XXI век» (руководитель проекта — Григорий Явлинский).

Участие в выборах

В марте 2000 года в 21 год, набрав наибольшее число голосов в городе, избран депутатом Муниципального Совета «Светлановское» в Санкт-Петербурге. На избирательном участке, где живёт Николай Рыбаков, за него проголосовало более 54 % избирателей. В декабре 2002 года баллотировался в Законодательное собрание Санкт-Петербурга по 3-му избирательному округу (Выборгский район, Санкт-Петербург) от блока «СПС+ЯБЛОКО» и занял второе место.

В марте 2004 года избран депутатом Муниципального совета «Гражданка» (Калининский район, Санкт-Петербург). До декабря 2004 года совмещал работу в качестве депутата в двух муниципальных советах. На выборах депутатов Муниципального совета «Светлановское» 19 декабря 2004 года снова занял первое место. На этот раз на избирательных участках за Николая Рыбакова проголосовало до 75 % избирателей. Однако в результате вброса бюллетеней в пользу кандидатов от «Единой России» не признан избранным депутатом (выборы проходили по многомандатному округу). Прокурором Санкт-Петербурга по данному факту было возбуждено уголовное дело по статье «Фальсификация результатов голосования», но расследование дела прокуратурой до конца не было доведено.

Участвовал в выборах в Законодательное собрание Санкт-Петербурга в качестве кандидата в 2007 году (список «Яблока» был снят с выборов) и в 2011 года (партия официально получила на выборах по спискам 12,5 % голосов). Участвовал в выборах в Государственную Думу в качестве кандидата по списку партии «Яблоко» от Санкт-Петербурга в 2007 и 2011 годах.

На съезде партии "Яблоко", прошедшем 1-3 июля 2016 года, выдвинут кандидатом в депутаты Государственной Думы VII созыва (выборы пройдут 18 сентября 2016 года) седьмым номером в составе общефедеральной части партийного списка (10 кандидатов), а также по Центральному одномандатному избирательному округу в Санкт-Петербурге.

Руководство избирательными кампаниями

Участвовал во всех избирательных кампаниях партии в Санкт-Петербурге с 1995 года. Начинал работать агитатором, распространителем партийных материалов.

В 1998 году руководил штабом избирательной кампании по выборам Михаила Амосова в Законодательное собрание Санкт-Петербурга (победил в первом туре, получив более 55 % голосов избирателей).

В 1999 году — один из руководителей штаба по выборам Сергея Степашина в Государственную Думу, который шел кандидатом от партии «Яблоко» по одному из округов в Санкт-Петербурге. В результате выборов Сергей Степашин, набрав 49 % голосов, победил в избирательном округе Геннадия Селезнева, который на тот момент был председателем Государственной Думы.

В 2002—2003 годах — руководитель избирательного штаба Сергея Митрохина по выборам в Государственную думу в одномандатном округе в Москве. По данным опросов на выходах с участков Митрохин одержал победу, однако с незначительным перевесом (32,13 % против 29,93 % у Митрохина) депутатом был признан представитель «Единой России».

В 2011 году возглавил избирательный штаб партии «Яблоко» по выборам в Законодательное собрание Санкт-Петербурга и штаб по выборам в Государственную думу по Санкт-Петербургу. Партия официально получила 12,73 % голосов (236 632 голоса), по данным экзит-пулов до 18,9 % голосов.

В 2012 году — руководитель штаба по выборам Григория Явлинского на пост президента России по Санкт-Петербургу.

Общественная жизнь

В 2005 году стал автором просветительного проекта «Помни Соловки», который реализуется в образовательных учреждениях Санкт-Петербурга.

Один из организаторов массовых акций против строительства небоскреба «Охта-центр» в историческом центре Санкт-Петербурга. Автор идеи логотипа «Сохраним живое сердце Петербурга». Был одним из заявителей в Смольнинском суде Санкт-Петербурга по делу об отмене постановления Правительства Санкт-Петербурга, которым было разрешено возвести офис «Газпрома» высотой более 400 метров на границе исторического центра города. Суд отказал в удовлетворении требований истцов, но в результате общественной кампании Правительство Санкт-Петербурга было вынуждено отменить постановление.

С 2006 года — один из организаторов акций памяти Анны Политковской на Троицкой площади в Санкт-Петербурге, выступал с предложением присвоить имя Анны Политковской одной из улиц в Санкт-Петербурге. С 2009 года — один из организаторов акций памяти Натальи Эстемировой.

С 2011 года входит в состав Правозащитного совета Санкт-Петербурга. С 2011 года — член общественной наблюдательной комиссии по контролю за обеспечением прав человека в местах принудительного содержания и содействия лицам, находящимся в местах принудительного содержания, член Правления Центра антикоррупционных исследований и инициатив «Трансперенси Интернешнл — Россия». С 2013 года — член Консультативного совета при Уполномоченном по правам человека в Санкт-Петербурге.

Член жюри Всероссийского студенческого [www.bellona.ru/pravo/subjects/ecojur конкурса «ЭКО-ЮРИСТ»], ежегодно проводимого [bellona.ru Экологическим правозащитным центром «Беллона»] с 2009 года. Председатель оргкомитета ежегодной Всероссийской конференции экологических активистов. Редактор ежегодного общественного доклада о нарушении экологических прав граждан Российской Федерации (издается с 2010 года).

В 2014—2015 годах инициировал акции общественной поддержки осужденного эколога Евгения Витишко, посещал его в колонии, присутствовал на заседаниях суда. В 2012 году Николай Рыбаков принял участие в заседании Совета по развитию гражданского общества и правам человека при президенте России. На заседании председательствовал президент Дмитрий Медведев. Рыбаков говорил о преследовании экологических активистов со стороны властей. В частности, были описаны ситуации с Михаилом Бекетовым, Александром Сенотрусовым, Суреном Газаряном, Евгением Витишко, Максимом Петлиным. В завершение своего выступления Рыбаков призвал Медведева отозвать внесенную им для утверждения на посту губернатора Краснодарского края кандидатуру Александра Ткачева:

Уважаемый Дмитрий Анатольевич! Такого ещё не было, но тем не менее, мы просим, чтобы вы отозвали внесённую кандидатуру губернатора Ткачёва для переназначения его на следующий губернаторский срок. Это даст людям веру в то, что должна быть какая-то ответственность, что чиновники не могут себя так вести. Не может губернатор не вести диалога и так поступать в своём родном крае. — Николай Рыбаков на встрече с Дмитрием Медведевым

Увлечения и творчество

Увлечения — театр, художественная фотография, плавание, йога.

Персональные фотовыставки:

• «Из России с любовью» (1997, Академия Теодора Хойса, Гуммерсбах, ФРГ);
• «Ленинградская блокада. 61 года спустя» (2003, Детский центр исторического воспитания Государственного музея политической истории России) и 2004, Дом детского творчества «Союз», Санкт-Петербург);
• «Помни Соловки» (2005, Интернет-центр CAFEMAX-На Невском, Санкт-Петербург, Россия, 2010, Фонд Фридриха Науманна, Москва).

Автор книг:

• «История сада у Серебряного пруда»;
• «Ленинградская блокада. 61 год спустя»;
• [www.solovki.ca/downloads/n_rybakov_remember_solovki.pdf «Помни Соловки. Книга впечатлений»];
• «История Пискаревского мемориала»;
• [bellona.ru/filearchive/fil_Kak_pravilno_napisat_obraschenie_s.pdf «Как правильно написать обращение в орган власти»].

Николай Рыбаков также является одним из авторов фильма о преступлениях второй чеченской войны [pomnialdy.ru/Aldi_new/Pages_html/Muzei/Muzei_Film.html «Алды. Без срока давности»] (в соавторстве с Екатериной Сокирянской («Мемориал») и Еленой Виленской ([peacehouse.ru/about_p_4.html «Дом мира и ненасилия»]). В работе над фильмом принимали участие журналист Наталья Эстемирова и актёр Алексей Девотченко.

Интересные факты

В феврале 2013 года в ответ на поддержку детским омбудсменом Павлом Астаховым «Закона Димы Яковлева» создал [democrator.ru/petition/pavla-astahova---v-otstavku-2015-09-11/ петицию за отставку уполномоченного «Освободить Павла Астахова от должности Уполномоченного по правам ребёнка при Президенте РФ»]. За два дня обращение поддержали более 10 000 человек. При этом сайт подвергся DDoS-атаке. Ресурс «Демократор», на котором происходил сбор подписей, впервые признал, что был вынужден откорректировать голосование, так как «боты» высказывались в поддержку Астахова.

Отрывок, характеризующий Рыбаков, Николай Игоревич

– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.


В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.


Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.
Во время этого трудного путешествия m lle Bourienne, Десаль и прислуга княжны Марьи были удивлены ее твердостью духа и деятельностью. Она позже всех ложилась, раньше всех вставала, и никакие затруднения не могли остановить ее. Благодаря ее деятельности и энергии, возбуждавшим ее спутников, к концу второй недели они подъезжали к Ярославлю.
В последнее время своего пребывания в Воронеже княжна Марья испытала лучшее счастье в своей жизни. Любовь ее к Ростову уже не мучила, не волновала ее. Любовь эта наполняла всю ее душу, сделалась нераздельною частью ее самой, и она не боролась более против нее. В последнее время княжна Марья убедилась, – хотя она никогда ясно словами определенно не говорила себе этого, – убедилась, что она была любима и любила. В этом она убедилась в последнее свое свидание с Николаем, когда он приехал ей объявить о том, что ее брат был с Ростовыми. Николай ни одним словом не намекнул на то, что теперь (в случае выздоровления князя Андрея) прежние отношения между ним и Наташей могли возобновиться, но княжна Марья видела по его лицу, что он знал и думал это. И, несмотря на то, его отношения к ней – осторожные, нежные и любовные – не только не изменились, но он, казалось, радовался тому, что теперь родство между ним и княжной Марьей позволяло ему свободнее выражать ей свою дружбу любовь, как иногда думала княжна Марья. Княжна Марья знала, что она любила в первый и последний раз в жизни, и чувствовала, что она любима, и была счастлива, спокойна в этом отношении.
Но это счастье одной стороны душевной не только не мешало ей во всей силе чувствовать горе о брате, но, напротив, это душевное спокойствие в одном отношении давало ей большую возможность отдаваться вполне своему чувству к брату. Чувство это было так сильно в первую минуту выезда из Воронежа, что провожавшие ее были уверены, глядя на ее измученное, отчаянное лицо, что она непременно заболеет дорогой; но именно трудности и заботы путешествия, за которые с такою деятельностью взялась княжна Марья, спасли ее на время от ее горя и придали ей силы.
Как и всегда это бывает во время путешествия, княжна Марья думала только об одном путешествии, забывая о том, что было его целью. Но, подъезжая к Ярославлю, когда открылось опять то, что могло предстоять ей, и уже не через много дней, а нынче вечером, волнение княжны Марьи дошло до крайних пределов.
Когда посланный вперед гайдук, чтобы узнать в Ярославле, где стоят Ростовы и в каком положении находится князь Андрей, встретил у заставы большую въезжавшую карету, он ужаснулся, увидав страшно бледное лицо княжны, которое высунулось ему из окна.
– Все узнал, ваше сиятельство: ростовские стоят на площади, в доме купца Бронникова. Недалече, над самой над Волгой, – сказал гайдук.
Княжна Марья испуганно вопросительно смотрела на его лицо, не понимая того, что он говорил ей, не понимая, почему он не отвечал на главный вопрос: что брат? M lle Bourienne сделала этот вопрос за княжну Марью.
– Что князь? – спросила она.
– Их сиятельство с ними в том же доме стоят.
«Стало быть, он жив», – подумала княжна и тихо спросила: что он?
– Люди сказывали, все в том же положении.
Что значило «все в том же положении», княжна не стала спрашивать и мельком только, незаметно взглянув на семилетнего Николушку, сидевшего перед нею и радовавшегося на город, опустила голову и не поднимала ее до тех пор, пока тяжелая карета, гремя, трясясь и колыхаясь, не остановилась где то. Загремели откидываемые подножки.
Отворились дверцы. Слева была вода – река большая, справа было крыльцо; на крыльце были люди, прислуга и какая то румяная, с большой черной косой, девушка, которая неприятно притворно улыбалась, как показалось княжне Марье (это была Соня). Княжна взбежала по лестнице, притворно улыбавшаяся девушка сказала: – Сюда, сюда! – и княжна очутилась в передней перед старой женщиной с восточным типом лица, которая с растроганным выражением быстро шла ей навстречу. Это была графиня. Она обняла княжну Марью и стала целовать ее.
– Mon enfant! – проговорила она, – je vous aime et vous connais depuis longtemps. [Дитя мое! я вас люблю и знаю давно.]
Несмотря на все свое волнение, княжна Марья поняла, что это была графиня и что надо было ей сказать что нибудь. Она, сама не зная как, проговорила какие то учтивые французские слова, в том же тоне, в котором были те, которые ей говорили, и спросила: что он?
– Доктор говорит, что нет опасности, – сказала графиня, но в то время, как она говорила это, она со вздохом подняла глаза кверху, и в этом жесте было выражение, противоречащее ее словам.
– Где он? Можно его видеть, можно? – спросила княжна.
– Сейчас, княжна, сейчас, мой дружок. Это его сын? – сказала она, обращаясь к Николушке, который входил с Десалем. – Мы все поместимся, дом большой. О, какой прелестный мальчик!
Графиня ввела княжну в гостиную. Соня разговаривала с m lle Bourienne. Графиня ласкала мальчика. Старый граф вошел в комнату, приветствуя княжну. Старый граф чрезвычайно переменился с тех пор, как его последний раз видела княжна. Тогда он был бойкий, веселый, самоуверенный старичок, теперь он казался жалким, затерянным человеком. Он, говоря с княжной, беспрестанно оглядывался, как бы спрашивая у всех, то ли он делает, что надобно. После разорения Москвы и его имения, выбитый из привычной колеи, он, видимо, потерял сознание своего значения и чувствовал, что ему уже нет места в жизни.
Несмотря на то волнение, в котором она находилась, несмотря на одно желание поскорее увидать брата и на досаду за то, что в эту минуту, когда ей одного хочется – увидать его, – ее занимают и притворно хвалят ее племянника, княжна замечала все, что делалось вокруг нее, и чувствовала необходимость на время подчиниться этому новому порядку, в который она вступала. Она знала, что все это необходимо, и ей было это трудно, но она не досадовала на них.
– Это моя племянница, – сказал граф, представляя Соню, – вы не знаете ее, княжна?
Княжна повернулась к ней и, стараясь затушить поднявшееся в ее душе враждебное чувство к этой девушке, поцеловала ее. Но ей становилось тяжело оттого, что настроение всех окружающих было так далеко от того, что было в ее душе.
– Где он? – спросила она еще раз, обращаясь ко всем.
– Он внизу, Наташа с ним, – отвечала Соня, краснея. – Пошли узнать. Вы, я думаю, устали, княжна?
У княжны выступили на глаза слезы досады. Она отвернулась и хотела опять спросить у графини, где пройти к нему, как в дверях послышались легкие, стремительные, как будто веселые шаги. Княжна оглянулась и увидела почти вбегающую Наташу, ту Наташу, которая в то давнишнее свидание в Москве так не понравилась ей.
Но не успела княжна взглянуть на лицо этой Наташи, как она поняла, что это был ее искренний товарищ по горю, и потому ее друг. Она бросилась ей навстречу и, обняв ее, заплакала на ее плече.
Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.