Регтайм

Регтайм
Истоки:	кекуок, джига, классическая музыка
Место и время возникновения:	1890-е, США
Годы расцвета:	1900-е, 1910-е, 1970-е
Родственные:
джаз — блюграсс
Производные:
stride, novelty piano, хонки-тонк

Регтайм (англ. ragtime) — жанр американской музыки, особенно популярный с 1900 по 1918 год. Это танцевальная форма, имеющая размер 2/4 или 4/4, в которой бас звучит на нечётных, а аккорды — на чётных долях такта, что придаёт звучанию типичный «маршевый» ритм; мелодическая линия сильно синкопированная. Многие регтаймовые композиции состоят из четырёх различных музыкальных тем.

Регтайм считается одним из предшественников джаза. Джаз унаследовал от регтайма ритмическую остроту, создаваемую несовпадением ритмически свободной, как бы «разорванной» мелодии. Некоторое время после Первой мировой войны регтайм вновь был моден как салонный танец. От него произошли и другие танцы, в том числе и фокстрот.

Своеобразие ритма этой формы очень широко используется в профессиональной музыке — сочинения Антонина Дворжака на американскую тему (симфония «Из Нового Света» и струнный «Американский квартет»), а также «Регтайм» (1918) Игоря Стравинского для одиннадцати инструментов.

Происхождение слова «регтайм» до сих пор неясно. Возможно, оно происходит от англ. ragged time («разорванное время», то есть синкопированный ритм).

История регтайма

	Maple Leaf Rag
Помощь по воспроизведению

Наряду с блюзом, регтайм является важнейшим источником, из которого возник джаз. Как популярная народная музыкальная форма, он получил известность в США примерно с 1870-х. Именно тогда уже менестрели исполняли афроамериканский танец кейкуок под аккомпанемент банджо, гитары или мандолины с характерными для рэгтайма ритмическими рисунками: синкопированным ритмом и краткими неожиданными паузами на сильных долях такта. Эти особенности заложили основы зарождающегося нового интерпретационного стиля, так не похожего на традиционную европейскую технику, культивировавшуюся в музыкальных салонах того времени не только Старого, но и Нового Света. Выступления менестрельных групп, совершавших регулярные турне по США, сыграли важную роль в популяризации характерных для регтайма музыкальных приёмов, получивших вскоре широкое распространение в набирающем силу шоу-бизнесе Америки. Формирование регтайма как самостоятельного музыкального жанра происходило в тесной взаимосвязи афроамериканского музыкального фольклора, преимущественно в области специфических особенностей ритмики кейкуока, и важнейшими элементами европейской музыкальной культуры: композиционной техникой, западными приёмами гармонизации, общей структурой, близкой к танцевальным сюитам XVII—XVIII веков.

Родиной регтайма считается Средний Запад США, где активно работало большинство его главных творцов. Возникновение рэгтайма как самостоятельного музыкального течения обычно связывают с датой первого изданного рэга. В 1895 году Бен Харней издал в Луисвилле регтайм-пьесу собственного сочинения, называвшуюся «You’ve Been a Good Old Wagon». Благодаря ему уже через год регтайм стал очень популярным в Нью-Йорке. В январе 1897 года издаётся инструментальная регтайм-пьеса «Mississippi Rag» Уильяма Крелла. Однако негритянский инструментальный регтайм пробился на прилавки издателей только в конце 1897 года с композиций Тома Терпина «Harlem Rag». И наконец после издания маршей и вальсов собственного сочинения, в 1899 издал сборник своих регтаймов, называвшийся «Original Rags», и Скотт Джоплин, ставший самым знаменитым из мастеров этого жанра. Несмотря на то, что вначале больше и чаще публиковались произведения белых регтайм-композиторов, чернокожие музыканты играли регтайм задолго до выступлений знаменитого оркестра Крелла и зарабатывали достаточно денег на чаевых, чтобы хорошо жить. Даже когда издатели начали принимать для публикации их живые, синкопированные пьесы, многие из чёрных композиторов редко продавали свои произведения, имея небольшую потребность в деньгах сверх чаевых, которые они получали на представлениях в барах или на эстраде.

Широкую популярность регтайм получил как исключительно фортепианный жанр. Однако не исключено, что в архаическом виде он существовал и как оркестровая форма. В пользу данного предположения говорит тот факт, что среди многочисленных духовых оркестров Нового Орлеана существовала заметная группа так называемых регтайм-бэндов, являвшихся, по сути, теми же джаз-бэндами, в репертуаре которых основное место занимали инструментальные пьесы, исполнявшиеся в стиле регтайма.

Началу нотных публикаций предшествовал период бесконечных вечерних сессий, когда пианисты и оркестры играли регги за закрытыми дверьми — в частных домах или в барах после закрытия — где часто звучала самая сложная и неистовая музыка, исполнявшаяся просто для личного удовольствия артистов.

Как обычно происходит с музыкой, особенно полюбившейся публике, рэгтайм вышел за рамки своей первоначальной профессиональной сферы и породил ответвления, утратившие чистоту стиля, свойственную его «классическим» образцам. Мальчики-чистильщики сапог бренчали в промежутках между основным занятием на банджо и гитарах, воспроизводя мотивы и ритмы, неотделимые от регтайма. Посетители парикмахерских, коротая время в очереди к своему мастеру, тоже играли на банджо или гитаре, создавая невольно особую разновидность бытовой афроамериканской музыки. Термин «парикмахерская гармония» даже вошёл в музыковедческий лексикон. Духовые оркестры включали регтаймы в свой репертуар, придавая этому фортепианному жанру тяжеловесное «медное» звучание. Водевильные труппы приспосабливали его к своим инструментовкам. Композиторы-песенники стали выпускать вокальные произведения, основанные на ритмах и мелодиях регтайма. Разные «вольные» направления, в том числе оркестровые, дополнительно усиливали воздействие нового строя музыкального мышления на массовую психологию. Когда в начале ХХ века мир отметил рождение американской музыки, регтайм стал её первой художественной «школой».

Как любой другой музыкальный стиль, регтайм имел свои корни во многих предшествующих областях музыки. Но даже после того, как регтайм развился в узнаваемый стиль, издатели очень часто опасаясь синкопированных ритмов, боялись продавать подобные произведения, следуя итальянскому значению синкопы, (alla zoppa) (прихрамывание), а не английскому разговорному «движущиеся ноты». Но несмотря на это, синкопированные ноты привели к настолько неистовому росту продаж музыкальной продукции регтайма, что издатели, чтобы поощрить продажу, стали маркировать этим названием даже несинкопированную музыку.

Музыкальные корни регтайма привязаны к жизни тростниковых плантаций. Одной из популярных форм развлечения там был кейкуок. Кейкуок имеет свою типично американскую историю, идущую ещё из времен рабства, когда по праздникам на плантациях хозяева устраивали для своих рабов развлечения. Разодетые в костюмы слуг чернокожие пары соревновались между собой в исполнении особых движений, напоминавших услужливого, согнувшегося в три погибели, но неловкого лакея, подающего хозяевам пирог. Это должно было выглядеть как пародия на самих себя. Победители получали в подарок праздничный пирог. Элементы этих движений позднее перешли в городской бытовой танец «кейкуок» («проход с пирогом»), который означал многое и для развития более поздних эстрадных танцев. А музыкальной основой для него служил ранний регтайм. От кейкуока в конечном счёте вёл путь к водевилю и, далее в Европу. В последние годы XIX столетия кейкуок, отделившийся от менестрельной эстрады, стал властной модой и с Американского континента перекочевал в Старый Свет, распространившись в виде салонного танца в Европе с новым для неё полиритмическим мышлением. Непосредственно в хореографии кейкуок так же наметил новые пути. Он дал жизнь ряду танцев, вытеснивших из культурного обихода польку, кадриль, контраданс и другие популярные до него танцы в европейской среде. Эти танцы — гриззли-бэр (Grizzli Bear), банни-хаг (Bunny Hug), тексас томми (Texas Tommy), тарки-трот (Turkey Trot) и др. отличались особой двудольностью, неотделимой от кейкуока, и его характерным эффектом «качания». Их эволюция завершилась всем известными тустепом (two step) и фокстротом (foxtrot), завоевавшим широчайшую популярность во всем мире и сохранявшимся в бытовом танцевальном репертуаре на протяжении многих лет. Первоначальный же период их расцвета совпадает по времени с кульминацией популярности регтайма и началом «джазовой эпохи».

В годы, предшествовавшие публикациям регтаймов, к миру белого искусства пробивалась и другая форма развлечения, являвшаяся продуктом негритянской культуры: coon songs. Словом coon (енот) в то время пренебрежительно называли чернокожих. В музыкальном смысле coon songs — это особая, напористая и хрипловатая манера пения, которая перешла в дальнейшем к блюзовым и джазовым вокалистам. Эти темпераментные песни сопровождались возгласами и криками, настолько интенсивными и творческими, насколько это было возможно. Подобно соревнованиям в кейкуоке, исполнители coon songs также соревновались, но только в силе крика.

Ритмы, которые были частью музыкального наследия, принесённого из Африки, присутствовали в кейкуоке, coon songs, и музыке «jig bands». В конечном счёте этот симбиоз и превратился в регтайм. Музыка, оживляемая контрапунктными ритмами, обычными для африканских танцев, была яркой, восторженной, часто импровизационной. Скотт Джоплин и другие чернокожие сочинители регтаймов были знакомы с этим музыкальным наследием, но кроме этого в годы учёбы они получили знания из области музыкальной теории и познакомились с европейской и американской музыкальной классикой от Иоганна Себастьяна Баха и до Готтшалка. Это ознаменовало следующую ветвь слияния африканских элементов с регтаймом, поскольку Готтшалк включал африканские, карибские и креольские ритмы и мелодии во многие из своих работ. Многие из коллег Джоплина мечтали о том, что афроамериканский музыкальный язык со временем сравнится в своём величии с лучшими образцами европейского музыкального наследия. Скотт Джоплин даже пробовал себя в опере, сочинённой в регтаймовом стиле.

Одним из основоположников концертного, или «классического», регтайма считается негритянский композитор и пианист Том Тэрпин, который одним из первых оригинально объединил менестрельный кейкуок, деревенскую польку, городскую кадриль и аристократический менуэт. В его произведениях европейские конструктивисткие принципы удачно «подогревались» вулканическим жаром африканской ритмической энергии. По словам известного российского исследователя и пропагандиста джаза, Леонида Переверзева, «Тэрпин придал рэгтайму классически строгую форму из четырёх различных, часто контрастирующих по рисунку и настроению частей, логически сочетающихся друг с другом и образующих законченное композиционное целое». Принципы, заложенные Тэрпином в построение классической формы регтаймовых пьес, были развиты и наиболее творчески применены на практике в творчестве Скотта Джоплина, наиболее трагической, но в то же время самой отважной фигуры в истории регтайма. Музыкальный фон Скотта Джоплина направлял его на развитие регтайма до статуса классической музыки, которую уважали бы в той же степени, что и классику европейского стиля, знакомую ему с детских лет. Подобно Иоганну Штраусу и Джону Филиппу Соузу, Скотт Джоплин внёс в популярный стиль свою культуру и формальную структуру, в пределах которой композитор смог создавать то, что в дальнейшем получило известность в качестве классического регтайм-фортепиано. Эта форма состояла из блока четырёх 16-тактных секций AA BB A CC DD, комбинирующих синкопированную мелодию с устойчивым, даже бинарным ритмическим (также называвшимся «boom-chick») сопровождением. Музыкальный издатель Джон Старк, публиковавший произведения Джоплина, был большим сторонником этой формы и иногда сочинял свои собственные регги. Классическое регтайм-фортепиано (то есть рэгтайм уровня классической музыки) занимало основное место в его музыкальной печатной продукции. Позже к композиторам компании «Stark and Son» (Старк и сын) примкнули Джеймс Скотт, Джозеф Лэм и Арти Мэттьюз.

Как и все большие художники, Джоплин не ограничивал себя только вышеназванной предпочтительной художественной формой. И до появления регтайма, и после Джоплин сочинял марши и вальсы, включая синкопированный вальс Bethena (1906). Знаменитый регтайм-пианист Юби Блэйк об этих композициях говорил следующее:

«Практически любая синкопированная мелодия, — это рэгтайм. Мне не важно, является ли эта мелодия „Венгерской рапсодией“ Листа или „Вальсом цветов“ Чайковского (моего любимого композитора)». Это было, конечно, упрощением, и правда состояла в том, что регтайм — это больше, чем синкопа, но в то же время некоторые, очень хорошие регтаймы, не имеют классической формы.

Влияние регтайма на музыку состоит в частичном наличии его характерных признаков в других жанрах. Классические композиторы Чарльз Айвз (Charles Ives), Игорь Стравинский и Дариус Мийо (Darius Milhaud) были очень заинтригованы возможностями, которые открывал регтайм для выражения новых музыкальных идей.

Классический регтайм потерял популярность в 1917 году, когда умер Скотт Джоплин, но сама музыка регтайма не умерла. Джозефу Лэму в период недолгого возрождения регтайма в конце 1950-х удалось издать множество сольных фортепианных регтайм-пьес и песен. Фильм «Конферансье» (The Entertainer) повторно пробудил любовь Америки к регтайму, как и саундтрек кинофильма «Афера» (The Sting) в 1973 году.

Постепенно, по мере проникновения элементов регтайма в мелодии и аккомпанемент музыкальных пьес, он начал своё перерождение в джаз. Поскольку классический регтайм предназначался для исполнения по заранее написанным нотам, его представители также в большей степени стремились к импровизации.

Связующим звеном между регтаймом и джазом стало творчество Джелли Ролл Мортона, который, признавая формальную структурированность регтайма, смог придать ему больше свободы, особенно в басовой линии. Это привело к появлению особой фортепианной техники, получившей известность как stomp piano («топающее фортепиано»).

Развитию регтайма по пути слияния с джазом помогли и другие пионеры фортепианного джаза. Так, Чарльз Давенпорт (Charles (Cow-Cow) Davenport), который одним из первых ввёл в обиход стиль буги-вуги, обучался регтайму, но сделал также записи многих блюзовых композиций. Джеймс П. Джонсон (James P. Johnson) способствовал продвижению регтайма к джазу и блюзу, создав стиль stride piano (шагающее фортепиано). Иные обстоятельства привели Эрла Хайнса и Тэдди Витэрфорда (Teddy Weatherford) к созданию стиля trumpet-piano, а Дюка Эллингтона к его примечательному свинговому стилю.

История регтайма на этом не заканчивается (см., например Терра Верде).

Популярные композиторы и исполнители регтайма

• Скотт Джоплин (1868—1917), названный Джоном Старком «королём авторов регтайма».
• Джеймс Скотт (1885—1938).
• Джозеф Лэм (1887—1960).

Другие значительные исполнители: Том Терпин (Tom Turpin), Отис Сондерз (Otis Saunders), Артур Маршалл (Arthur Marshall), Луи Шовен (Louis Chauvin), Скотт Хейден (Scott Hayden), Джон У. 'Блайнд' Бун (John W. 'Blind' Boone), С. Брансон Кэмпбелл (S. Brunson Campbell), Арти Мэттьюз (Artie Matthews), Роберт Хамптон (Robert Hampton), Чарльз Томпсон (Charles Thompson), Юби Блэйк (Eubie Blake), Лаки Робертс (Luckey Roberts), Перси Венрич (Percy Wenrich), Чарльз Л. Johnson (Charles L. Johnson), Джордж Ботсфорд (George Botsford), Генри Лоддж (Henry Lodge), Дж. Рассел Робинсон (J. Russel Robinson).

Интересные факты

Хит-сингл американской рок-группы Stone Temple Pilots - "Plush" произошел от увлечения бас-гитариста группы регтаймом, что заметно по структуре, построению песни и ее аккордам.

Даты в развитии регтайма

• 1848 год — становятся популярными менестрели, загримированные под афроамериканцев.
• 1868 год — в Тексаркане, штат Техас родился Скотт Джоплин.
• 1882 год — Скотт Джоплин пробует самостоятельную музыкальную карьеру после смерти матери.
• 1885 год — в Новом Орлеане родился Джелли Ролл Мортон. Джон Старк с сыном основал издательскую компанию.
• 1886 год — в Neosho, штат Миссури родился Джеймс Скотт.
• 1887 год — в Montclair, штат Нью-Джерси родился Джозеф Лэм.
• 1893 год — Чикагская всемирная ярмарка. Исполнители рэгтайма сходятся в Чикаго.
• 1894 год — Скотт Джоплин впервые приезжает в Седалию, где выступает в Maple Leaf Club.
• 1895 год — Бен Харней публикует You’ve Been a Good Old Wagon.
• 1896 год — наряду с coon songs получает большую популярность кейкуок. Бен Харней популяризирует рэгтайм в Нью-Йорке.
• 1897 (январь) год — издан Mississippi Rag Уильяма Крелла. (Декабрь) Издание Harlem Rag Тома Терпина.
• 1899 (март) год — первая публикация рега Скотта Джоплина: Original Rags. (Сентябрь) Maple Leaf Rag Джоплина, изданный в Седалии в честь Maple Leaf Club компанией John Stark and Son, продан в количестве сотни тысяч копий в течение следующих десяти лет.
• 1900 год — Джон Старк и Сын переезжает из Седалии в Сент-Луи.
• 1902 год — Скотт Джоплин издаёт The Entertainer (Конферансье).
• 1903 год — в Сент-Луи Скоттом Джоплином окончена первая регтайм-опера, «Почётный гость».
• 1904 год — Национальное соревнование регтайма на Всемирной ярмарке в Сент-Луи.
• 1905 год — Джон Старк и Сын переезжают в Нью-Йорк.
• 1907 год — Скотт Джоплин переезжает в Нью-Йорк.
• 1911 год — Скотт Джоплин издает следующую регтайм-оперу Treemonisha. Джон Старк и Сын возвращаются в Сент-Луи, подавленные меркантилизмом Востока.
• 1912 год — миссис Уильям Старк (Кэрри Бругджеман) сочиняет They Gotta Quit Kickin' My Dawg Around для обнадеживающей, но в конечном счете неудачной кампании по выборам президента Чемпиона Кларка. Ожидавшийся хит постигает неудача, поскольку кампания Кларка проваливается вместе с Республиканской партией.
• 1917 год — умирает Скотт Джоплин. Впервые в обиходе появляется термин «джаз». Джазовый лоск как упадок регтайма.
• 1935 год — Джон Старк и Сын продают печатный завод, концентрируясь на торговой печати. Лучшая музыкальная линия, продана братьям Мелроз, Чикаго. Многие из неопубликованных работ Джоплина потеряны или разбиты.
• 1938 год — умирают Бен Харней и Джеймс Скотт. Джелли Ролл Мортон делает записи для Библиотеки Конгресса.
• 1941 год — умирает Джелли Ролл Мортон. Начинается кратковременное возрождение регтайма.
• 1960 год — умирает Джозеф Фрэнсис Лэм, намного раньше исполнения своей мечты о его признании знаменитым композитором рэгтайма.
• 1973 год — с переиздания «The Entertainer» Скотта Джоплина в качестве музыкальной темы к кинофильму «Афера» (The Sting) начинается подлинное возрождение регтайма.

Отрывок, характеризующий Регтайм

– Сейчас, сейчас, – отвечал адъютант и, подскакав к толстому полковнику, стоявшему на лугу, что то передал ему и тогда уже обратился к Пьеру.
– Вы зачем сюда попали, граф? – сказал он ему с улыбкой. – Все любопытствуете?
– Да, да, – сказал Пьер. Но адъютант, повернув лошадь, ехал дальше.
– Здесь то слава богу, – сказал адъютант, – но на левом фланге у Багратиона ужасная жарня идет.
– Неужели? – спросил Пьер. – Это где же?
– Да вот поедемте со мной на курган, от нас видно. А у нас на батарее еще сносно, – сказал адъютант. – Что ж, едете?
– Да, я с вами, – сказал Пьер, глядя вокруг себя и отыскивая глазами своего берейтора. Тут только в первый раз Пьер увидал раненых, бредущих пешком и несомых на носилках. На том самом лужке с пахучими рядами сена, по которому он проезжал вчера, поперек рядов, неловко подвернув голову, неподвижно лежал один солдат с свалившимся кивером. – А этого отчего не подняли? – начал было Пьер; но, увидав строгое лицо адъютанта, оглянувшегося в ту же сторону, он замолчал.
Пьер не нашел своего берейтора и вместе с адъютантом низом поехал по лощине к кургану Раевского. Лошадь Пьера отставала от адъютанта и равномерно встряхивала его.
– Вы, видно, не привыкли верхом ездить, граф? – спросил адъютант.
– Нет, ничего, но что то она прыгает очень, – с недоуменьем сказал Пьер.
– Ээ!.. да она ранена, – сказал адъютант, – правая передняя, выше колена. Пуля, должно быть. Поздравляю, граф, – сказал он, – le bapteme de feu [крещение огнем].
Проехав в дыму по шестому корпусу, позади артиллерии, которая, выдвинутая вперед, стреляла, оглушая своими выстрелами, они приехали к небольшому лесу. В лесу было прохладно, тихо и пахло осенью. Пьер и адъютант слезли с лошадей и пешком вошли на гору.
– Здесь генерал? – спросил адъютант, подходя к кургану.
– Сейчас были, поехали сюда, – указывая вправо, отвечали ему.
Адъютант оглянулся на Пьера, как бы не зная, что ему теперь с ним делать.
– Не беспокойтесь, – сказал Пьер. – Я пойду на курган, можно?
– Да пойдите, оттуда все видно и не так опасно. А я заеду за вами.
Пьер пошел на батарею, и адъютант поехал дальше. Больше они не видались, и уже гораздо после Пьер узнал, что этому адъютанту в этот день оторвало руку.
Курган, на который вошел Пьер, был то знаменитое (потом известное у русских под именем курганной батареи, или батареи Раевского, а у французов под именем la grande redoute, la fatale redoute, la redoute du centre [большого редута, рокового редута, центрального редута] место, вокруг которого положены десятки тысяч людей и которое французы считали важнейшим пунктом позиции.
Редут этот состоял из кургана, на котором с трех сторон были выкопаны канавы. В окопанном канавами место стояли десять стрелявших пушек, высунутых в отверстие валов.
В линию с курганом стояли с обеих сторон пушки, тоже беспрестанно стрелявшие. Немного позади пушек стояли пехотные войска. Входя на этот курган, Пьер никак не думал, что это окопанное небольшими канавами место, на котором стояло и стреляло несколько пушек, было самое важное место в сражении.
Пьеру, напротив, казалось, что это место (именно потому, что он находился на нем) было одно из самых незначительных мест сражения.
Войдя на курган, Пьер сел в конце канавы, окружающей батарею, и с бессознательно радостной улыбкой смотрел на то, что делалось вокруг него. Изредка Пьер все с той же улыбкой вставал и, стараясь не помешать солдатам, заряжавшим и накатывавшим орудия, беспрестанно пробегавшим мимо него с сумками и зарядами, прохаживался по батарее. Пушки с этой батареи беспрестанно одна за другой стреляли, оглушая своими звуками и застилая всю окрестность пороховым дымом.
В противность той жуткости, которая чувствовалась между пехотными солдатами прикрытия, здесь, на батарее, где небольшое количество людей, занятых делом, бело ограничено, отделено от других канавой, – здесь чувствовалось одинаковое и общее всем, как бы семейное оживление.
Появление невоенной фигуры Пьера в белой шляпе сначала неприятно поразило этих людей. Солдаты, проходя мимо его, удивленно и даже испуганно косились на его фигуру. Старший артиллерийский офицер, высокий, с длинными ногами, рябой человек, как будто для того, чтобы посмотреть на действие крайнего орудия, подошел к Пьеру и любопытно посмотрел на него.
Молоденький круглолицый офицерик, еще совершенный ребенок, очевидно, только что выпущенный из корпуса, распоряжаясь весьма старательно порученными ему двумя пушками, строго обратился к Пьеру.
– Господин, позвольте вас попросить с дороги, – сказал он ему, – здесь нельзя.
Солдаты неодобрительно покачивали головами, глядя на Пьера. Но когда все убедились, что этот человек в белой шляпе не только не делал ничего дурного, но или смирно сидел на откосе вала, или с робкой улыбкой, учтиво сторонясь перед солдатами, прохаживался по батарее под выстрелами так же спокойно, как по бульвару, тогда понемногу чувство недоброжелательного недоуменья к нему стало переходить в ласковое и шутливое участие, подобное тому, которое солдаты имеют к своим животным: собакам, петухам, козлам и вообще животным, живущим при воинских командах. Солдаты эти сейчас же мысленно приняли Пьера в свою семью, присвоили себе и дали ему прозвище. «Наш барин» прозвали его и про него ласково смеялись между собой.
Одно ядро взрыло землю в двух шагах от Пьера. Он, обчищая взбрызнутую ядром землю с платья, с улыбкой оглянулся вокруг себя.
– И как это вы не боитесь, барин, право! – обратился к Пьеру краснорожий широкий солдат, оскаливая крепкие белые зубы.
– А ты разве боишься? – спросил Пьер.
– А то как же? – отвечал солдат. – Ведь она не помилует. Она шмякнет, так кишки вон. Нельзя не бояться, – сказал он, смеясь.
Несколько солдат с веселыми и ласковыми лицами остановились подле Пьера. Они как будто не ожидали того, чтобы он говорил, как все, и это открытие обрадовало их.
– Наше дело солдатское. А вот барин, так удивительно. Вот так барин!
– По местам! – крикнул молоденький офицер на собравшихся вокруг Пьера солдат. Молоденький офицер этот, видимо, исполнял свою должность в первый или во второй раз и потому с особенной отчетливостью и форменностью обращался и с солдатами и с начальником.
Перекатная пальба пушек и ружей усиливалась по всему полю, в особенности влево, там, где были флеши Багратиона, но из за дыма выстрелов с того места, где был Пьер, нельзя было почти ничего видеть. Притом, наблюдения за тем, как бы семейным (отделенным от всех других) кружком людей, находившихся на батарее, поглощали все внимание Пьера. Первое его бессознательно радостное возбуждение, произведенное видом и звуками поля сражения, заменилось теперь, в особенности после вида этого одиноко лежащего солдата на лугу, другим чувством. Сидя теперь на откосе канавы, он наблюдал окружавшие его лица.
К десяти часам уже человек двадцать унесли с батареи; два орудия были разбиты, чаще и чаще на батарею попадали снаряды и залетали, жужжа и свистя, дальние пули. Но люди, бывшие на батарее, как будто не замечали этого; со всех сторон слышался веселый говор и шутки.
– Чиненка! – кричал солдат на приближающуюся, летевшую со свистом гранату. – Не сюда! К пехотным! – с хохотом прибавлял другой, заметив, что граната перелетела и попала в ряды прикрытия.
– Что, знакомая? – смеялся другой солдат на присевшего мужика под пролетевшим ядром.
Несколько солдат собрались у вала, разглядывая то, что делалось впереди.
– И цепь сняли, видишь, назад прошли, – говорили они, указывая через вал.
– Свое дело гляди, – крикнул на них старый унтер офицер. – Назад прошли, значит, назади дело есть. – И унтер офицер, взяв за плечо одного из солдат, толкнул его коленкой. Послышался хохот.
– К пятому орудию накатывай! – кричали с одной стороны.
– Разом, дружнее, по бурлацки, – слышались веселые крики переменявших пушку.
– Ай, нашему барину чуть шляпку не сбила, – показывая зубы, смеялся на Пьера краснорожий шутник. – Эх, нескладная, – укоризненно прибавил он на ядро, попавшее в колесо и ногу человека.
– Ну вы, лисицы! – смеялся другой на изгибающихся ополченцев, входивших на батарею за раненым.
– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.
Пьер смотрел через вал. Одно лицо особенно бросилось ему в глаза. Это был офицер, который с бледным молодым лицом шел задом, неся опущенную шпагу, и беспокойно оглядывался.
Ряды пехотных солдат скрылись в дыму, послышался их протяжный крик и частая стрельба ружей. Через несколько минут толпы раненых и носилок прошли оттуда. На батарею еще чаще стали попадать снаряды. Несколько человек лежали неубранные. Около пушек хлопотливее и оживленнее двигались солдаты. Никто уже не обращал внимания на Пьера. Раза два на него сердито крикнули за то, что он был на дороге. Старший офицер, с нахмуренным лицом, большими, быстрыми шагами переходил от одного орудия к другому. Молоденький офицерик, еще больше разрумянившись, еще старательнее командовал солдатами. Солдаты подавали заряды, поворачивались, заряжали и делали свое дело с напряженным щегольством. Они на ходу подпрыгивали, как на пружинах.
Грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот огонь, за разгоранием которого следил Пьер. Он стоял подле старшего офицера. Молоденький офицерик подбежал, с рукой к киверу, к старшему.
– Имею честь доложить, господин полковник, зарядов имеется только восемь, прикажете ли продолжать огонь? – спросил он.
– Картечь! – не отвечая, крикнул старший офицер, смотревший через вал.
Вдруг что то случилось; офицерик ахнул и, свернувшись, сел на землю, как на лету подстреленная птица. Все сделалось странно, неясно и пасмурно в глазах Пьера.
Одно за другим свистели ядра и бились в бруствер, в солдат, в пушки. Пьер, прежде не слыхавший этих звуков, теперь только слышал одни эти звуки. Сбоку батареи, справа, с криком «ура» бежали солдаты не вперед, а назад, как показалось Пьеру.
Ядро ударило в самый край вала, перед которым стоял Пьер, ссыпало землю, и в глазах его мелькнул черный мячик, и в то же мгновенье шлепнуло во что то. Ополченцы, вошедшие было на батарею, побежали назад.
– Все картечью! – кричал офицер.
Унтер офицер подбежал к старшему офицеру и испуганным шепотом (как за обедом докладывает дворецкий хозяину, что нет больше требуемого вина) сказал, что зарядов больше не было.
– Разбойники, что делают! – закричал офицер, оборачиваясь к Пьеру. Лицо старшего офицера было красно и потно, нахмуренные глаза блестели. – Беги к резервам, приводи ящики! – крикнул он, сердито обходя взглядом Пьера и обращаясь к своему солдату.
– Я пойду, – сказал Пьер. Офицер, не отвечая ему, большими шагами пошел в другую сторону.
– Не стрелять… Выжидай! – кричал он.
Солдат, которому приказано было идти за зарядами, столкнулся с Пьером.
– Эх, барин, не место тебе тут, – сказал он и побежал вниз. Пьер побежал за солдатом, обходя то место, на котором сидел молоденький офицерик.
Одно, другое, третье ядро пролетало над ним, ударялось впереди, с боков, сзади. Пьер сбежал вниз. «Куда я?» – вдруг вспомнил он, уже подбегая к зеленым ящикам. Он остановился в нерешительности, идти ему назад или вперед. Вдруг страшный толчок откинул его назад, на землю. В то же мгновенье блеск большого огня осветил его, и в то же мгновенье раздался оглушающий, зазвеневший в ушах гром, треск и свист.
Пьер, очнувшись, сидел на заду, опираясь руками о землю; ящика, около которого он был, не было; только валялись зеленые обожженные доски и тряпки на выжженной траве, и лошадь, трепля обломками оглобель, проскакала от него, а другая, так же как и сам Пьер, лежала на земле и пронзительно, протяжно визжала.


Пьер, не помня себя от страха, вскочил и побежал назад на батарею, как на единственное убежище от всех ужасов, окружавших его.
В то время как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие то люди что то делали там. Пьер не успел понять того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что то внизу, и видел одного, замеченного им, солдата, который, прорываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «Братцы!» – и видел еще что то странное.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был пленный, что в глазах его был заколон штыком в спину другой солдат. Едва он вбежал в окоп, как худощавый, желтый, с потным лицом человек в синем мундире, со шпагой в руке, набежал на него, крича что то. Пьер, инстинктивно обороняясь от толчка, так как они, не видав, разбежались друг против друга, выставил руки и схватил этого человека (это был французский офицер) одной рукой за плечо, другой за гордо. Офицер, выпустив шпагу, схватил Пьера за шиворот.
Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на чуждые друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною? – думал каждый из них. Но, очевидно, французский офицер более склонялся к мысли, что в плен взят он, потому что сильная рука Пьера, движимая невольным страхом, все крепче и крепче сжимала его горло. Француз что то хотел сказать, как вдруг над самой головой их низко и страшно просвистело ядро, и Пьеру показалось, что голова французского офицера оторвана: так быстро он согнул ее.
Пьер тоже нагнул голову и отпустил руки. Не думая более о том, кто кого взял в плен, француз побежал назад на батарею, а Пьер под гору, спотыкаясь на убитых и раненых, которые, казалось ему, ловят его за ноги. Но не успел он сойти вниз, как навстречу ему показались плотные толпы бегущих русских солдат, которые, падая, спотыкаясь и крича, весело и бурно бежали на батарею. (Это была та атака, которую себе приписывал Ермолов, говоря, что только его храбрости и счастью возможно было сделать этот подвиг, и та атака, в которой он будто бы кидал на курган Георгиевские кресты, бывшие у него в кармане.)
Французы, занявшие батарею, побежали. Наши войска с криками «ура» так далеко за батарею прогнали французов, что трудно было остановить их.
С батареи свезли пленных, в том числе раненого французского генерала, которого окружили офицеры. Толпы раненых, знакомых и незнакомых Пьеру, русских и французов, с изуродованными страданием лицами, шли, ползли и на носилках неслись с батареи. Пьер вошел на курган, где он провел более часа времени, и из того семейного кружка, который принял его к себе, он не нашел никого. Много было тут мертвых, незнакомых ему. Но некоторых он узнал. Молоденький офицерик сидел, все так же свернувшись, у края вала, в луже крови. Краснорожий солдат еще дергался, но его не убирали.
Пьер побежал вниз.
«Нет, теперь они оставят это, теперь они ужаснутся того, что они сделали!» – думал Пьер, бесцельно направляясь за толпами носилок, двигавшихся с поля сражения.
Но солнце, застилаемое дымом, стояло еще высоко, и впереди, и в особенности налево у Семеновского, кипело что то в дыму, и гул выстрелов, стрельба и канонада не только не ослабевали, но усиливались до отчаянности, как человек, который, надрываясь, кричит из последних сил.


Главное действие Бородинского сражения произошло на пространстве тысячи сажен между Бородиным и флешами Багратиона. (Вне этого пространства с одной стороны была сделана русскими в половине дня демонстрация кавалерией Уварова, с другой стороны, за Утицей, было столкновение Понятовского с Тучковым; но это были два отдельные и слабые действия в сравнении с тем, что происходило в середине поля сражения.) На поле между Бородиным и флешами, у леса, на открытом и видном с обеих сторон протяжении, произошло главное действие сражения, самым простым, бесхитростным образом.
Сражение началось канонадой с обеих сторон из нескольких сотен орудий.
Потом, когда дым застлал все поле, в этом дыму двинулись (со стороны французов) справа две дивизии, Дессе и Компана, на флеши, и слева полки вице короля на Бородино.
От Шевардинского редута, на котором стоял Наполеон, флеши находились на расстоянии версты, а Бородино более чем в двух верстах расстояния по прямой линии, и поэтому Наполеон не мог видеть того, что происходило там, тем более что дым, сливаясь с туманом, скрывал всю местность. Солдаты дивизии Дессе, направленные на флеши, были видны только до тех пор, пока они не спустились под овраг, отделявший их от флеш. Как скоро они спустились в овраг, дым выстрелов орудийных и ружейных на флешах стал так густ, что застлал весь подъем той стороны оврага. Сквозь дым мелькало там что то черное – вероятно, люди, и иногда блеск штыков. Но двигались ли они или стояли, были ли это французы или русские, нельзя было видеть с Шевардинского редута.
Солнце взошло светло и било косыми лучами прямо в лицо Наполеона, смотревшего из под руки на флеши. Дым стлался перед флешами, и то казалось, что дым двигался, то казалось, что войска двигались. Слышны были иногда из за выстрелов крики людей, но нельзя было знать, что они там делали.
Наполеон, стоя на кургане, смотрел в трубу, и в маленький круг трубы он видел дым и людей, иногда своих, иногда русских; но где было то, что он видел, он не знал, когда смотрел опять простым глазом.
Он сошел с кургана и стал взад и вперед ходить перед ним.
Изредка он останавливался, прислушивался к выстрелам и вглядывался в поле сражения.
Не только с того места внизу, где он стоял, не только с кургана, на котором стояли теперь некоторые его генералы, но и с самых флешей, на которых находились теперь вместе и попеременно то русские, то французские, мертвые, раненые и живые, испуганные или обезумевшие солдаты, нельзя было понять того, что делалось на этом месте. В продолжение нескольких часов на этом месте, среди неумолкаемой стрельбы, ружейной и пушечной, то появлялись одни русские, то одни французские, то пехотные, то кавалерийские солдаты; появлялись, падали, стреляли, сталкивались, не зная, что делать друг с другом, кричали и бежали назад.