Рыцари труда

Рыцари Труда (англ. Knights of Labour) — название распространённого, главным образом в США, общественного союза (ордена), имевшего целью улучшение положения всех категорий рабочего класса. Также Рыцарями Труда называли членов этого союза. Последними могли быть все сочувствующие целям ордена без различия пола, национальности, расы, религии, подданства, местожительства, профессии, классового положения, принадлежности к другому общественному союзу, к той или иной политической партии. Союз существовал с 1869 г. по 1949 г., когда последние 50 членов союза прекратили приём в организацию.

Члены союза

К участию в союзе безусловно не допускались:

1. адвокаты, чтобы союз не стал орудием их политиканских стремлений;
2. доктора, в качестве людей часто невежественных, но берущих большие деньги за врачеванье;
3. банкиры, как монополизаторы денег и кредита;
4. все участвующие в производстве спиртных напитков и в торговле ими, ввиду вреда их профессии для народной нравственности.

Таким образом, по идее, орден Рыцарей труда отличался от союзов специально рабочих, профессиональных, национальных, религиозных и политических. На практике, однако, он являлся:

1. общерабочим, так как в действительности состоит преимущественно из лиц рабочего класса и по уставу ордена требовалось, чтобы в каждом вновь образующемся местном собрании по крайней мере ⅔ членов были рабочими;
2. национальным, так как, будучи всецело продуктом североамериканских условий, носил чисто североамериканский характер.

Цели и средства их достижения

Цели, преследуемые союзом, были выражены в декларации (preamble), принятой на первом генеральном собрании 3 января 1878 г. Их можно разделить на конечные и ближайшие.

Конечные цели — обеспечение рабочему классу справедливого участия в пользовании создаваемыми им богатствами большого досуга для развития интеллектуальных, моральных и социальных способностей и вообще активного участия во всех благах, доставляемых прогрессирующей цивилизацией.

Ближайшие цели, которые могли быть осуществлены законодательным путём. На уровне отдельных штатов и общин, целями являлись: учреждение бюро статистики труда, принятие мер в пользу охраны жизни и здоровья рабочих, установление вознаграждения за причинённый им при работе вред, запрещение труда малолетних младше 15-летнего возраста, сокращение рабочего времени, введение 8-часового рабочего дня, установление законом еженедельной выдачи заработной платы наличными деньгами, запрещение частным предпринимателям пользоваться трудом заключённых в тюрьмах, прекращение сдачи общественных работ по контрактам частным предпринимателям, сохранение публичных земель для действительных поселенцев и прекращение раздачи их железнодорожным компаниям и спекулянтам, обложение земель, находящихся уже в распоряжении последних, по действительной ценности. Целями союзного правительства являлись: выкуп в казну всех телеграфных, телефонных и железнодорожных сообщений, устройство почтовых сберегательных касс, введение национальной денежной системы без посредства частных банков, воздержание со стороны государства от всякого содействия частным банкам и кредитным обществам, введение прогрессивного подоходного налога, воспрещение ввоза законтрактованных иностранных рабочих. Ближайшие цели, которые могли быть осуществлены путём воздействия на самих предпринимателей: повышение заработной платы, установление равной платы для обоих полов, сокращение рабочего дня до 8 часов (в ожидании законодательного разрешения вопроса). Ближайшие цели, которые могли быть осуществлены путём самодеятельности со стороны самих рабочих: устройство наибольшего числа производительных и потребительных кооперативных учреждений и постепенная, этим путём, замена современной системы эксплуатации наемного труда кооперативным строем.

Средства, которыми пользовался орден Рыцарей Труда для достижения намеченных целей, можно подразделить на мирные и боевые. Мирные — устранение внутренней конкуренции среди рабочих, путём вовлечения как можно большего числа их в члены союза, убеждение предпринимателей удовлетворять добровольно требования рабочих и передавать рассмотрение споров третейскому суду, воздействие на политических деятелей путём подачи за них голосов только в том случае, если они дадут обещание добиваться законодательным путём осуществления требований ордена. Боевые средства — стачки и бойкотирование.

Организация союза

Организация ордена покоилась на двух основных принципах: на широкой свободе в отношении формы единения местных собраний и на сосредоточении главного руководства в руках одного лица. Весь орден слагался из совокупности мелких местных союзов. Члены ордена, жившие в какой-либо местности, образовывали одно или несколько местных собраний (Local Assemblies, обозначаемые обыкновенно литерами L. А.), которые могли состоять из лиц одной профессии (Trade Assemblies) или разных (Mixed Assemblies), могли также группироваться по национальности, расе, полу и проч. Над местными собраниями стояли окружные собрания (District Assemblies, D. А.), которые являлись иногда географическими, иногда профессиональными соединениями, но, во всяком случае, не имели ничего общего с административными подразделениями штатов. Они образовывались из представителей от местных собраний, по 1 депутату на 100 членов, и должны были охватывать по крайней мере 5 таких собраний. Только некоторые из местных собраний подчинялись непосредственно центральным органам. Местные и окружные собрания различались, подобно масонским ложам, по №; только немногие из них носили имя известного экономиста Генри Джорджа, да некоторые из женских собраний принимали поэтические или мистические наименования.

Над всеми местными организациями стояло генеральное собрание (General Assembly), собиравшееся ежегодно. Оно давало разрешение на открытие новых местных и окружных собраний, посылало организаторов в различные рабочие районы, обсуждало политические вопросы, вырабатывало законопроекты и ⅔ голосов могло изменить конституцию ордена. Главное руководство делами союза находилось в руках великого мастера (General Master Workman), которому помогало бюро из 12 секретарей; полномочия его были очень значительными. Кроме того, при центральном управлении находился наблюдательный комитет, который контролировал суммы союза, следил за соблюдением устава и т. п.

История союза

Возникновение ордена относится к концу 60-х годов XIX века. Это было время, когда, с окончанием гражданской войны, в Соединённых Штатах начался расцвет промышленности и среди американских рабочих стали проявляться самостоятельные организационные течения, до тех пор известные почти исключительно иммигрировавшим элементам. Изобретение новейших машин и широкое развитие разделения труда увеличили контингент простых, неискусных рабочих; рабочие союзы, охватывавшие собой преимущественно обученных рабочих, оказались недостаточными для устранения в недрах рабочего класса внутренней конкуренции за рынки труда. Отсюда настоятельная потребность в образовании общерабочего союза, обнимающего все отрасли труда и отстаивающего интересы последнего вообще. Среди этих условий вырос в Филадельфии основатель ордена, рабочий-портной Урия Стивенс (Uriah Stevens). Он был раньше членом масонского ордена и филадельфийского профессионального союза портных-закройщиков, который стал к тому времени распадаться. Придя к мысли, что для освобождения труда необходимо образовать всеобщий рабочий союз, Стивенс созвал, в декабре 1869 г., восемь своих друзей на тайное совещание, где они, по его предложению, подписали акт об образовании «Ордена Рыцарей Труда» («Noble Order of the Knights of Labour»).

Орден, несмотря на полную законность его целей, был объявлен тайным, наподобие масонского, чтобы скрыть цели, силы и планы союза от предпринимателей, а также для того, чтобы таинственностью деятельности и торжественностью церемониала произвести впечатление на умы рабочих масс и привлечь большее число членов. Каждый вновь поступающий должен был дать на Библии клятву полного молчания; воспрещено было произносить самое имя ордена, обозначать его следовало лишь знаком 5 звёзд *****. Стивенс был избран первым великим мастером. Союз, в качестве тайного, существовал около 9 лет и быстро рос; ко второй половине 70-х годов он стал считать своих членов десятками тысяч.

Молва о таинственном «Союзе пяти звёзд» («Five Stars») и его могуществе стала всеобщей. Однако, ввиду его таинственности, его считали коммунистическим и революционным, что отпугивало от него очень многих. Вообще таинственность, принесшая пользу в период детства союза, стала для него тормозом в период зрелости. Решение сделать его гласным состоялось на первом генеральном собрании в Гидинге, в 1878 г., на котором был окончательно выработан устав ордена. Тогда же возник печатный орган союза: «Journal of the Knights of Labour». Стивенс сложил с себя звание великого мастера и уступил его рабочему-механику Паудерли (Powderly).

На генеральном собрании в Нью-Йорке, в 1882 г., стачки были признаны одним из самых действительных средств для защиты интересов рабочего класса, но к нему решено прибегать лишь в крайнем случае. В 1883 г. членов союза было 52000, в 1884 г. — 71000, в 1885 г. — 111000, в начале 1886 г. — 200000, а к 1 июля того же года оно достигло 752430, но к 1 июля 1887 г. понизилось до 585127, а к 1 июля 1888 г. — до 425038. 1886 г., когда союз достиг высшего пункта своего развития, был годом горячего движения в пользу 8-часового рабочего дня, взрыва в Чикаго, процесса анархистов и усиленного организационного движения среди простых, неискусных рабочих; когда возбуждение умов уменьшилось, простые рабочие в значительной массе отхлынули от союзных организаций. В том же 1886 г. шло наиболее успешно и устройство орденом кооперативных учреждений. Союзом был открыт ряд собственных магазинов для сбыта продуктов, производимых ассоциациями. Местным собраниям было поручено заботиться, чтобы члены ордена совершали покупки в этих магазинах. ⅓ выручаемой в последних чистой прибыли должна была поступить в общую кассу союза, ⅓ — в специальную кассу самого кооперативного учреждения и ⅓ в пользу работающих в нём лиц. По заявлению делегата ордена на всемирной выставке в Париже в 1889 г., общее число участников его кооперативных учреждений достигало в то время 30 тыс., а количество ежемесячных продаж — суммы в 500000000 долларов. Кооперации, однако, не преобразовали условий труда, и вера в их силу была подорвана.

Прилив массы новых членов внёс разногласия в среду союза и увеличил число противников тактики центрального органа. Многие стачки стали возникать без его согласия. Великий мастер и его помощники были противниками стачек и стремились избегать их, вызывая этим неудовольствие. Многие стали высказываться в пользу группировки по профессиям; смешанные собрания (Mixed assemblies) сделались непопулярными. Профессиональные собрания ордена по вопросам заработной платы, стачек и пр. часто получали свыше совершенно другие указания, нежели самостоятельные рабочие союзы. Орден, путём убеждения и даже насилия, а отчасти и уступок, старался заставить союзы отказаться от своих особенностей и слиться с ним. Со своей стороны профессиональные союзы обвиняли орден в том, что он принимает к себе в члены их конкурентов и тем ослабляет их силы в борьбе с общим противником; эти жалобы стали раздаваться среди местных организаций самого ордена. Социалистически настроенных членов союза становилось все больше.

Орден стал клониться к упадку; к 1893 г. в кассе его оказался дефицит, был затронут запасной капитал; число членов упало к 1894 г., по одним данным, до 200000 человек, по другим — до 150000 человек, по третьим — даже до 65000 человек. В 1895 г. от него отделилась значительная часть членов, образовав особый орден Независимых Рыцарей Труда (Independent Knights of Labour). Члены-социалисты также выделились и образовали Социалистический профессиональный и рабочий союз (Socialist Trade and Labour Alliance). Вследствие происшедших в союзе разногласий, Паудерли отказался от звания великого мастера. На его место был избран, при значительном содействии социалистов, Соверен (Sovereign). После этих событий главные силы ордена были сосредоточены в штатах Пенсильвания, Огайо, Индиане и Нью-Йорке; его ветви имелись в Канаде, Англии, Бельгии и некоторых других государствах.

Характерной чертой союза и главной причиной его огромного успеха в 80-е годы XIX века являлось отсутствие в нём аристократической тенденции, свойственной тред-юнионам, то есть стремления к объединению только искусных рабочих; он старался завербовать в свои ряды как можно большее число простых, неискусных рабочих, что придавало ему, по выражению профессора Р. Эли, характер организации «пятого сословия» (Fifth Estate) и, при всё большем вытеснении искусного труда машинным и простым, обещало ордену ещё более широкое поле распространения.

Ср. R. Т. Ely, «The labour movement in America» (1890); T. Powderly, «Thirty years of Labour» (1889); Mc. Neill, «The Labour Movement» (1887); С. D. Wright, «Historical sketch of the Knights of Labour» (в «Quarterly Journal of Economics», июнь, 1887); Edw. a. Eleanora Marx Aveling, «The working-class movement in America» (1888); A. Sartorius v. Waltershausen, «Die nordamerikanischen Gewerkschaften unter dem Einfluss der fortschreitenden Productionstechnik» (1886); его же, «Der moderne Socialismus in den Vereinigten Staaten von Amerika» (1890); W. Liebknecht, «Die Ritter der Arbeit» (1888); E. Levasseur, «L’ouvrier américain» (1898).

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Рыцари труда

В то же мгновение большие часы пробили два, и тонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из под висячих густых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановились на молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какое испытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, которое возбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потом неловким движением потрепал ее по затылку.
– Я рад, я рад, – проговорил он и, пристально еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. – Садитесь, садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…
– Я ничего не говорю, чтобы все распоряжения были хороши, – сказал князь Андрей, – только я не могу понять, как вы можете так судить о Бонапарте. Смейтесь, как хотите, а Бонапарте всё таки великий полководец!
– Михайла Иванович! – закричал старый князь архитектору, который, занявшись жарким, надеялся, что про него забыли. – Я вам говорил, что Бонапарте великий тактик? Вон и он говорит.
– Как же, ваше сиятельство, – отвечал архитектор.
Князь опять засмеялся своим холодным смехом.
– Бонапарте в рубашке родился. Солдаты у него прекрасные. Да и на первых он на немцев напал. А немцев только ленивый не бил. С тех пор как мир стоит, немцев все били. А они никого. Только друг друга. Он на них свою славу сделал.
И князь начал разбирать все ошибки, которые, по его понятиям, делал Бонапарте во всех своих войнах и даже в государственных делах. Сын не возражал, но видно было, что какие бы доводы ему ни представляли, он так же мало способен был изменить свое мнение, как и старый князь. Князь Андрей слушал, удерживаясь от возражений и невольно удивляясь, как мог этот старый человек, сидя столько лет один безвыездно в деревне, в таких подробностях и с такою тонкостью знать и обсуживать все военные и политические обстоятельства Европы последних годов.
– Ты думаешь, я, старик, не понимаю настоящего положения дел? – заключил он. – А мне оно вот где! Я ночи не сплю. Ну, где же этот великий полководец твой то, где он показал себя?
– Это длинно было бы, – отвечал сын.
– Ступай же ты к Буонапарте своему. M lle Bourienne, voila encore un admirateur de votre goujat d'empereur! [вот еще поклонник вашего холопского императора…] – закричал он отличным французским языком.
– Vous savez, que je ne suis pas bonapartiste, mon prince. [Вы знаете, князь, что я не бонапартистка.]
– «Dieu sait quand reviendra»… [Бог знает, вернется когда!] – пропел князь фальшиво, еще фальшивее засмеялся и вышел из за стола.
Маленькая княгиня во всё время спора и остального обеда молчала и испуганно поглядывала то на княжну Марью, то на свекра. Когда они вышли из за стола, она взяла за руку золовку и отозвала ее в другую комнату.
– Сomme c'est un homme d'esprit votre pere, – сказала она, – c'est a cause de cela peut etre qu'il me fait peur. [Какой умный человек ваш батюшка. Может быть, от этого то я и боюсь его.]
– Ax, он так добр! – сказала княжна.


Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.
– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, [Ax, Андрей! Какое сокровище твоя жена,] – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c'est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.