Хельм, Рюдигер

Рюдигер Хельм
Личная информация
Гражданство	Германия Германия
Специализация	байдарка, 1000 м
Клуб	СК «Нойбранденбург»
Дата рождения	6 октября 1956(1956-10-06) (67 лет)
Место рождения	Нойбранденбург, ГДР
Рост	188 см
Вес	87 кг
Награды и медали Олимпийские игры Бронза 1976 Монреаль К-1 500 м Золото 1976 Монреаль К-1 1000 м Бронза 1976 Монреаль К-4 1000 м Золото 1980 Москва К-1 1000 м Бронза 1980 Москва К-2 500 м Золото 1980 Москва К-4 1000 м Чемпионаты мира Бронза Мехико 1974 К-2 1000 м Бронза Белград 1975 К-1 1000 м Серебро Белград 1975 К-4 1000 м Серебро София 1977 К-1 1000 м Золото Белград 1978 К-1 1000 м Золото Белград 1978 К-2 500 м Золото Белград 1978 К-4 1000 м Золото Дуйсбург 1979 К-1 1000 м Серебро Дуйсбург 1979 К-2 500 м Золото Дуйсбург 1979 К-4 1000 м Золото Ноттингем 1981 К-1 1000 м Бронза Ноттингем 1981 К-2 500 м Золото Ноттингем 1981 К-4 1000 м Золото Белград 1982 К-1 1000 м Серебро Белград 1982 К-2 500 м Серебро Белград 1982 К-4 1000 м Золото Тампере 1983 К-1 1000 м Золото Тампере 1983 К-4 500 м Серебро Тампере 1983 К-4 1000 м Государственные награды

Рю́дигер Хельм (нем. Rüdiger Helm; 6 октября 1956, Нойбранденбург) — немецкий гребец-байдарочник, выступал за сборную ГДР в середине 1970-х — первой половине 1980-х годов. Трёхкратный олимпийский чемпион, десятикратный чемпион мира, дважды чемпион международного турнира «Дружба-84», многократный победитель регат национального значения. Также известен как тренер по гребле.

Биография

Рюдигер Хельм родился 6 октября 1956 года в Нойбранденбурге. Активно заниматься греблей начал в раннем детстве, проходил подготовку в местной гребной секции, состоял в одноимённом спортивном клубе «Нойбранденбург». Первого серьёзного успеха на взрослом международном уровне добился в 1974 году, когда впервые попал в основной состав национальной сборной ГДР и побывал на чемпионате мира в Мехико, откуда привёз награду бронзового достоинства, выигранную в зачёте двухместных байдарок на дистанции 1000 метров совместно с Фолькмаром Тиде. Год спустя выступил на мировом первенстве в Белграде, где в километровой дисциплине стал бронзовым призёром в одиночках и серебряным призёром в двойках.

Благодаря череде удачных выступлений удостоился права защищать честь страны на летних Олимпийских играх 1976 года в Монреале — впоследствии завоевал здесь золото в одиночках на тысяче метрах, а также бронзовые медали в одиночках на пятистах метрах и в четвёрках на тысяче. В следующем сезоне получил серебро на чемпионате мира в Софии, ещё через год триумфально выступил на мировом первенстве в Белграде, став чемпионом сразу в трёх дисциплинах: К-1 1000 м, К-2 500 м, К-4 1000 м. В 1979 году на домашнем мировом чемпионате в Дуйсбурге он попытался повторить прошлогодний выдающийся результат, был близок к своей цели, тем не менее, на сей раз получил две золотые медали и одну серебряную.

Будучи одним из лидеров восточногерманской гребной сборной, Хельм прошёл квалификацию на Олимпийские игры 1980 года в Москве. Вновь соревновался сразу в трёх дисциплинах, при этом в двух сумел стать чемпионом: в одиночках на тысяче метрах и в четвёрках на тысяче метрах. Тогда как в полукилометровом зачёте двоек вынужден был довольствоваться бронзовой медалью.

После двух Олимпиад Рюдигер Хельм остался в основном составе гребной команды ГДР и продолжил принимать участие в крупнейших регатах. Так, в 1981 году на чемпионате мира в английском Ноттингеме он защитил чемпионские звания среди одиночек на 1000 м и среди четвёрок на 1000 м, в то время как в полукилометровом заезде двоек пришёл к финишу только третьим. Затем на аналогичных соревнованиях в Белграде в тех же дисциплинах взял золото и два серебра. Наконец, в 1983 году на чемпионате мира в финском Тампере выиграл две золотые медали и одну серебряную.

Как член сборной в 1984 году Хельм должен был участвовать в летних Олимпийских играх в Лос-Анджелесе, однако страны социалистического лагеря по политическим причинам бойкотировали эти соревнования, и вместо этого он выступил на альтернативном турнире «Дружба-84» в Восточном Берлине, где тоже был успешен, на километровой дистанции завоевал золотые медали в одноместной байдарке и в четырёхместной. Вскоре после этой регаты принял решение завершить спортивную карьеру, уступив место в сборной молодым немецким гребцам.

За выдающиеся спортивные достижения удостоен золотого ордена «За заслуги перед Отечеством» и почётной пряжке к нему. Завершив спортивную карьеру, занимался тренерской деятельностью, например, в 2009 году в течение некоторого времени возглавлял сборную Германии по гребле на лодках класса «дракон».

Ссылки

• [www.sports-reference.com/olympics/athletes/he/rudiger-helm-1.html Рюдигер Хельм] — олимпийская статистика на сайте Sports-Reference.com (англ.)
• [www.canoeresults.eu/medals?year=&name=Helm+Rudiger Рюдигер Хельм] — медали на крупнейших международных соревнованиях
• [web.archive.org/web/20100105013709/www.canoeicf.com/site/canoeint/if/downloads/result/Pages%201-41%20from%20Medal%20Winners%20ICF%20updated%202007-2.pdf?MenuID=Results%2F1107%2F0%2CMedal_winners_since_1936%2F1510%2F0 Списки чемпионов и призёров по гребле на байдарках и каноэ (1936—2007)]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Хельм, Рюдигер

Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.


Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.