Рюкю (государство)

Государство Рюкю
琉球國
Данник Китая, вассал Сацумы
1429 — 1879 →   →
Флаг (1466—1875) Печать ванов Рюкю
Острова Рюкю
Столица	Сюри
Язык(и)	рюкюский, вэньянь
Площадь	2271 км²
Форма правления	монархия
Династия	Сё
Ван Рюкю
- 1429—1439	Сё Хаси
- 1477—1526	Сё Син
- 1587—1620	Сё Нэй
- 1848—1879	Сё Тай
История
-  1429	Объединение Окинавы
-  1609	Вторжение Сацумы
- октябрь 1872	Япония объявляет о преобразовании государства Рюкю в хан
- 11 марта 1879	Присоединение к Японской империи

К:Появились в 1429 годуК:Исчезли в 1879 году

Государство Рюкю (окин. 琉球國 Ру: чю: куку; яп. 琉球王国 Рю: кю: о: коку; кит. трад. 琉球國, упр. 琉球国, пиньинь: Liúqiúguó, палл.: Люцюго) — государство с монархической формой правления, существовавшее на Окинаве и островах Рюкю в XV—XIX веках. Государство не было полностью независимым: платило дань Китаю, а с 1609 года также признавало сюзеренство даймё хана Сацумы. В 1879 году официально аннексировано Японской империей и преобразовано в префектуру Окинава (небольшая группа островов Амами отошла к Кагосиме).

История

Создание государства

В XIII—XIV веках, во время периода Сандзан (яп. 三山時代 Сандзан дзидай), на Окинаве было три княжества: Хокудзан (яп. 北山, «Северная Гора»), Нандзан (яп. 南山, «Южная Гора») и Тюдзан (яп. 中山, «Центральная Гора»). Все три княжества были данниками Китая, и все три боролись за власть над островом. В 1416 году Хаси, сын князя Тюдзана и фактический правитель княжества, захватил Хокудзан. Хаси добился благосклонности Китая; 1421 году, когда Хаси унаследовал престол Тюдзана, китайский император Чжу Ди дал ему фамилию Сё (尚, по-китайски «шан») и титул вана (王, по-рюкюски «о:») — то есть царя или короля — острова. Наконец, в 1429 году Сё Хаси завоевал Нандзан, таким образом впервые объединив весь остров. Он построил замок Сюри и порт Наха, проправив до 1439 года.

Государство постепенно расширялось на соседние острова. К концу XV века ваны Сё правили на всей южной части архипелага Рюкю, а в 1571 году они стали сюзеренами архипелагов Амами и Осима около берегов Кюсю.

Золотой век Рюкю

На архипелаге Рюкю было мало природных ресурсов, поэтому с момента основания государства ваны Сё выбрали морскую торговлю как основной вектор экономического развития. Рюкюские корабли заходили в порты Китая, Японии, Кореи, Вьетнама, Сиама, Малакки, Явы, Лусона, Суматры и Борнео. Минская политика запрета морской торговли позволяла рюкюским купцам работать на китайском направлении с минимальной конкуренцией. (Запрет не касался Рюкю, поскольку ваны Рюкю платили дань Китаю и не занимались пиратством.) Масштабы торговли с Китаем были такими, что ещё в 1439 году император позволил рюкюсцам построить отдельную торговую факторию в Цюаньчжоу. Рюкю старалось поддерживать дружественные отношения одновременно со всеми соседями. Если отношения между двумя соседними государствами по какой-то причине портились — например, между Китаем и Японией из-за очередного города, разграбленного японскими пиратами, — то правители Рюкю выступали в роли посредника для перевоза товаров между враждующими сторонами. Таким образом с XIV и до середины XVI века Рюкю было богатым и преуспевающим торговым государством. Со второй половины XVI века конкуренция с португальцами на юге и японцами на севере привела к концу эпохи процветания.

Начало зависимости от Японии

В XVI веке увеличилось японское культурное влияние. В 1530-х годах в Рюкю появились японские миссионеры, а начиная с 1572 года, окинавцы стали отправляться изучать дзэн-буддизм в храмах Киото. Возник интерес к японскому языку, японской литературе.

Конфликты с Японией начались в 1450 году, когда японский феодал Хосокава Кацумото, правитель Сикоку, захватил рюкюский корабль; подобные инциденты продолжались. Начиная с 1527 года, японские пираты вокоу стали нападать на Окинаву. Для защиты Нахи ванам Рюкю пришлось построить два форта. В 1588 году объединитель Японии Тоётоми Хидэёси потребовал, чтобы государство Рюкю участвовало в походе на Корею и (по планам) дальнейшей войне с Китаем. Сё Нэй, ван Рюкю, решив, что Китай сильнее Японии, не ответил и перестал посылать представителей в Киото.

После битве при Сэкигахаре в 1600 году власть в Японии перешла Токугаве Иэясу. Даймё, которые воевали против Токугавы при Сэкигахаре, как минимум попали в опалу. В числе опальных феодалов был и Симадзу Ёсихиро, могущественный правитель Сацумы. Под давлением Токугавы Ёсихиро отрекся от власти в пользу своего племянника Симадзу Тадацунэ — но и Тадацунэ не смог сыскать расположение у сёгуна. Не имея возможности ни продвигаться при дворе, ни воевать с дружественными Токугаве северными соседями, новый даймё Сацумы обратил взор на юг, на богатое, но слабо вооруженное государство Рюкю.

В 1603 году представитель Сацумы посоветовал Рюкю подчиниться Японии и проявить уважение к сёгуну Токугаве. Сё Нэй отказался. Тогда Симадзу Тадацунэ попросил разрешение у Токугавы наказать Рюкю за грубость по отношению к Японии. В 1606 году Токугава дал согласие, и через три года флот Симадзу отплыл на юг.

Весной 1609 году сацумское войско высадилось на Окинаве, разбило местное гражданское ополчение и разграбило замок Сюри и ванские сокровищницы. Сё Нэй был взят в заложники и отправлен в Японию на два года. В 1611 году, после того, как Сё Нэю было позволено возвратиться на родину, ему и его двору пришлось подписать мирный договор, утверждающий, среди прочего, что государство Рюкю всегда было вассалом Сацумы. Острова Амами и Осима были присоединены к хану Сацуме (по этой причине в современной Японии они входят в префектуру Кагосиму, а не Окинаву), но ванам Сё было дозволено продолжать править остальной частью архипелага Рюкю в рамках, установленных Сацумой. Таким образом, Рюкю оказалось в двойной феодальной зависимости: от китайского императора (связи с Китаем продолжались) и от даймё Сацумы.

В 1615 году японо-китайские переговоры зашли в тупик; Китай запретил японским кораблям заходить в китайские порты. Благодаря политике сакоку европейские купцы потеряли право заходить в японские порты. Таким образом, основной поток торговли между Японией и Китаем пошел через государство Рюкю, которое и Китай, и Япония считали «своим». Торговля с Китаем была немаловажна для престижа и финансового благополучия даймё Сацумы. Чтобы избежать возможных конфликтов с Китаем, правители Сацумы предписали Рюкю притворяться независимым государством. Жителям Рюкю было запрещено пользоваться японскими именами и одеждой. Представителям Рюкю за рубежом было запрещено упоминать зависимость Рюкю от Сацумы. Японские подданные не имели право посещать Рюкю без правительственного разрешения. Даже рюкюский посол в Эдо был обязан вести переговоры только через переводчика. Китай скоро узнал об истинном положении дел, но игра в независимость Рюкю позволяла всем сохранить лицо и продолжать выгодную торговлю.
На Рюкю из Китая проникли некоторые сельскохозяйственные культуры: батат (1605 год) и сахарный тростник (1623 год).

Присоединение к Японии

В 1866—1869 гг. власть в Японии перешла от сёгуна к императору Мэйдзи. В 1871 году была проведена административная реформа; старые феодальные ханы были реорганизованы в префектуры. Чтобы избежать расчленения западными державами (в 1854 году США заключили торговый договор с Рюкю, как с независимым государством; Россия временно оккупировала Цусиму; до 1875 года Великобритания заявляла о своих правах на Бонинские острова), японским властям требовалось срочно организовать эффективный контроль над вассалами и определить международные границы государства. Острова Рюкю, по планам Японии, необходимо было превратить из смешанного китайско-сацумского вассала в японскую территорию.

В декабре 1871 года буря прибила рюкюскую джонку к южному берегу Тайваня. Местные аборигены напали на команду корабля и убили 54 человека. Япония решила воспользоваться этим инцидентом как предлогом для отсоединения Рюкю от Китая. Японский посол в Китае потребовал, чтобы китайские власти наказали убийц «японских подданных», и получил ответ, что Китай не несёт ответственность за то, что происходит на восточном побережье Тайваня. Тогда в 1874 году Япония отправила военную экспедицию на Тайвань. Китай поднял протест; в октябре 1874 года Китай и Япония подписали договор, в котором рюкюские моряки были охарактеризованы просто как «японские подданные». С договором согласились и британские представители. Таким образом, международное сообщество признало, что Рюкю — японская территория.

В октябре 1872 года министр иностранных дел Японии объявил рюкюскому послу, что Рюкю отныне не государство (коку), а хан, то есть территориальная единица Японии. В 1875 году, после подписания договора с Китаем, на Окинаву прибыл японский посланник Мацуда Митиюки для переговоров с рюкюским ваном Сё Таем об окончательном статусе архипелага. Рюкюские власти выбрали тактику проволочек и всячески оттягивали решение вопроса. Наконец в 1879 году на остров высадился японский десант. 11 марта 1879 года японские солдаты заняли замок Сюри, и Мацуда объявил, что к концу месяца государство (или хан) Рюкю будет считаться префектурой Окинавой и частью японской метрополии.

См. также

• Движение за независимость Окинавы

Ссылки

•  (рус.) [www.ojkum.ru/arc/lib/2009_04_07.pdf Пустовойт Е. В. Деятельность японского правительства по преобразованию княжества Рюкю в префектуру Окинава в 70-х гг. XIX в.]

Литература

• George H. Kerr. [books.google.com/books?id=Q5IrAAAAYAAJ Ryukyu Kingdom and Province before 1945]. — Вашингтон: Pacific Science Board, National Academy of Sciences, 1953. — 240 с.
• Gregory Smits. [books.google.com/books?id=37LxVhgIbJkC Visions of Ryukyu]. — Гонолулу: University of Hawaii Press, 1999. — 213 с. — ISBN 0824820371.

Отрывок, характеризующий Рюкю (государство)

Виконт поклонился в знак покорности и учтиво улыбнулся. Анна Павловна сделала круг около виконта и пригласила всех слушать его рассказ.
– Le vicomte a ete personnellement connu de monseigneur, [Виконт был лично знаком с герцогом,] – шепнула Анна Павловна одному. – Le vicomte est un parfait conteur [Bиконт удивительный мастер рассказывать], – проговорила она другому. – Comme on voit l'homme de la bonne compagnie [Как сейчас виден человек хорошего общества], – сказала она третьему; и виконт был подан обществу в самом изящном и выгодном для него свете, как ростбиф на горячем блюде, посыпанный зеленью.
Виконт хотел уже начать свой рассказ и тонко улыбнулся.
– Переходите сюда, chere Helene, [милая Элен,] – сказала Анна Павловна красавице княжне, которая сидела поодаль, составляя центр другого кружка.
Княжна Элен улыбалась; она поднялась с тою же неизменяющеюся улыбкой вполне красивой женщины, с которою она вошла в гостиную. Слегка шумя своею белою бальною робой, убранною плющем и мохом, и блестя белизною плеч, глянцем волос и брильянтов, она прошла между расступившимися мужчинами и прямо, не глядя ни на кого, но всем улыбаясь и как бы любезно предоставляя каждому право любоваться красотою своего стана, полных плеч, очень открытой, по тогдашней моде, груди и спины, и как будто внося с собою блеск бала, подошла к Анне Павловне. Элен была так хороша, что не только не было в ней заметно и тени кокетства, но, напротив, ей как будто совестно было за свою несомненную и слишком сильно и победительно действующую красоту. Она как будто желала и не могла умалить действие своей красоты. Quelle belle personne! [Какая красавица!] – говорил каждый, кто ее видел.
Как будто пораженный чем то необычайным, виконт пожал плечами и о опустил глаза в то время, как она усаживалась перед ним и освещала и его всё тою же неизменною улыбкой.
– Madame, je crains pour mes moyens devant un pareil auditoire, [Я, право, опасаюсь за свои способности перед такой публикой,] сказал он, наклоняя с улыбкой голову.
Княжна облокотила свою открытую полную руку на столик и не нашла нужным что либо сказать. Она улыбаясь ждала. Во все время рассказа она сидела прямо, посматривая изредка то на свою полную красивую руку, которая от давления на стол изменила свою форму, то на еще более красивую грудь, на которой она поправляла брильянтовое ожерелье; поправляла несколько раз складки своего платья и, когда рассказ производил впечатление, оглядывалась на Анну Павловну и тотчас же принимала то самое выражение, которое было на лице фрейлины, и потом опять успокоивалась в сияющей улыбке. Вслед за Элен перешла и маленькая княгиня от чайного стола.
– Attendez moi, je vais prendre mon ouvrage, [Подождите, я возьму мою работу,] – проговорила она. – Voyons, a quoi pensez vous? – обратилась она к князю Ипполиту: – apportez moi mon ridicule. [О чем вы думаете? Принесите мой ридикюль.]
Княгиня, улыбаясь и говоря со всеми, вдруг произвела перестановку и, усевшись, весело оправилась.
– Теперь мне хорошо, – приговаривала она и, попросив начинать, принялась за работу.
Князь Ипполит перенес ей ридикюль, перешел за нею и, близко придвинув к ней кресло, сел подле нее.
Le charmant Hippolyte [Очаровательный Ипполит] поражал своим необыкновенным сходством с сестрою красавицей и еще более тем, что, несмотря на сходство, он был поразительно дурен собой. Черты его лица были те же, как и у сестры, но у той все освещалось жизнерадостною, самодовольною, молодою, неизменною улыбкой жизни и необычайною, античною красотой тела; у брата, напротив, то же лицо было отуманено идиотизмом и неизменно выражало самоуверенную брюзгливость, а тело было худощаво и слабо. Глаза, нос, рот – все сжималось как будто в одну неопределенную и скучную гримасу, а руки и ноги всегда принимали неестественное положение.
– Ce n'est pas une histoire de revenants? [Это не история о привидениях?] – сказал он, усевшись подле княгини и торопливо пристроив к глазам свой лорнет, как будто без этого инструмента он не мог начать говорить.
– Mais non, mon cher, [Вовсе нет,] – пожимая плечами, сказал удивленный рассказчик.
– C'est que je deteste les histoires de revenants, [Дело в том, что я терпеть не могу историй о привидениях,] – сказал он таким тоном, что видно было, – он сказал эти слова, а потом уже понял, что они значили.
Из за самоуверенности, с которой он говорил, никто не мог понять, очень ли умно или очень глупо то, что он сказал. Он был в темнозеленом фраке, в панталонах цвета cuisse de nymphe effrayee, [бедра испуганной нимфы,] как он сам говорил, в чулках и башмаках.
Vicomte [Виконт] рассказал очень мило о том ходившем тогда анекдоте, что герцог Энгиенский тайно ездил в Париж для свидания с m lle George, [мадмуазель Жорж,] и что там он встретился с Бонапарте, пользовавшимся тоже милостями знаменитой актрисы, и что там, встретившись с герцогом, Наполеон случайно упал в тот обморок, которому он был подвержен, и находился во власти герцога, которой герцог не воспользовался, но что Бонапарте впоследствии за это то великодушие и отмстил смертью герцогу.
Рассказ был очень мил и интересен, особенно в том месте, где соперники вдруг узнают друг друга, и дамы, казалось, были в волнении.
– Charmant, [Очаровательно,] – сказала Анна Павловна, оглядываясь вопросительно на маленькую княгиню.
– Charmant, – прошептала маленькая княгиня, втыкая иголку в работу, как будто в знак того, что интерес и прелесть рассказа мешают ей продолжать работу.
Виконт оценил эту молчаливую похвалу и, благодарно улыбнувшись, стал продолжать; но в это время Анна Павловна, все поглядывавшая на страшного для нее молодого человека, заметила, что он что то слишком горячо и громко говорит с аббатом, и поспешила на помощь к опасному месту. Действительно, Пьеру удалось завязать с аббатом разговор о политическом равновесии, и аббат, видимо заинтересованный простодушной горячностью молодого человека, развивал перед ним свою любимую идею. Оба слишком оживленно и естественно слушали и говорили, и это то не понравилось Анне Павловне.
– Средство – Европейское равновесие и droit des gens [международное право], – говорил аббат. – Стоит одному могущественному государству, как Россия, прославленному за варварство, стать бескорыстно во главе союза, имеющего целью равновесие Европы, – и она спасет мир!
– Как же вы найдете такое равновесие? – начал было Пьер; но в это время подошла Анна Павловна и, строго взглянув на Пьера, спросила итальянца о том, как он переносит здешний климат. Лицо итальянца вдруг изменилось и приняло оскорбительно притворно сладкое выражение, которое, видимо, было привычно ему в разговоре с женщинами.
– Я так очарован прелестями ума и образования общества, в особенности женского, в которое я имел счастье быть принят, что не успел еще подумать о климате, – сказал он.
Не выпуская уже аббата и Пьера, Анна Павловна для удобства наблюдения присоединила их к общему кружку.


В это время в гостиную вошло новое лицо. Новое лицо это был молодой князь Андрей Болконский, муж маленькой княгини. Князь Болконский был небольшого роста, весьма красивый молодой человек с определенными и сухими чертами. Всё в его фигуре, начиная от усталого, скучающего взгляда до тихого мерного шага, представляло самую резкую противоположность с его маленькою, оживленною женой. Ему, видимо, все бывшие в гостиной не только были знакомы, но уж надоели ему так, что и смотреть на них и слушать их ему было очень скучно. Из всех же прискучивших ему лиц, лицо его хорошенькой жены, казалось, больше всех ему надоело. С гримасой, портившею его красивое лицо, он отвернулся от нее. Он поцеловал руку Анны Павловны и, щурясь, оглядел всё общество.
– Vous vous enrolez pour la guerre, mon prince? [Вы собираетесь на войну, князь?] – сказала Анна Павловна.
– Le general Koutouzoff, – сказал Болконский, ударяя на последнем слоге zoff , как француз, – a bien voulu de moi pour aide de camp… [Генералу Кутузову угодно меня к себе в адъютанты.]
– Et Lise, votre femme? [А Лиза, ваша жена?]
– Она поедет в деревню.
– Как вам не грех лишать нас вашей прелестной жены?
– Andre, [Андрей,] – сказала его жена, обращаясь к мужу тем же кокетливым тоном, каким она обращалась к посторонним, – какую историю нам рассказал виконт о m lle Жорж и Бонапарте!
Князь Андрей зажмурился и отвернулся. Пьер, со времени входа князя Андрея в гостиную не спускавший с него радостных, дружелюбных глаз, подошел к нему и взял его за руку. Князь Андрей, не оглядываясь, морщил лицо в гримасу, выражавшую досаду на того, кто трогает его за руку, но, увидав улыбающееся лицо Пьера, улыбнулся неожиданно доброй и приятной улыбкой.
– Вот как!… И ты в большом свете! – сказал он Пьеру.
– Я знал, что вы будете, – отвечал Пьер. – Я приеду к вам ужинать, – прибавил он тихо, чтобы не мешать виконту, который продолжал свой рассказ. – Можно?
– Нет, нельзя, – сказал князь Андрей смеясь, пожатием руки давая знать Пьеру, что этого не нужно спрашивать.
Он что то хотел сказать еще, но в это время поднялся князь Василий с дочерью, и два молодых человека встали, чтобы дать им дорогу.
– Вы меня извините, мой милый виконт, – сказал князь Василий французу, ласково притягивая его за рукав вниз к стулу, чтоб он не вставал. – Этот несчастный праздник у посланника лишает меня удовольствия и прерывает вас. Очень мне грустно покидать ваш восхитительный вечер, – сказал он Анне Павловне.
Дочь его, княжна Элен, слегка придерживая складки платья, пошла между стульев, и улыбка сияла еще светлее на ее прекрасном лице. Пьер смотрел почти испуганными, восторженными глазами на эту красавицу, когда она проходила мимо него.
– Очень хороша, – сказал князь Андрей.
– Очень, – сказал Пьер.
Проходя мимо, князь Василий схватил Пьера за руку и обратился к Анне Павловне.
– Образуйте мне этого медведя, – сказал он. – Вот он месяц живет у меня, и в первый раз я его вижу в свете. Ничто так не нужно молодому человеку, как общество умных женщин.


Анна Павловна улыбнулась и обещалась заняться Пьером, который, она знала, приходился родня по отцу князю Василью. Пожилая дама, сидевшая прежде с ma tante, торопливо встала и догнала князя Василья в передней. С лица ее исчезла вся прежняя притворность интереса. Доброе, исплаканное лицо ее выражало только беспокойство и страх.
– Что же вы мне скажете, князь, о моем Борисе? – сказала она, догоняя его в передней. (Она выговаривала имя Борис с особенным ударением на о ). – Я не могу оставаться дольше в Петербурге. Скажите, какие известия я могу привезти моему бедному мальчику?
Несмотря на то, что князь Василий неохотно и почти неучтиво слушал пожилую даму и даже выказывал нетерпение, она ласково и трогательно улыбалась ему и, чтоб он не ушел, взяла его за руку.
– Что вам стоит сказать слово государю, и он прямо будет переведен в гвардию, – просила она.
– Поверьте, что я сделаю всё, что могу, княгиня, – отвечал князь Василий, – но мне трудно просить государя; я бы советовал вам обратиться к Румянцеву, через князя Голицына: это было бы умнее.
Пожилая дама носила имя княгини Друбецкой, одной из лучших фамилий России, но она была бедна, давно вышла из света и утратила прежние связи. Она приехала теперь, чтобы выхлопотать определение в гвардию своему единственному сыну. Только затем, чтоб увидеть князя Василия, она назвалась и приехала на вечер к Анне Павловне, только затем она слушала историю виконта. Она испугалась слов князя Василия; когда то красивое лицо ее выразило озлобление, но это продолжалось только минуту. Она опять улыбнулась и крепче схватила за руку князя Василия.
– Послушайте, князь, – сказала она, – я никогда не просила вас, никогда не буду просить, никогда не напоминала вам о дружбе моего отца к вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего сына, и я буду считать вас благодетелем, – торопливо прибавила она. – Нет, вы не сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына, он отказал. Soyez le bon enfant que vous аvez ete, [Будьте добрым малым, как вы были,] – говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее глазах были слезы.
– Папа, мы опоздаем, – сказала, повернув свою красивую голову на античных плечах, княжна Элен, ожидавшая у двери.