Рэндаку

Рэндаку (яп. 連濁, букв. «последовательное озвончение») — феномен японской морфонологии, при котором в некоторых ситуациях глухой начальный согласный корня становится звонким, если перед корнем стоит другой корень или приставка. В современном японском языке рэндаку встречается часто, но в значительной степени непредсказуем. Типичный пример — названия японских азбук катакана (яп. 片仮名) и хирагана (яп. 平仮名). Один и тот же корень (ка, 仮) в первом слове читается с глухой «к», а во втором слове происходит рэндаку, и «к» превращается в звонкую «г».

При рэндаку происходят следующие изменения согласных звуков: [s] → [z]; [ʦ] → [ʣ] или [z]; [ɕ] и [ʨ] → [ʥ]; [t] → [d]; [k] → [g]; [h], [ɸ] и [ç] → [b]. Последнее, не совсем понятное изменение объясняется тем, что в среднеяпонском языке современным звукам [h]/[ç] соответствовал [p]. В системе Поливанова эти изменения пишутся как твёрдая «с» и «ц» → «дз»; твёрдая «т» → «д»; «сь» и «ть» → «дзь»; «к» → «г»; «х» и «ф» → «б». В ромадзи это s, ts → z; t → d; k → g; sh, ch → j; h, f → b.

Правила рэндаку

Закон Лаймана

Самое известное правило рэндаку; названо в честь американского лингвиста Бенджамина Лаймана, первого западного ученого, который исследовал этот феномен. Закон Лаймана гласит, что если в корне уже есть звонкий шумный согласный (б, г, д, дз), то корень не подвергается рэндаку. Пример:

• о: (яп. 大, «большой») + ката (яп. 方, «человек») = о:гата (яп. 大方, «большинство»); но
• о: (яп. 大, «большой») + кадзэ (яп. 風, «ветер») = о:кадзэ (яп. 大風, «ураган»)

Рэндаку происходит в 60 % слов, в которых он возможен по закону Лаймана.

Сложносоставные слова

Правило рэндаку в сложносоставных словах было впервые сформулировано Оцу в 1980 году. В изложении Кубодзоно оно звучит так: если за A следует B, но при этом B не командует A, то B обычно не подвергается рэндаку. Иными словами: в слове ABC, где BC образует одну смысловую единицу, B не подвергается рэндаку (но C может подвергаться рэндаку от B). Пример:

• ( нури (яп. 塗, «лак») + хаси (яп. 箸, «палочки для еды») ) + ирэ (яп. 入れ, «вместилище») = нурибасиирэ (яп. 塗箸入れ, «футляр для лакированных палочек для еды»); но
• нури (яп. 塗, «лак») + ( хаси (яп. 箸, «палочки для еды») + ирэ (яп. 入れ, «вместилище») ) = нурихасиирэ (яп. 塗箸入れ, «лакированный футляр для палочек для еды»)

Впрочем, из этого правила есть ряд исключений, например

• о: (яп. 大, «большой») + ( фуро (яп. 風呂, «баня») + сики (яп. 敷, «стлать») ) = о:буросики (яп. 大風呂敷, «бахвальство», или дословно, «большой банный коврик»).

Редупликация корня

При редупликации корня для образования множественного числа или для интенсификации, рэндаку происходит всегда (если разрешено законом Лаймана). Примеры:

• ки (яп. 木, «дерево») + ки (яп. 木, «дерево») = киги (яп. 木々, «деревья»);
• симо (яп. 下, «низкий») + симо (яп. 下, «низкий») = симодзимо (яп. 下々, «простолюдины»);
• цуки (яп. 月, «месяц») + цуки (яп. 月, «месяц») = цукидзуки (яп. 月々, «ежемесячно»).

Но при редупликации звукоподражания рэндаку никогда не происходит:

• пика (яп. ピカ, «вспышка») + пика (яп. ピカ, «вспышка») = пикапика (яп. ピカピカ, «мигающий»);
• коро (яп. コロ, «звук небольшого катящегося предмета») + коро (яп. コロ) = корокоро (яп. コロコロ, «переменчивый»).

Заимствованные корни

Как правило, корни, заимствованные из китайского или из европейских языков, не подвергаются рэндаку. Но существует ряд исключений. В частности, подвергаются рэндаку слова карута (яп. カルタ, «игральные карты»), заимствовано из португальского) и кайся (яп. 会社, «компания»), заимствовано из китайского; например: кабусикигайся (яп. 株式会社, «акционерная компания»).

Двандва

В двандвах (англ. dvandva) (соединительных сложных словах, то есть в словах, в которых логическую связь между составными морфемами по-русски можно выразить соединительным союзом) рэндаку обычно не происходит. Примеры:

• оя (яп. 親, «родитель») + ко (яп. 子, «ребёнок») = ояко (яп. 親子, «родитель и ребёнок»);
• яма (яп. 山, «гора») + кава (яп. 川, «река») = ямакава (яп. 山川, «горы и реки»);

но ср.:

• яма (яп. 山, «гора») + кава (яп. 川, «река») = ямагава (яп. 山川, «горная река»).

Частные правила

Существуют корни, которые всегда подвергаются рэндаку, например соно (яп. 園, «сад») и фути (яп. 渕, «бездна»).

Существуют корни, которые практически никогда не подвергаются рэндаку, например хара (яп. 原, «поле») и сака (яп. 坂, «склон», «холм»).

Существуют корни, которые подвергаются рэндаку в зависимости от слога непосредственно перед корнем. Например, для корня та (яп. 田, «рисовое поле») существует следующая закономерность:

• рэндаку не происходит после слога со звонким придыхательным согласным;
• рэндаку обычно не происходит после слога с аппроксимантом (р, в);
• рэндаку обычно происходит после слога с глухим или носовым согласным (всегда после «т» и «с», и часто после «к»).

Похожие правила действуют для ряда других корней, в том числе сима (яп. 島, «остров»), сава (яп. 沢, «болото», «долина»), саки (яп. 崎, «мыс»).

Также существуют корни, которые подвергаются рэндаку в зависимости от числа мор (в коротком слоге одна мора, а в длинном слоге две) в слове. Например, корень хон (яп. 本, «книга») подвергается рэндаку тогда и только тогда, когда в слове 4 или более моры.

См. также

• Сандхи

Литература

• [books.google.com/books?id=LKoo7Zi63PkC Voicing in Japanese] / Под ред. Jeroen Maarten van de Weijer, Kensuke Nanjo, Tetsuo Nishihara. — Берлин: Walter de Gruyter, 2005. — 314 с. — ISBN 3110186004.
  • Haruo Kubozono [www.let.leidenuniv.nl/ulcl/faculty/vdweijer/jvoice/kubozono.pdf Rendaku: Its domain and linguistic conditions]. С. 5—24.
• Natsuko Tsujimura. [books.google.com/books?id=LKoo7Zi63PkC An Introduction to Japanese linguistics]. — 2-е изд. — Wiley-Blackwell, 2006. — 501 с. — ISBN 1405110651.
• Junko Itō, Armin Mester. [books.google.com/books?id=pWgWk5cJ-_gC Japanese Morphophonemics: Markedness and Word Structure]. — MIT Press, 2003. — 303 с. — ISBN 0262590239.
• Salikoko S. Mufwene, Elaine Francis, Rebecca S. Wheeler. [books.google.com/books?id=HRTCPMaTqpoC Polymorphous Linguistics: Jim McCawley's Legacy]. — MIT Press, 2005. — 550 с. — ISBN 026256209X.

Отрывок, характеризующий Рэндаку

Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.