Рюкюская музыка

Музыка Рюкю — совокупность музыкальных традиций, характерных для островной группы Рюкю, включающей острова префектуры Окинава и архипелаг Амами, административно относящийся к Кагосиме. До 1868 года все эти территории входили в состав независимого государства Рюкю и находились в общей культурной сфере, затем Рюкю было аннексировано Японией, однако музыка архипелага сохранила свою аутентичность и в общеяпонской музыкальной традиции стоит особняком.

В современной Окинаве западная музыка имеет бо́льшую популярность, хотя местные исполнители включают в неё элементы традиционного музыкального искусства.

Разновидности

Рюкюская музыка имеет четыре основные разновидности, которые соответствуют четырём основным островным группам:

• Мияко — старейшая;
• Окинавские острова и особенно главный остров — наиболее развитая и утончённая;
• Яэяма;
• Амами — данная традиция развивалась несколько обособленно.

Два основных направления рюкюской музыки — народно-религиозная и арт-музыка. Первая пережила аннексию Рюкю Японией в полном объёме, тогда как китайские и японские придворные жанры арт-музыки почти перестали исполнять сразу же после присоединения к Японии, а местные постепенно исчезли в последующие годы.

Особенности

Большинство рюкюских музыкальных произведений написано в так называемом рюкюском звукоряде — до, ми, фа, соль, си, кроме него используется звукоряд «рицу» (до, ре, фа, соль, ля). Другой характерной особенностью, ярко контрастирующей с музыкой Японии, является синкопированный ритм с акцентированием слабой доли.

Основные рюкюские инструменты — сансин, кото, флейта, кокю и барабаны.

Главный инструмент для рюкюской музыки — трёхструнный щипковый сансин. Он имеет столь большое влияние на музыку, что основной классический жанр именуется «песни под сансин» (яп. 歌三線 ута-сансин). Существует три школы песен под сансин — Тансуи (яп. 湛水), Номура (яп. 野村) и Афусо (яп. 安冨祖).

Кото было привезено на Рюкю из Японии в начале XVIII века, местная традиция сохраняет старинный исполнительский стиль. Поперечная бамбуковая флейта аналогична китайской ди. Кокю имеет три (реже четыре) струны, его корпус делается из скорлупы кокоса или дзельквы.

Народная музыка

Народно-религиозная музыка всегда включает вокал, она тесно связана с древней и развитой устной словесностью Рюкю.

Камиута (яп. 神歌, «священные песни») — песни, исполняемые жрицами традиционной религии для ублажения ками (божеств) в священных рощах. Обычно исполняются а капелла, либо под простой ритмический аккомпанемент барабана. Основные жанры — омори (Амами); мисэсэру, отакабэ, умуи и квэ:на (Окинава); пя:си, та:би, фуса и ни:ри (Мияко); канфуцу и аё: (Яэяма). Аналогичные песни исполняют для привлечения удачи в путешествиях, призыва дождя и так далее.

На Яэяме существует жанр «тобара:ма», предполагающий поэтическую импровизацию, в Исигаки ежегодно проводится соревнование исполнителей данного искусства.

Несколько жанров используются при выполнении тяжёлой физической работы (обдирка риса, распашка земли), большинство известных песен этого типа исполнялись на Яэяме, доминирующие местные жанры — юнта и дзираба. На Окинавских островах песен этого жанра не обнаружено, за исключением нескольки песен для исполнения при выравнивании земли.

Фестивальные песни исполняются на мацури, в частности, на двух главных фестивалях: О-Боне (эйса) и Хоннэн-мацури. Помимо этого, особые праздничные произведения предназначены для летних праздников: ундзями (яп. 海神祭) и синугу (яп. シヌグ), на котором женщины, собравшись в круг, танцуют «усидеку» (яп. ウシデーク) с синкопированным ритмом.

Жанр, исчезнувший в остальной Японии, но сохранившийся на Окинаве — песни, исполняющиеся ради развлечения группами мужчин и женщин в диалоговой форме под аккомпанемент сансина. Самый известный пример такого пения можно видеть на важнейшем празднике Хатигацу-одори (яп. 八月踊) на островах Амами. Там у данных песен появились сложные мелодии (как вокальной партии, так и у сансина), стал использоваться не встречающийся более нигде в традиционной японской музыке фальцет. Высказывается предположение, что утакакэ могут быть связаны с антифонными песенными традициями малочисленных южнокитайских народов.

Развлекательные амамийские песни под сансин именуются «островными» (яп. 島唄 симаута), они родственны утакакэ. Данный жанр может использоваться в поэтических дуэлях, когда оппоненты должны обмениваться остроумными стихотворными репликами под музыку. В прошлом подобные дуэли были частью ритуала помолвки: мужчина, делая предложение женщине, начинал поэтическое соревнование, и в случае проигрыша женщина должна была принять предложение.

В начале периода Сёва появился жанр «новая народная музыка» (яп. 新民謡 син минъё:), базирующийся на традиционных народных музыкальных стилях с социально-острыми текстами, затрагивающими злободневные тогда темы эмиграции и войн. Музыка одного из пионеров син-минъё, Тёки Фукухары, вошла в общий фольклорный репертуар.

Арт-музыка

Музыку данного направления исполняли преимущественно знатные рюкюсцы при дворе вана Рюкю. Различаются заимствованные и собственно рюкюские жанры.

Со стилистической точки зрения в арт-музыке выделяют четыре жанра:

• «пред ликом императора» (яп. 御前風 годзэн фу:) — музыка среднего темпа в строе хонтёси, обычно сопровождается танцем;
• «старинная мелодия» (яп. 昔節 мукаси буси) — медленный песенный жанр, предполагающий мелизматическое пение на стихи рюка на протяжении 10—20 минут, строй хонтёси. Мукаси-буси обычно аккомпанирует сложному для исполнения женскому танцу «онна-одори» (яп. 女踊り);
• «Ниагэ» (яп. 二揚) — музыка в строе хонтёси, песенный жанр. Песни «ниагэ» всегда драматичны, в их текстах говорится о пылкой или безответной любви, либо выражаются сетования лирического героя или героини. Обычно используется в куми-одори;
• «Кудоки» (яп. 口説) — быстрые повествовательные песни, написанные в строе «рицу» (до, ре, фа, соль, ля). Они используются как аккомпанемент для мужского танца «Нисай-одори» (яп. 二才踊り).

Китай и Япония

После установления дипломатических отношений между Китаем и Рюкю в конце XVI столетия вместе с мигрантами на архипелаг проникла китайская музыка. Жанр одзагаку (яп. 御座楽, «сидячая музыка») был упомянут в летописях уже в 1534 году. В ансамбли для одзагаку входили 19 китайских инструментов, включая биву, эрху и сыху (яп. 四胡 сико), эту музыку исполняли при официальных визитах в Китай и Японию, а также при дворе. После 1879 года она почти исчезла.

Китайская музыка для процессий (яп. 路次楽 родзигаку), принесённая на Рюкю в 1520-х годах, продолжает жить в XXI веке: её исполняют во время фестивалей. Оркестр родзигаку включает такие духовые инструменты как сона, раппа и хаотун (до:каку); гонг дора, барабан ко, а также кастаньеты (рё:хан).

Единственный японский жанр, закрепившийся на Рюкю — музыка театра но, он был популярен на островах и многие местные придворные музыканты начинали карьеру в театре но. В 1702 году на Рюкю привезено кото, ставшее преимущественно аккомпанирующим инструментом.

Собственная традиция

Самый древний собственно рюкюский жанр арт-музыки — оморо (яп. おもろ), появившийся в XII веке. Традиция исполнения оморо утрачена, однако их тексты сохранились (одна из главных компиляций — Оморо-соси, в ней содержится более тысячи песен).

Танцы входили в программу обучения молодых знатных мужчин.

Важнейший рубеж в истории музыки на Рюкю — появление щипкового инструмента　сансина, привезённого из Китая в XVI веке. Песни-рюка, исполняемые под сансин, составляют значительную часть музыкальной традиции архипелага и зачастую именно их имеют в виду говоря о «рюкюской музыке». Сборники таких песен, именуемые кункунси (яп. 工工四), составлялись начиная с середины XVIII века.

«Отцом окинавской музыки» именуют Уэкату Тансуя (1623—1684), он создал основную часть репертуара сансина, в первой половине XVIII века эти 117 произведений были переработаны и переаранжированы музыкантом Якаби Тёки (яп. 屋嘉比朝寄 якаби тё:ки, 1716—1775). Современную нотацию «кункунси» для сансина создали Номура Антё и Мацумура Синсин (яп. 松村真信), нотация для вокальной музыки же появилась только в начале XX века. Для прочих инструментов либо используется японская нотация (кото), либо стандартизированная нотация вовсе отсутствует.

История

Сведений о ранней истории музыки на Рюкю крайне мало, как и в общем ранних исторических документов. По-видимому древнейшие музыкальные произведения — религиозные песни «камиута», причём в них используется тот же музыкальный строй, что и в древнейшей японской музыке, что предполагает, что камиута появились до V века нашей эры (когда Рюкю и Япония культурно и лингвистически обособились).

В 1373 году Рюкю уже платило дань Китаю, и он уже влиял на культуру, в частности, известно о влиянии фуцзяньской музыки на рюкюскую.

Расцвет рюкюской музыки произошёл в правление вана Сё Сина (1478—1526), при котором Рюкю стало активно торговать с другими странами Азии, в первую очередь — Китаем и Японией. На рубеже веков при рюкюском дворе появились музыкальные инструменты, и в начале XVI века в летописях упоминается аристократическая музыкальная традиция. После завоевания Рюкю японским княжеством Сацума в 1609 году Япония сменила Китай в качестве основного источника влияния на культуру Рюкю.

Следующий культурный подъём Рюкю испытало в XVIII веке. В 1719 году музыкантом Тамагусуку Тёкуном был изобретён музыкальный театр кумиодори (яп. 組踊). Тёкун написал пять пьес для кумиодори. Несмотря на популярность классической музыки, новые произведения перестали появляться с XVIII века, в то время как фольклорная традиция продолжает развиваться.

После реставрации Мэйдзи 1868 года сословие музыкантов пополнилось обедневшими дворянами. Танцы, созданные до 1868 года, называются «классическими» (яп. 古典 котэн), движения в них более плавные и стилизованные, напоминают театр но; появившиеся после реставрации Мэйдзи «всяческие танцы» (яп. 雑踊り дзо:одори) исполняются в более быстром темпе, танцоры могут поднимать ноги и делать небольшие прыжки.

В 1879 году Япония аннексировала Рюкю, что привело к сильным изменениям в традиции исполнения придворной музыки; среди прочего, в исполнители музыки и танцев стали брать женщин. Большой удар по культуре нанесла Вторая мировая война: на Окинаве происходило множество кровопролитных сражений.

В XX веке после оккупации Соединёнными Штатами Америки и интернирования тысяч окинавцев пение под сансин стало утешением; было создано множество новых произведений, а музыка помогла восстановлению национальной идентичности рюкюсцев. Правительство США поощряло восстановление и развитие собственной культуры Окинавы.

Музыку архипелага Рюкю интенсивно исследовала группа учёных под руководством музыковеда Фумио Коидзуми (1927—1983).

Рюкюсцы продолжают интересоваться своей музыкой и в XXI веке. Почти в каждом населённом пункте можно найти учителя сансина или танца, регулярно проводятся концерты при активной поддержке местных СМИ. Мастера народных жанров записывают и продают музыкальные диски. Вместе с эмигрантами рюкюская музыка появилась в Осаке, Кавасаки, на Гавайях и в Южной Америке.

Театр «кумиодори» в XXI веке был признан нематериальным наследием человечества ЮНЕСКО, в 2004 году в Урасоэ открылся театр театр «Окинава», изначально носивший название «Национальный театр кумиодори» и где проводится обучение исполнителей этого вида искусства.

Современные окинавские коллективы и исполнители часто включают в свою музыку традиционные элементы, особенно жанра «симаута». Среди таких коллективов Rinken Band, Champloose, The Ne Ne Nes, Юкито Ара и его коллектив Pasha Club, множество рок-коллективов 1970-х (Мурасаки, Condition Green и другие).

Тем не менее многие фольклорные жанры находятся в опасности из-за исчезновения традиционной религии, а мастера сансина зачастую ограничиваются исполнением классических произведений, не создавая новых.

Литература

• Shigeo Kishibe, et al. [www.oxfordmusiconline.com/subscriber/article/grove/music/43335pg8 Japan, §VIII: Regional traditions] (англ.). Oxford University Press. Проверено 1 мая 2016.  (требуется подписка)
• Shigeo Kishibe, et al. [www.oxfordmusiconline.com/subscriber/article/grove/music/43335pg2 Japan, §II: Instruments and instrumental genres] (англ.). Oxford University Press. Проверено 1 мая 2016.  (требуется подписка)
• Tokita A., Hughes D.W. [books.google.com/books?id=W2JTgQGc99EC The Ashgate Research Companion to Japanese Music]. — Ashgate, 2008. — 446 с. — (Ashgate popular and folk music series). — ISBN 9780754656999.
• Molasky M.S. [books.google.com/books?id=f1qFAgAAQBAJ The American Occupation of Japan and Okinawa: Literature and Memory]. — Taylor& Francis, 2005. — С. 17—18. — (Routledge Studies in Asia's Transformations). — ISBN 9781134652792.
• Okinawa Prefectural Board of Education. [rca.open.ed.jp/web_e/music/chronicle/index.html Chronology] (англ.). Проверено 25 мая 2016.
• Okinawa Prefectural Board of Education. [rca.open.ed.jp/web_e/music/courtmusic/ Court music] (англ.). Проверено 25 мая 2016.
• Okinawa Prefectural Board of Education. [rca.open.ed.jp/web_e/music/newmusic/index.html New Okinawan music] (англ.). Проверено 25 мая 2016.
• Matt Gillan [icu.repo.nii.ac.jp/index.php?action=pages_view_main&active_action=repository_action_common_download&item_id=7&item_no=1&attribute_id=22&file_no=1&page_id=13&block_id=17 Theorizing the Okinawan body] (англ.) // HUMANITIES Christianity and Culture. — 2012. — No. 43. — P. 109—128.
• Robert C. Provine, J. Lawrence Witzleben, Yosihiko Tokumaru. East Asia: China, Japan, and Korea (Garland Encyclopedia of World Music). — Routledge, 2001. — ISBN 978-0824060411.

Дополнительная литература

• 山里純一. [ir.lib.u-ryukyu.ac.jp:8080/bitstream/123456789/32867/1/No6p003.pdf 八重山古謡にみる雨乞い思想 (Яэямские песни, призывающие дождь)] (яп.). 地理歴史人類学論集 (2015). Проверено 12 мая 2016.

Отрывок, характеризующий Рюкюская музыка

– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.
– Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину.
– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.
Знакомая павлоградцам, с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он приехал к своему бывшему начальнику с приказанием от начальника ариергарда.
– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.