Рэтбоун, Бэзил

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Рэтбоун.
Бэзил Рэтбоун
Basil Rathbone

Бэзил Рэтбоун в роли Шерлока Холмса
Место рождения:

Йоханнесбург, Республика Трансвааль

Гражданство:

Великобритания Великобритания

Профессия:

актёр

Карьера:

1921—1967

Награды:

Сэр Филип Сент-Джон Бэзил Рэтбоун MC (англ. Philip St. John Basil Rathbone; 13 июня 1892, Йоханнесбург, Республика Трансвааль — 21 июля 1967, Нью-Йорк, США) — английский актёр.





Биография

Ранние годы

Рэтбоун родился в Йоханнесбурге (Республика Трансвааль). Его отец, Эдгар Филип Рэтбоун, был горнохимическим инженером, уроженец Ливерпуля, а мать, Анна Барбара, была скрипачкой. Кроме Бэзила, в семье было ещё два ребёнка — Беатриса и Джон. Когда Бэзилу было три года, его семья перебралась обратно в Англию из-за того что бурское правительство обвинило его отца в шпионаже.

Бэзил получил образование в Рептонской школе. По образованию был страховым агентом. В 1916 году он был зачислен в Лондоне в шотландский полк и отправился на Первую мировую войну. Служил бок о бок с будущими коллегами Клодом Рейнсом, Рональдом Колманом и Гербертом Маршаллом. Дослужился до звания капитана. Рэтбоун очень проявил себя во время одного из заданий: он должен был возглавить очень важную шпионскую вылазку утром, но, ослушавшись командира, Бэзил провёл её ночью, объясняя это банальным: «ночью хуже видно». Операция прошла успешно. В сентябре 1918 года, за участия в боях, он был награждён Военным Крестом.

Актёрская карьера

22 апреля 1911 года состоялся его дебют на сцене в театре Роял в Ипсуиче. Он играл Гортензио в пьесе Уильяма Шекспира «Укрощение строптивой». В октября 1912 года, Бэзил, вместе с труппой театра Роял, гастролировал в Америке, играя в спектаклях «Ромео и Джульетта» (Парис), «Виндзорские насмешницы» (Фентон), «Как вам это нравится?» (Сильвий). Вернувшись в Лондон, Рэтбоун регулярно играл в известнейших театрах Англии во многих постановках. В 1920-х годах Бэзил регулярно играет шекспировские и другие роли на английской сцене. Так же, много путешествует. В 1923 году играет на сцене Cort Theatre в Нью-Йорке, в 1925 году появляется на сценах театров в Сан-Франциско, Нью-Йорка. Он появляется в США опять в 1927 и 1931 годах на одной сцене с Этель Берримор. Он покидает Англию и переезжает в США в 1934 году. Регулярно появляется на бродвейских сценах. Карьеру в кино Рэтбоун начал в 1925 году («The Masked Bride»), появляется в нескольких немых фильмах, играет детектива Фило Вэнса в 1930 фильме «The Bishop Murder Case». Бэзил становится одним из популярнейших актёров 30-х годов, играя злодеев-аристократов в костюмированных драмах и боевиках. Он появлялся в таких фильмах как: «Дэвид Копперфильд» в роли сурового отчима мистера Мардстоуна; «Анна Каренина» в роли холодного Каренина; «Гибель Помпеи» в роли Понтия Пилата; «Одиссея Капитана Блада»; «Повесть о двух городах»; «Приключения Робин Гуда», где он сыграл одного из лучших своих злодеев — сэра Гая Гизборна; «Приключения Марко Поло»; «Знак Зорро» в роли подлого капитана Эстебана Паскуале. Он также появился в ранних фильмах ужасов, таких как: «Башня смерти» в роли Ричарда III и «Сын Франкенштейна» в роли барона Вульфа Франкенштейна — сына создателя чудовища. Бэзил Рэтбоун был лучшим фехтовальщиком Голливуда, но был вынужден проигрывать поединки намного более слабому Эрролу Флинну в фильмах «Приключения Робин Гуда», «Одиссея Капитана Блада», так как всегда играл отрицательных персонажей (а отрицательные персонажи обычно проигрывают). Бэзил проигрывал сражения в фильмах «Башня смерти», «Знак Зорро», «Придворный шут» (1956 года). За всю свою карьеру в кино, Бэзил Рэтбоун победил лишь раз: в фильме «Ромео и Джульетта», играя Тибальта, он убил Меркуцио. Бэзил Рэтбоун был дважды номинирован на премию Оскар за лучшую мужскую роль второго плана: в 1937 году за роль Тибальта в «Ромео и Джульетта», а в 1939 за роль короля Людовика XI в фильме «Если бы я был королём». В фильме «Утренний патруль» (1938 года) Бэзил сыграл одну из немногих своих положительных ролей. Он предстаёт зрителям в образе майора Бренда — начальника королевского лётного эскадрона, переживающего за солдат, которых послал на верную смерть. Эррол Флинн, вечный враг Рэтбоуна, играет на сей раз его преемника, который стал командиром после продвижения майора по службе. Именно Бэзила Рэтбоуна писательница Маргарет Митчелл видела в роли Ретта Батлера. Но продюсеры фильма посчитали, что у Бэзила слишком много ролей злодеев, и зритель может просто не воспринять его в этой роли. Поэтому знаменитый фильм «Унесённые ветром» 1939 года обошелся без Рэтбоуна. Во всех своих интервью Бэзил всегда говорил, что в первую очередь хочет, чтобы его помнили по работам в театре. Своей же лучшей ролью в театре он считал Ромео. Любимая же роль в кино — Шерлок Холмс.

Великий сыщик

Однако наибольшее признание пришло к Рэтбоуну за роль Шерлока Холмса в серии фильмов, снятых между 1939 и 1946 годами. Его партнером по сериалу был Найджел Брюс, сыгравший доктора Ватсона. Их первые два фильма «Приключения Шерлока Холмса» и «Собака Баскервилей» стали кассовыми гигантами того времени и положили начало целой серии фильмов (а их было четырнадцать) о великом сыщике. Рэтбоун и Брюс также играли эти роли на радио. Имя Бэзила стало прочно ассоциироваться с Холмсом. После фильма «Прелюдия к убийству», ставшего последним в цикле, Бэзил появлялся на экране в образе сыщика лишь однажды — в телевизионной экранизации рассказа Адриана Конан Дойла «Приключение с Чёрным баронетом» (1949), кроме того, в 1950-е годы он несколько раз был гостем развлекательных телешоу, где появлялся в костюме детектива. В 1953 году он последний раз сыграл Холмса в пьесе, написанной его женой Уидой. Найджел Брюс был очень болен и не смог сыграть доктора Ватсона, а после его смерти 8 октября 1953 года Бэзил отказался ставить эту пьесу. В итоге, пьеса была показана всего лишь три раза.

Поздний период актёрской карьеры

В 1950-е годы Бэзил играет злодеев в двух комедиях, ирониях на свои ранние фильмы: «Большая ночь Казановы» вместе с комиком Бобом Хоупом и «Придворный шут» с комиком Дэнни Кеем. Участвует во многих телевизионных программах и снимается в кассовых фильмах, таких, как «Мы не ангелы» (1955 год) и политической драме «Последний салют» (1958 года). Также активно играет в театре. В 1948 году Бэзил получает главную театральную премию Америки — Тони, за роль доктора Остина Слопера в пьесе «The Heiress». В 50—60-е годы он продолжает работать на радио, телевидении, в кино. Чтобы утолять расточительность своей жены, Бэзил играл главные роли (в основном злодеев) в фильмах низкого уровня, но за эти роли ему давали большие гонорары. Например: «Призрак в невидимом бикини» (1966 год), «Плохой сон» (1956 год), «Кровавая королева» (1966 год), «Деревенщины в доме с призраками» (1967 год) и его последний фильм — мексиканский низкобюджетный хоррор «Autopsy of a Ghost». Бэзил Рэтбоун ещё славился как сильный декламатор. Поэтому выходило много пластинок с записями стихотворений в его исполнении, такими как «The Night Before Christmas». Он также читал рассказы и стихотворения Эдгара Аллана По и вместе с Винсентом Прайсом выпустил пластинку «The Edgar Allan Poe Audio Collection». Рэтбоун читал произведения многих авторов, поэтому дисков выходило много. В 1956 году Бэзил сыграл Эбенезера Скруджа в музыкальной ТВ-постановке «The Stingiest Man In Town» по мотивам рассказа Чарльза Диккенса. В 1962 году Бэзил Рэтбоун выпустил автобиографическую книгу «In and Out of Character», с которой объездил всю Америку. Это были выступления, где он общался со зрителями, зачитывал разные главы своей книги, декламировал Шекспира и другие свои любимые стихотворения. В том же 1962 году, Бэзил появляется в триллере по мотивам рассказов Эдгара По — «Истории ужаса». Фильм состоит из трёх новелл, созданных по мотивам произведений Эдгара По: «Морелла», «Чёрный кот», «Правда о случившемся с мистером Вальдемаром». Все три новеллы объединяет своим появлением Винсент Прайс. Рэтбоун же играет зловещего гипнотизёра Кармайкла в третьей новелле «Правда о случившемся с мистером Вальдемаром». В 1964 году выходит чёрная комедия «Комедия ужасов», где впервые вместе встречаются такие гиганты жанра триллер/ужасы, как Винсент Прайс, Петер Лорре, Борис Карлофф и Бэзил Рэтбоун. В 1962 году Рэтбоун играет роль злого волшебника Лодака в масштабном по тем временам фильме «Волшебный меч». У Бэзила Рэтбоуна есть три звезды на Аллее звёзд: за работу в кино, на радио и на телевидении.

Личная жизнь

Рэтбоун женился на актрисе Этель Марион Форман в 1914 году. В 1915 году у них появился сын Родион. Пара рассталась в 1926 году. Предположительная причина — роман Рэтбоуна на стороне. В 1920-х у него был роман с актрисой Эвой Ле Галлиенн. В 1927 году, Бэзил женится во второй раз на писательнице Уиде Бержер. Собственных детей у них не было, но они в 1940-м удочерили девочку по имени Синтия. Бэзил и Уида устраивали самые дорогие вечеринки в Голливуде. Туда приглашались лишь известнейшие в те годы актёры, режиссёры и продюсеры. В отличие от многих других актёров, Бэзил, получив американское гражданство, никогда не отказывался от британского.

Смерть

Бэзил Рэтбоун умер от сердечного приступа 21 июля 1967 года, в Нью-Йорке. Последние его слова были сказаны его жене: «Знаешь, я не боюсь смерти, я просто хочу, чтобы этого не случилось». Его тело было помещено в склеп на кладбище Фэрнклифф, ставший потом семейным.

Фильмография

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

 Этот раздел статьи следует викифицировать.
Пожалуйста, оформите его согласно правилам оформления статей.
</div>

Приключения Шерлока Холмса

Напишите отзыв о статье "Рэтбоун, Бэзил"

Примечания

Ссылки

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

 Для улучшения этой статьи желательно?:

Отрывок, характеризующий Рэтбоун, Бэзил

– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Рэтбоун,_Бэзил&oldid=78628820»