Рыбин, Георгий Николаевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Георгий Николаевич Рыбин
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Гео́ргий Никола́евич Ры́бин (18 апреля 1901, Джаркент — 1 марта 1974, Ленинград) — русский гидрограф, исследователь Арктики и Балтийского моря.

В его честь названы:

[www.polarpost.ru/Library/Popov-avtograph/text-avtograf_na_karte-17.html Рыбин- яха]- 1923 г. Река, впадающая в Обскую губу (Карское море)- Устье 69º01' N 72º31’ Е- как впервые нанесшего реку на карту.

[www.geonames.org/maps/google_31.783_-12.817.html Гора Рыбина]- 1999 г. Гора в Атлантическом океане 31°47’2N, 12°49’4W к северу от Канарских островов с наименьшей глубиной 412 м на фоне окружающих глубин 2400—2500 м, в честь его выдающегося вклада в изучение северных морей и Балтийского моря, и в обучение гидрографов.





Биография

Детство и юность, учеба

Рыбин Г. Н. родился в семье потомственного казачьего офицера. Чтобы помочь семье, он в течение 3 лет- с 1917 по 1919 гг.- на периоды летних каникул устраивался в Омске, где он жил с родителями и младшей сестрой Ольгой, на сезонные работы в изыскательскую партию по землечерпанию реки Иртыш. В 1919 году окончил с золотой медалью Первую Омскую мужскую гимназию и поступил в Томский технологический институт. Однако учебе помешал призыв его в августе 1919 в армию Колчака, в казачью сотню при штабе 3й армии. В январе 1920 Рыбин заболел сыпным, затем возвратным тифом, и 4 месяца находился на излечении в селе Корестелово Ербевской волости Канского уезда. Затем был призван в Красную армию- красноармейцем 2й роты Отдельного Запасного стрелкового батальона Западно- Сибирского военного округа (г. Тюмень). В сентябре 1920 откомандирован в Томск для продолжения образования в Технологическом институте. Однако за отсутствием вакансий в институт Георгий принят не был, а поступил в Омский Землеустроительно-Межевой Техникум.

Убекосибирь

После заключения РСФСР в марте 1921 г. торгового соглашения с Великобританией и торгового договора с Норвегией, под руководством В. И. Ленина организуется Карская товарообменная экспедиция. Сдав зачеты, летом 1921 Г. Н. Рыбин поступает вновь на военную службу- в Убекосибири (Управление безопасности кораблевождения), в Отдельный гидрографический отряд в качестве лотового рулевого гидрографического судна под номером «141». В 1922 оставляет учебу и зачисляется на командную должность — переводчиком штурманской части Обской лоцдистанции Убекосибири. Затем он занимает должность производителя работ на различных гидрографических судах («Иней», «Орлик», «Анна», Циркуль", «Прибой», «Торос»). В июле 1925 г. назначен заведующим компасным делом (девиатором) по Обскому бассейну.

В 1927 г. сдал специально созданной для этой цели комиссии, экзамены по курсу гидрографического училища.

В 1928 Георгий экстерном сдает экзамены в Одесском мореходном техникуме для получения квалификации штурмана.

В 1930 году Георгий Николаевич окончил специальные курсы командного состава ВМФ РККА (Рабоче-крестьянской Красной армии) при Военно-морском училище им. М. В. Фрунзе по гидрографической специальности (гидрографический класс). /РГА ВМФ, Фр.-895, оп.3, д. 26, л. 273/ С 1930 по 1933 годы служил в Енисейской лоцдистанции Убекосибири, командуя военным гидрографическим судном «Циркуль». В марте 1933 г. в связи с передачей органов гидрографической службы Сибири в ведение Главного управления Северного морского пути (Главсевморпуть), после окончания работ Обь-Енисейской экспедиции гидрографы были переведены Ленинград. Здесь командир РККФ Рыбин Г. Н. был назначен на должность старшего производителя работ в Отдельный гидрографический отряд Убекобалта (г. Кронштадт). С этого года началась служба на Балтике.

Убекобалт

В последующий период службы в Убекобалте, (переименованном затем в Гидрографический отдел Краснознамённого Балтийского флота — ГО КБФ, Георгий Николаевич занимал должности начальника гидрографической партии, командира корабля 2 ранга «Ост» и помощника начальника ГО по МТО, командира отряда гидрографических кораблей. Все задания выполнял успешно. Всё это позволило командованию в 1937 году направить его для учёбы на вечернем гидрографическом факультете Военно-Морской Академии имени Ворошилова. (В то время она размещалась в доме № 8 по 11-й линии Васильевского острова в Ленинграде). Он успешно закончил три курса на факультете, а для окончания последнего курса осенью 1940 года был откомандирован в академию уже для очного обучения и в августе 1941 года окончил полный курс академии по гидрографической специальности, получив квалификацию Военно-морского инженера гидрографа.

Война

После окончания академии Георгий Николаевич был направлен в Маневренный гидрографический отряд ГО КБФ. В черновике автобиографии он пишет, что после ВМА он был назначен на должность «зам. Нач. Балт. гидро. эксп.».

В ноябре 1941 года капитан 3 ранга Г. Н. Рыбин был назначен на должность заместителя начальника ГО КБФ, которую он исполнял всю войну. На посту командира отряда его заменил капитан 3 ранга [www.polarpost.ru/Library/Popov-avtograph/text-avtograf_na_karte-10.html Всеволод Иванович Воробьёв], хорошо знакомый Георгию Николаевичу ещё по службе в Убекосибири.

Во время Великой Отечественной войны занимался организацией навигационно-гидрографического обеспечения боевых действий флота, обеспечением переброски армейских соединений и высадки десантов, переводом средств навигационного оборудования на особый режим работы. В течение всей блокады он находился в Ленинграде — служил в должности начальника 1 отдела, а затем заместителя начальника Гидрографического отдела КБФ, которым в то время был [flot.com/blog/historyofNVMU/791.php Георгий Иванович Зима].

По рассказу сына Г.И.Зимы, приглашая Георгия Рыбина к себе в заместители в ноябре 1941 года, Зима сказал: "Время трудное, никому доверять нельзя. Только казак казаку может доверять". Видимо, имелось в виду подозрение о систематической утечке информации из КБФ к немцам. Зима был из кубанских казаков, Рыбин- из сибирских.

Во время Блокады Ленинграда очень [militera.lib.ru/memo/russian/tributz_vf/index.html большую роль сыграли гидрографы] при обеспечении стрельб береговой и корабельной артиллерии. На гидрографов возлагалось точное геодезическое определение позиций наших корабельных, береговых, железнодорожных и зенитных батарей, составление батарейных формуляров и других документов для обеспечения стрельбы, а, главное, разведка батарей противника путём их инструментальной засечки [1]. Для этой цели были сформированы 2 маневренных гидрографических отряда. Одним из них руководил капитан 3 ранга Г. Н. Рыбин. Один из пунктов для засечки немецких батарей находился на куполе Исаакиевского собора. В ноябре 1941 за отличную работу по геодезическому обеспечению артиллерии КБФ, участвовавшей в обороне Ленинграда, капитан 2 ранга Г. Н. Рыбин был награждён ценным подарком — карманными швейцарскими часами (Они переданы на хранение в музей [okeany.com/vk/gunio.htm Главного управления навигации и океанографии Министерства обороны]).

Во время Блокады в 1942 году Г. Н. Рыбин перенес дистрофию.

После снятия блокады в 1944 году и освобождения Эстонии Гидрографический отдел КБФ был переведён в Таллин. Гидроотдел размещался в четырехэтажном доме № 13 на улице Крейцвальди. На четвертом этаже в трехкомнатной квартире жила семья Рыбина в составе жены и сына. Там сын поступил учиться в 1-ю русскую гимназию, которая располагалась в Вышгороде. Там встретили День Победы 9 мая 1945 года. В этом же году Георгий Николаевич партийной организацией 7 отдела Политуправления КБФ был принят в члены ВКП(б) (Всесоюзной коммунистической партии большевиков).

В 1944 и 1945 годах основной задачей гидроотдела был скорейший ввод в строй портов и СНО (маяков, знаков, створов и т. п.) после их занятия нашей армией. Г. Н. Рыбин участвовал в Восточно- Прусской и Кёнигсбергской операциях, закончив свой боевой путь в Кёнигсберге.

После войны

В 1945 году Краснознаменный Балтийский флот был разделен на два флота: 4й флот (его ещё называли Южный Балтийский флот или ЮБФ) с главной базой в Пиллау (Балтийске), и 8й флот (СБФ) с главной базой в Таллине. Георгий Николаевич был назначен начальником гидрографического отдела 4го флота и переехал в Кёнигсберг, где ему была предоставлена квартира в частном доме и автомобиль Хорьх с водителем- матросом.

Летом 1947 года Г.Н. Рыбин был назначен на должность преподавателя кафедры гидрографии и геодезии в Высшее Военно-морское Краснознамённое училище (ВВМКУ) им. М. В. Фрунзе. В течение 7 лет преподавал гидрографию, топографию и аэротопографию. Обладая большим практическим опытом производства гидрографических работ, Георгий Николаевич давал курсантам не только теоретические положения по этим дисциплинам, но и раскрывал некоторые «секреты» съёмок, которые известны только гидрографам-практикам.

Всегда вежливый, подтянутый, аккуратный, сдержанный, точный, Георгий Николаевич был образцом русского морского офицера. Он открывал факультетские вечера первым туром вальса в Зале Революции училища.

В Ленинграде Рыбин жил в доме Набокова (ул. Герцена д. 47) и делил гараж на две машины (бывшую каретную) с композитором Соловьевым- Седым.

В 1999 году Комиссия по географическим названиям Международной гидрографической организации и Межправительственной океанографической комиссии ЮНЕСКО присвоила имя Рыбина — [www.geonames.org/maps/google_31.783_-12.817.html Rybin Seamount]- подводной горе в Атлантическом океане (Ш=31°47’2 сев., Д=12°49’4 зап.) Эта подводная гора с наименьшей глубиной 412 м среди окружающих глубин порядка 2400—2500 м была обнаружена в 1979 году Атлантической океанографической экспедицией Балтийского флота.

Напишите отзыв о статье "Рыбин, Георгий Николаевич"

Примечания

  1. Трибуц В.Ф. "Балтийцы сражаются" Воениздат, 1985

militera.lib.ru/memo/russian/tributz_vf/index.html

Сергей Владимирович Попов. Архангельск, Северо-Западное книжное издательство, 1990 www.polarpost.ru/Library/Popov-avtograph/text-avtograf_na_karte-17.html

Отрывок, характеризующий Рыбин, Георгий Николаевич

Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.