Рюлькур, Филипп де

Филипп де Рюлькур
фр. Philippe-Charles-Felix Macquart, Baron de Rullecourt
Портрет Филиппа де Рюлькура, 1780, неизвестный художник
Прозвище	Барон де Рюлькур фр. Baron de Rullecourt
Дата рождения	9 июля 1744(1744-07-09)
Место рождения	Мервиль, Франция
Дата смерти	7 января 1781(1781-01-07) (36 лет)
Место смерти	Сент-Хелиер, Джерси
Принадлежность	Испания Франция Франция Речь Посполитая США (де-юре)
Род войск	пехота, кавалерия, морская пехота
Годы службы	1761—1781
Звание	Полковник Полковник (де-юре) Генерал
Командовал	Массальский полк Люксембургский легион Десантный корпус вторжения на Джерси (1781)
Сражения/войны	Вторжение на Джерси (1779) Вторжение на Джерси (1781)

«Барон» Филипп де Рюлькур (фр. Baron Philippe de Rullecourt; настоящее имя Филипп Шарль Феликс Макар, фр. Philippe-Charles-Felix Macquart, 9 июля 1744 года, Мервиль, Франция — 6 января 1781 года, Сент-Хелиер, Джерси) — шевалье, самозваный «барон», французский авантюрист и солдат удачи. Капитан на испанской, полковник на польской и (де-юре) на американской службе; французский генерал. Шевалье-командор ордена Святого Лазаря.

В 1777 году во время Американской революции предложил Бенджамину Франклину создать первую в истории заокеанскую военно-морскую базу США на необитаемых островах Чафаринас в Средиземном море. Получив одобрение, де Рюлькур начал реализацию проекта, который однако вскоре был свёрнут из-за противодействия английской разведки и дипломатии.

Наибольшую известность получил во время англо-французской войны (1778—1783), как заместитель командующего при первой попытке Франции захватить остров Джерси в 1779 году и командующий силами вторжения во второй — в 1781 году.

Происхождение

Сам Филипп Шарль Феликс Макар, более известный как барон де Рюлькур, стал первым официально признанным исследователем генеалогии собственного рода, собрав во множестве публичных и частных архивов по местам проживания предков обширную коллекцию исторических документов, подлинность которых была в 1772 году нотариально заверена в Мервиле. Своё увлечение этим занятием он объяснял позднее утратой роднёй важнейших доказательств своих прав на различные владения и происхождения от орлеанского рода Макар (фр. Macquart), пожалованного королём Франции во дворянство ещё в 1317 году. Семейство это во второй половине XV столетия породнились со знаменитой Жанной д’Арк через её племянницу Жанну дю Лис (фр. Jeanne du Lys), а в XVI веке представители одной из его ветвей — предки барона, обосновались во Фландрии, где стали сеньорами ряда имений, включая Рюлькур.

Ещё 4 года ушло на систематизацию собранных де Рюлькуром документов и разработку подробного генеалогического древа, в чём ему активно помогал родственник Филипп Жозеф Массье (фр. Philippe Joseph Massie). В 1776 году они вдвоём подали в Парижскую cчётную палату петицию о регистрации всех собранных материалов, с тем чтобы «обеспечить сохранность и доказать в любое время благородство и древность происхождения», которая после надлежащего рассмотрения была удовлетворена. Следует отметить, что Филипп де Рюлькур подписался при этом своим настоящим именем и титулом — Филипп Шарль Феликс Макар, шевалье, сеньор де Рюлькур. Причины, побуждавшие его повсеместно пользоваться фальшивым баронским титулом, даже став к 1778 году шевалье-комондором ордена Святого Лазаря, неизвестны.

Биография

Ранние годы

Филипп Шарль Феликс Макар был старшим сыном Шарля Феликса Макара (1714—1771), конюшего и сеньора де Рюлькура (фр. Charles Felix Macquart, Écuyer, Seigneur de Rullecourt) и его супруги Мари Франсуаз Пелажи Филиппо (фр. Marie Françoise Pélagie Philippo), происходившей из знатного испанского рода. Его младшую сестру, вышедшую замуж в 1775 году, звали Каролин Пелажи (фр. Caroline-Pélagie, 1748—?). В юные годы он был арестован у себя на родине провинциальным парламентом за какое-то преступление, но бежал в Испанию, где семья имела обширные связи через родственников матери. Там он получил первоначальную военную подготовку и в 17-летнем возрасте поступил на службу во Фламандскую роту лейб-гвардии испанского короля (фр. Compagnie Flamande des Gardes du Corps), а в 1767 году стал капитаном Нассау-Люксембургского пехотного полка (фр. Régiment de Nassau-Luxembourg). В 1769 году он поступил в качестве наёмника во французскую армию, где к 1774 году дослужился до звания майора кавалерии.

На польской службе

В 1775 году де Рюлькур перешёл на службу Речи Посполитой и стал полковником Массальского полка, только что сформированного в Вильно. Однако не смог найти общий язык с подчинёнными поляками и литовцами, и против него был составлен заговор, с целью отстранить от командования и предать военному суду. В первой половине 1776 года один из офицеров его полка Эйдзятович (польск. Eydziatowicz) подал в Военную комиссию клеветническую жалобу о якобы имевших место против него притеснений со стороны командира. Тут же началось расследование — после первого допроса барон понял, что сурового наказания не избежать, и предпочёл скрыться. За его поимку, как дезертира, была объявлена награда в 2000 дукатов. Эта история получила широкую огласку во французской прессе, которая отнеслась с сочувствием к попавшему в беду на чужбине соотечественнику. Поскольку местонахождение де Рюлькура вплоть до сентября 1776 года оставалось неизвестным, высказывались предположения, что он бежал к главному противнику Речи Посполитой — российской императрице Екатерине II, и ему будет дан в командование полк. Эта шумиха заставила польское правительство, весьма заинтересованное в сохранении добрых отношений со своим сильнейшим союзником — Францией, провести самое строгое расследование жалобы Эйдзятовича и побега де Рюлькура, после чего все обвинения с последнего были сняты.

На службе США

Несмотря на восстановление доброго имени в Польше, де Рюлькур предпочёл туда более не возвращаться. В сентябре 1776 года он появился в Париже и посетил дома Жака Донасьена Ле Ре де Шомона и Пьера де Бомарше. Первый, прозванный «отцом» Американской революции, отвечал за дипломатические контакты с США, а второй, ныне более известный, как публицист и драматург, был уполномочен французским правительством тайно финансировать и снабжать военным имуществом колонии, восставшие против метрополии. Де Рюлькур брался укомплектовать и возглавить корпус из 600 профессиональных наёмников (по 100 экю за человека) для отправки в Северную Америку. После консультаций c де Бомарше и министром иностранных дел графом де Верженном, в октябре 1776 года де Шомон рекомендовал барона Бенджамину Франклину, недавно прибывшему в качестве посла США. Тот искал не только финансирования и военного союза с Францией, но и добровольцев для продолжения борьбы за независимость, а потому живо откликнулся на предложение де Рюлькура. Однако к декабрю 1776 года это предприятие было по неизвестным причинам свёрнуто.

Тогда де Рюлькур обратился к Франклину напрямую с весьма необычным проектом: нанять под флагом Монако множество приватиров и рассредоточить их по всему Средиземному морю. Далее с тайного согласия короля Обеих Сицилий возвести на принадлежащем ему острове Лампедуза укреплённую морскую базу под командой самого барона. В назначенный день наёмные корабли должны поднять американский флаг и начать нападать на британский торговый флот, используя Лампедузу, как место для укрытия, снабжения и отдыха в обмен на призы. Франклин заинтересовался, и вдвоём с де Рюлькуром они приступили к обсуждению деталей и подготовке договора, который должен был ратифицировать Конгресс США. В окончательном варианте барон вместо командующего базой на Лампедузе, должен был в чине полковника стать американским губернатором необитаемых островов Чафаринас у побережья Марокко, укрепить их, нанять и разместить там не менее 500 человек гарнизона. По завершении фортификационных работ, де Рюлькур должен был немедленно начать крейсерские операции против Британии под флагом США. Основная доля призовой выручки крейсеров должна была идти на содержание военной базы, ремонт и найм новых судов, а оставшаяся часть — солдатам гарнизона и судовым командам. Причём, их оплата и рацион должны были быть не хуже, чем в британской армии. Франклин обязывался, по мере возможности, поставлять моряков, обеспечивать снабжение и тому подобную поддержку, а де Рюлькур — организовать начальное финансирование проекта. 10 января 1777 года так называемые американские комиссионеры Бенджамин Франклин, Сайлас Дин и Артур Ли направили барону де Рюлькуру письмо, подтверждающее его приём на службу и наделение соответствующими полномочиями по этому проекту:

Сэр,

От имени и по поручению Конгресса Соединённых Штатов Америки мы принимаем Вас на службу в качестве командира корпуса, необходимого Вам в соответствие с Вашим планом по необитаемым островам Чафаринас.

Мы уполномочиваем Вас, как верховного главнокомандующего, фортифицировать и защитить упомянутые острова. Мы согласны натурализовать Вас и офицеров Вашего корпуса, Вам разрешается поднимать флаг тринадцати Соединённых Штатов Америки и сражаться под ним против их врагов…

Оригинальный текст (англ.)  

Sir,

In the name and by the authority of the Congress of the United States of America, we take you into their service, as Cheif of a Corps, which you are to command, agreable to your plan, upon the deserted Zafarimes Islands.

We authorize you, as Commander in Cheif, to fortify and defend, the said Islands. And as we agree to your request to naturalize you and the officers of your Corps, you are allowed to carry the colours of the thirteen United States of America, and under them to combat their Enemies…

—

Барон сразу начал действовать — запросил финансовой поддержки у де Бомарше. Тот уклонился от прямого ответа, тогда де Шомон и испанский посол Аранда выделили нужные средства. В двадцатых числах января де Рюлькур отчитался перед комиссионерами о готовности отплыть через две недели на 64-пушечном корабле и намерении нанять в мае ещё один такой же. Несмотря на его усилия сохранить проект в тайне , о нём стало известно английской разведке. Правительство Великобритании задействовало дипломатов, чтобы втянуть Испанию и Марокко в территориальный спор об островах Чафаринас, рассчитывая, что либо одна, либо другая страна их оккупирует и сорвёт, таким образом, планы создания американской базы на Средиземном море. В марте Артур Ли отправился урегулировать этот вопрос с Мадридским двором, однако его посольство потерпело неудачу — никаких дальнейших шагов по этому проекту предпринято не было, а де Рюлькур так и остался во Франции. В своём последнем письме Франклину 7 сентября 1777 года вновь предложил вернуться к прошлогодней схеме с наймом корпуса из своих бывших польских сослуживцев и иностранцев, уже находящихся в США, но и оно осталось без последствий.

Вторжения на Джерси

Основная статья: Англо-французская война (1778—1783)

В десантном корпусе «Де Нассау»

В конце 1778 года барон де Рюлькур был приглашён вторым командиром Добровольческого корпуса де Нассау (фр. corps de volontaires de Nassau) — частного предприятия известного авантюриста и полковника собственного полка принца Карла Генриха Нассау-Зигена, формируемого им на средства всё того же де Бомарше с целью захвата острова Джерси. Эта, лежащая в непосредственной близости от побережья Франции, территория и подконтрольная Великобритании, служила базой как для королевского флота, так и для множества приватиров, и создавала серьёзную угрозу французскому торговому флоту, особенно конвоям с оружием и боеприпасами, которыми Бомарше снабжал восставшие колонии в Северной Америке.

Ранним утром 1 мая 1779 года 1500 десантников под командованием принца Нассау-Зигена и барона де Рюлькура появились в заливе Сент-Уэн на пяти фрегатах, нескольких куттерах, бомбардирских катерах и 50 десантных лодоках с намерением coup de main захватить Джерси. Однако своевременно прибывшие под командованием лейтенант-губернатора острова майора Мозеса Корбета (англ. Moses Corbet) на место высадки части британских регулярных войск и островной милиции численностью до 500 человек, подкреплённые несколькими полевыми орудиями, пресекли это намерение. Де Рюлькур единственный из всего десанта сумел на своей лодке достичь побережья, и высадившись, тут же объявил остров частью Нормандского герцогства. Однако начавшийся вскоре отлив заставил основную флотилию отойти на глубину — барону со своим крошечным отрядом ничего не оставалось, как последовать за ней. Потеряв от огня противника одну лодку с 40 десантниками, принц Нассау-Зиген решил попытать счастья в другом заливе острова — Сент-Брелад. Но и там его ждали части джерсийской милиции, и десант был вынужден ретироваться в Сен-Мало ни с чем.

Через несколько дней ответным рейдом английская эскадра под командованием сэра Джеймса Уолеса настигла и сожгла на якорной стоянке бо́льшую часть десантной флотилии принца в бухте Канкаля, захватив при этом в качестве приза 32-пушечный фрегат «Даная» и два меньших судна, лишив таким образом Нассау-Зигена и де Рюлькура шансов на реванш. Эта неудачная военная авантюра, тем не менее, оказалась не совсем бесплодной, поскольку отвлекла на помощь островитянам британскую эскадру под командованием адмирала Мариота Арбатнота. В конечном итоге, порученный его охране конвой с подкреплениями для лоялистов в Северной Америке, задержался в пути почти на два месяца, что заметно ухудшило их положение.

Не добившись успеха, принц решил избавиться от отягощавшей его военной собственности, и распродал к августу 1779 года корпус «де Нассау», уступив наибольшую часть королю. Остатки же его достались другому амбициозному французскому военному шевалье де Монморанси-Люксембургу, который переименовал свое личное войско в Легион де Люксембург (фр. Légion de Luxembourg, иначе — добровольцы де Люксембург) и назначил де Рюлькура его командиром в звании лейтенант-полковник.

В легионе «Де Люксембург»

К концу 1780 года, со вступлением войны в активную фазу, ущерб французского коммерческого судоходства от действий джерсийских приватиров только усугубился. Кроме того, благополучно проведя первый большой конвой со снабжением для осаждённого Гибралтара и победив при этом испанцев в Битве при лунном свете, Британия показала своё превосходство над союзниками на море. Требовалась военная операция, способная отвлечь хотя бы часть флота Канала от охраны следующего конвоя, который англичане готовили к началу 1781 года. В то же время де Монморанси-Люксембург, получивший уже титул принца, искал случая отличиться в рассчёте на щедрое вознаграждение короля. Поэтому предложеный де Рюлькуром новый план захвата Джерси был немедленно одобрен и представлен Людовику XVI, который его горячо поддержал и даже пообещал барону генеральский чин и орден Святого Людовика, как только тот овладеет столицей острова Сент-Хелиером, а принцу губернаторство Джерси в случае полного успеха. Однако многие французские военные высказывали опасения, что новая экспедиция станет лишь напрасной тратой ресурсов, поскольку отбив вторжение 1779 года, британская администрация значительно усилила оборону острова: отремонтировала cтарые береговые батареи и возвела новые укрепления, а численность гарнизона превысила 9000 человек. Однако это нисколько не смущало ни принца, ни барона, которые располагали весьма подробными картами побережья, чертежами береговых укреплений и знали точное расположение и численность войск, благодаря налаженной на острове агентурной сети — де Рюлькур даже тайно посетил Джерси летом 1780 года, воспользовавшись услугами контрабандистов, и завёл там множество «друзей». После этого оба полководца уверились, что население отстрова, в большинстве своём франкофоны, не окажет им сопротивления, а британский гарнизон можно будет одолеть военной хитростью и coup de main, так же, как и полтора года назад планировал принц Нассау-Зиген.

Вторым командующим барон де Рюлькур выбрал Мира Сайяда (фр. Mir Saïd) по прозвищу Принц Эмир (англ. Prince Emire), косматого басурмана (англ. a bewhiskered Turk), вооружёного катаром и устрашавшего своим «варварским» видом, как противника, так и собственных солдат. Об этой экзотической личности известно лишь, что он был мусульманином из южной Индии, высокопоставленным военным, вынужденным искать убежища во Франции, где, как и сам барон, стал наёмником. Мир Сайяд посоветовал своему командиру «всё разграбить, и предать город [Сент-Хелиер] огню и мечу», на что тот посулил ему гарем из джерсийских дам в случае успеха операции. Поладив, таким образом, командиры, начали пополнять ряды легиона «де Люксембург», размещённого в целях маскировки в Гавре, подальше от Джерси, добровольцами за счёт французской казны. К ним присоединились несколько сотнен солдат и офицеров других регулярных французских частей, «дезертировавших» с разрешения начальства, а также около 600 осуждённых уголовников, доставленных из различных тюрем. Всего десантный корпус насчитывал к декабрю 1780 года около 2000 человек в четырёх дивизионах. Принц де Люксембург поначалу планировал лично участвовать в высадке на Джерси, но в конце концов отказался, сказавшись больным.

19 декабря того же года барон со своим войском выступил из Гавра маршем на Гранвиль, которого достиг 27 декабря. Его солдаты так бесчинствовали и мародёрствовали во всех нормадских деревнях по пути следования, что ни один город, или укреплённое поселение не соглашался пускать их на постой. Приходилось ночевать в поле под открытым небом, отчего заболевшие легионеры сразу становились жертвами грабежа со стороны своих же товарищей.

В Гранвиле легион де Люксембург ожидал с флотилией из 30 небольших судов водоизмещением от четырёх до 70 тонн Жан-Луи Ренье (фр. Jean-Louis Régnier), арматор и владелец островов Шозе — промежуточной базы экспедиции. Барон приказал немедленно отплывать туда, однако из-за штиля, сменившегося потом штормом, они смогли добраться до цели только к 30 декабря. 1 января 1781 года флотилия де Рюлькура отплыла к Джерси, но была рассеяна внезапным штормом — барон с большей частью десанта (1200 человек) вернулся на Шозе, остальные суда укрылись от непогоды в портах континентальной Франции, либо погибли. Удерживать в повиновении своё недисциплинированное воинство во время этих испытаний де Рюдькуру удавалось только проявлением исключительной жестокости: так, во время стоянки на островах одному десантнику, вздумавшему жаловаться на тяжёлые условия похода, он расколол череп, а другого, недовольного солдатским рационом, приказал приковать к скале, с тем, чтобы тот утонул во время прилива.

Наконец, 5 января, несмотря на сильный ветер, отряд покинул Шозе и взял курс на Джерси — барон рассчитывал, что плохая погода позволит избежать встречи с британскими кораблями. Благодаря Пьеру Журню (фр. Pierre Journeau), беглому убийце с Джерси, нанявшемуся к нему шкиперы, барон сумел провести свою флотилию через опасные воды, изобилующие подводными скалами и отмелями, к мысу Ла Рок (фр. La Rocque) прихода Грувиль, туда, где англичане меньше всего ожидали неприятеля. День тоже был выбран не случайно — 6 января, «Старое Рождество», по традиции отмечалось на Джерси праздником, а командиры островного гарнизона всё ещё находились на рождественских каникулах в Англии. Высадившись около 5 утра, нападающие сумели незамеченными проскользнуть мимо поста береговой охраны. Однако, их отряд насчитывал теперь не более 900 человек почти без артиллерии, так как транспортировавшие её лодки разбились на пребрежных рифах, либо заблудились в темноте и вернулись в Гранвиль. Пербив часовых и захватив в плен артиллеристов небольшой батареи из четырёх орудий в Грувиле, барон отрядил для её охраны 120 человек и двинулся с основными силами к столице острова Сент-Хелиер.

Между 6 и 7 утра отряд де Рюлькура занял рыночную площадь (ныне — Королевская площадь, англ. the Royal Square) спящего города. Убив часового и застав врасплох остальную стражу, нападавшие захватили с постели лейтенант-губернатора острова майора Мозеса Корбета, того самого, который столь успешно отразил высадку 1779 года. Уверяя, что с ним высадились тысячи французов, и угрожая отдать город на поживу своим головорезам во главе с Мир Сайядом, он заставил Корбета подписать капитуляцию и приказы всем войскам острова немедленно сложить оружие. Таким образом, лейтенант-полковник барон де Рюлькур выполнил условие короля и стал французским генералом. После этого он разослал небольшие отряды к местам дислокации английского гарнизона с приказами губернатора, чтобы принять их капитуляциию, а также создать у противника впечатления большой массы войск вторжения. Однако командиры полков отказывались ему подчинятся и почти везде прогоняли французов ружейным огнём. Узнав о сопротивлении англичан, генерал де Рюлькур произнёс: «Раз они не хотят сдаваться, я пришёл [сюда], чтобы умереть».

Между тем, старший офицер гарнизона 24-летний майор Фрэнсис Пирсон (англ. Francis Peirson), который после пленения губернатора стал главнокомандующим, собрал около 2000 человек регулярного войска и ополчения. Когда стало ясно, что десант не превышает 900 человек, он выдвинул генералу де Рюлькуру ультиматум, и, по истечении отведённых на ответ 10 минут, двинулся к рыночной площади, где французы заняли оборону, вооружившись нескольким трофейными полевыми пушками. Однако тяжёлых орудий им найти не удалось, в то время, как англичане выкатили одну гаубицу на прямую наводку и, по словам очевидца, каждый выстрел «очищал все окрестности от французов». Их сопротивление длилось немногим более 15 минут (по французским источникам — около 3 часов) — из своих лёгких орудий они успели сделать лишь 1—2 залпа. Натиск англичан не остановился даже когда майор Пирсон был убит мушкетной пулей — его сменил субалтерн милиции Филип Дюмареск (англ. Philip Dumaresq). Отступающие французы попытались укрыться в здании суда, откуда вели огонь их товарищи. Неожиданно на площади в сопровождении нескольких офицеров появился де Рюлькур, ведущий за руку пленного майора Корбета. Первый же залп англичан сразил барона — две пули прошли на вылет бедро, одна попала в горло, и ещё одна раздробила нижнюю челюсть. Подхватив на руки смертельно раненого командира, его соратники вновь укрылись в здании суда, откуда ещё некоторое время отстреливались. Возможно, это была последняя отчаянная попытка де Рюлькура дезинформировать противника. Во всяком случае, освобождённый и чудом уцелевший без единой царапины, Корбет передал своим, что осаждённые в здании суда ожидают прибытия с минуты на минуту подкреплений из Ла Рок в составе двух батальонов пехоты и роты артиллерии. Однако этот трюк не сработал, поскольку англичане знали, что отряд французов, оставленный в Грувиле, уже блокирован, на всём острове осталось не более 200 боеспособных солдат противника, а собственное их численное превосходство таково, что многим солдатам не в кого целиться и вместо врага они стреляют в воздух. Вскоре остатки французского десанта сложили оружие и рассеялись по полям в надежде добраться до лодок, что удалось лишь некоторым, а прочие были пойманы местными жителями. Всего погибло 86 и ранено 72 французских наёмника, около 456 сдалось в плен. Британцы в тот день потеряли убитыми 16 человек и 65 ранеными.

Генерал Де Рюлькур умер через 6 часов от ран в доме доктора Филиппа Лерье (фр. Dr. Philippe Lerrier) на рыночной площади. Англичанам достался «генеральский сундук» с бумагами барона, которые помогли раскрыть и арестовать многих из его агентов на острове. Он был похоронен с воинскими почестями на приходском кладбище Сент-Хелиер. Могила его сохранилась до наших дней.

Семья и потомки

В 1768 году женился на Мари-Фелисите дю Виссель (фр. Marie-Félicité du Wissel), дочери графа Антуана де ла Ферте Мортевиль. По другим сведениям, она была незаконнорождённой дочерью маркиза д’Арженсо (фр. Marquis d’Argenso), монахиней, которую де Рюлькур похитил из монастыря. У них родилось две дочери: Марк-Фелисите (фр. Marc-Félicité) и Филипп-Аделаид (фр. Philippe-Adélaïde, 1774—?).

Память

Ранение барона де Рюлькура.
Фрагмент картины «Смерть майора Пирсона». Дж. С. Копли, 1783

Вторджение на Джерси под руководством барона де Рюлькура является одиним из самых значимых событий в новой истории острова и считается последним на сегодняшний день полномасштабным сражением британских войск против французских на собственной островной территории. В память об этом событии с XIX века проводится множество парадов, торжественных церемоний и исторических реконструкций, приуроченных к разным связанным с ним местам, эпизодам и датам.

Эпизод сражения в Сент-Хелиере, когда смертельно раненого барона де Рюлькура выносят с поля боя его соратники, стал фрагментом батального полотна «Смерть майора Пирсона» английского художника Дж. С. Копли, написанного в 1783 году. Это полотно принадлежит галерее Тейт в Лондоне, но выставляется здании Королевского Суда Джерси на условиях долгосрочной аренды. Также оно отпечатано на оборотной стороне 10-фунтовых джерскийских банкнот, выпускаемых с 1972 года.

На бывшем доме доктора Филиппа Лерье (фр. Dr. Philippe Lerrier) на Королевской (рыночной) площади в Сент-Хелиере размещена памятная табличка, рассказывающая о событиях 6 января 1781 года и роли в них барона. Ныне в этом здании, где он скончался от ран, находится паб The Peirson, названный в честь его павшего противника — майора Фрэнсиса Пирсона.

Старинная матросская песня «Захват Сент-Хелиера» (фр. La prise de Saint-Hélier) в жанре шанти повествует об экспедиции барона де Рюлькура на Джерси в 1781 году от первого лица её участника, французского матроса или солдата. Она получила широкое распространение — в начале XX века её исполением завершали основную программу кабаре портовых городов Нормандии, а ныне она входит в репертуар популярной шанти-группы Marée de paradis. В 1997 году нормандские музыканты включили её в свой 3-й CD-альбом «Quai de l’Isle».

Оценки

Человек исключительного мужества и храбрости, вероломный, свирепый и яростный по натуре, импульсивный и неосмотрительный, де Рюлькур сочетал в себе дух легкомыслия и угрюмую замкнутость.

Оригинальный текст (англ.)  

de Rullecourt was a man of extraordinary courage, mendaciousness and audacity, fierce and violent in temper, impulsive, deficient in prudence, and mingling giddiness of spirit with morose sullenness.

— Преподобный Альбан Е. Рэг, «Популярная история Джерси»

Один из вдохновителей обеих французских экспедиций на Джерси генерал Шарль Франсуа Дюмурье, командующий военно-морским портом Шербур, хотя и поддерживал барона де Рюлькура в его начинаниях, отзывался о нём довольно пренебрежительно:

Самый настоящий распутник и пройдоха, из тех, кто, погрязши в долгах, платит заимодавцам ударом шпаги, он возглавил тогда этот вороватый сброд, люксембургских добровольцев, мародёрствовавших повсюду на своём пути через Нормандию. Де Рюлькур мог бы преуспеть [на Джерси], будь в его распоряжении регулярные части, и сам он обладай бо́льшим опытом и меньшей самонадеянностью.

Оригинальный текст (англ.)  

A roué in every sense of the word, head over ears in debt, who pays his creditors with sword-thrusts and then puts himself at the head of those light-fingered gentry, the Luxembourg Volunteers, who pillaged Normandy from end to end as the marched along. De Rullecourt would have succeeded had he been in command of a troop of regulars and possessed more experience and less confidence.

—

Литература

Книги

• Franc̜ois Alexandre Aubert de La Chenaye-Desbois. [books.google.com/books?id=2h8VAAAAQAAJ Dictionnaire de la noblesse, …] : [фр.] / Chez Antoine Boudet. — Seconde édition. — Paris : Libraire-Imprimeur du Roi, rue saint Jaques, 1778. — Vol. XII. — 934 p.</span>
• [books.google.se/books?id=ZDkuAAAAYAAJ Généalogie de la famille Macquart, sa parenté avec Jeanne d'Arc, suici de documents et notes à l'appui] : [фр.]. — Société de Saint-Augustin, Desclée, de Brouwer, 1891. — 109 p.</span>
• [fas.org/irp/ops/ci/docs/ci1/ch1c.htm Dr. Edward Bancroft] // [fas.org/irp/ops/ci/docs/ci1/index.htm American Revolution to World War II] : [англ.] / Frank J. Rafalko. — Federation of American Scientists. — Chapter 1. — 43 p. — (A Counterintelligence Reader ; vol. 1).</span>
• [www.jerseyheritage.org/media/Learning/BoJ%20Heroes%20and%20Villains.pdf 1781 — The Battle of Jersey] : Heroes and Villains : [англ.]. — Jersey : Jersey Heritage Trust, 2013. — 11 p.</span>
• Louise Downie, Doug Ford. [books.google.com/books?id=J_RsLwEACAAJ 1781] : The Battle of Jersey and The Death of Major Peirson : [англ.]. — Jersey : Jersey Heritage Trust, 2012. — 62 p. — ISBN 978-0-9562079-7-5.</span>
• Rev. Alban E. Ragg. A Popular History of Jersey : [англ.]. — Jersey : Walter Guiton, 1895. — [www.theislandwiki.org/index.php/Popular_History_of_Jersey_Chapter_22 Chapter 22 : Battle of Jersey 1 - The landing].</span>
• Англо-французские войны // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911—1915.</span>
• The Rev. Philip Falle. [books.google.com/books?id=L5c4AAAAMAAJ An Account of the Island of Jersey] : With an Appendix of Records, &o : [англ.] / Notes and illustrations by the Rev. Edward Durell. — Jersey : Richard Giffard, 1837. — 480 p.</span>
• David Syrett. [books.google.com/books?id=eEfsS5QKeFQC The Royal Navy in European Waters During the American Revolutionary War] : [англ.]. — illustrated. — Columbia, South Carolina, USA : University of South Carolina Press, 1998. — 217 p. — Studies in maritime history. — ISBN 1-57003-238-6.</span>
• James A. Lewis. [books.google.com/books?id=M5md9tZ3JycC Neptune's Militia] : The Frigate South Carolina During the American Revolution : [англ.]. — illustrated. — Kent, OH, USA : Kent State University Press, 1999. — 235 p. — Studies in maritime history. — ISBN 0-87338-632-9.</span>
• Gardner Weld Allen. [books.google.com/books?id=fuPb5uhDxUwC A Naval History of the American Revolution] : [англ.]. — USA : Houghton Mifflin Company, 1913. — Vol. 1.</span>

Статьи

• [books.google.ch/books?id=KjdDAAAAcAAJ&pg=PA528&lpg=PA529 De Cleves, le 17 Août] : [фр.] // Courier du Bas-Rhin / Lutton. — 1776. — № 66 (17 août). — P. 528—529.</span>
• [books.google.com/books?id=nO2LGuiHA2QC&pg=PA30&lpg=PA30 Des lettres particulières de Varsovie…] : [фр.] // Journal politique, ou Gazette des gazettes / Lutton. — 1776. — Octobre. — P. 30.</span>
• <cite id="LG11976" style="font-style:normal;">[www.london-gazette.co.uk/issues/{{{1}}}/pages/2 №11976, стр. 2] (англ.) // London Gazette : газета. — L., 1779. — Fasc. 11976. — P. 2.
• An old Jersey militiaman. [books.google.com/books?id=1YQAAAAAYAAJ French attacks on Jersey, in 1779 and 1781] : [англ.] // The Guernsey and Jersey Magazine / Jonotan Duncan. — L., 1837. — Vol. III (June). — P. 370—373.</span>
• Eude Michel. [www.persee.fr/doc/annor_0003-4134_1956_num_6_1_4306_t1_0101_0000_3 Pierre Jourdan, Les Iles Chausey] : [фр.] // Annales de Normandie. — Caen, 1956. — Vol. 6, № 1. — P. 101—104. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0003-4134&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0003-4134].</span>

Ссылки

• [www.guernsey-society.org.uk/donkipedia/index.php5?title=Baron_de_Rullecourt Baron de Rullecourt] : [англ.] // [www.theislandwiki.org/ The Island Wiki]. — Jersey : [www.guernsey-society.org.uk/ Guernsey Society], 2015. — Дата обращения: 26.08.2016.
• Rob Shipley. [www.theislandwiki.org/index.php/The_face_of_defeat The face of defeat] : [англ.] // [www.theislandwiki.org/ The Island Wiki]. — Jersey : [www.guernsey-society.org.uk/ Guernsey Society], 2007. — 5 January. — Дата обращения: 26.08.2016.
• [www.theislandwiki.org/index.php/The_Battle_of_Jersey The Battle of Jersey] : [англ.] // [www.theislandwiki.org/ The Island Wiki]. — Jersey : [www.guernsey-society.org.uk/ Guernsey Society], 2016. — Дата обращения: 26.08.2016.
• Jacques-Donatien Le Ray de Chaumont. [founders.archives.gov/documents/Franklin/01-23-02-0065 To Benjamin Franklin from Jacques-Donatien Le Ray de Chaumont : [before 4 January 1777]] : [англ.] // [founders.archives.gov/ Founders Online]. — USA : The National Historical Publications and Records Commission, 1777. — Дата обращения: 17.08.2016.
• Benjamin Franklin, Silas Deane, Arthur Lee. [founders.archives.gov/documents/Franklin/01-23-02-0085 The American Commissioners to the Baron de Rullecourt] : [англ.] // [founders.archives.gov/ Founders Online]. — USA : The National Historical Publications and Records Commission, 1777. — 10 January. — Дата обращения: 17.08.2016.
• Dr. phil. Robert Fecher. [www.fecher-autographen.de/France/Reign-of-Louis-XVI-1774-1789/::40.html?XTCsid=c0e02af75139311d417c450b27b1cae3 Product no.: 3260 : Details] : [фр.]. — Kleinostheim : Scripta Historica, 2012. — 8 décembre. — Дата обращения: 26.08.2016. (Историческая справка к лоту № 3260: Удостоверение г-на Алексиса Луи Шарля де Фонтено, члена дворянской роты добровольческого корпуса «де Нассау» от 7 мая 1779 года за подписью принца Нассау-Зигена.)
• Elizabeth Castle. [www.bbc.co.uk/ahistoryoftheworld/objects/KPJD2TDXSfC4o_MAVQmPVA Mir Sayyad's dagger] : [англ.] // [www.bbc.co.uk/ahistoryoftheworld/ A History of the World]. — BBC, 2010. — 13 January. — Дата обращения: 08.08.2016. (Историческая справка к фотографии индийского катара, приналежавшего Мир Сайаду.)
• [www.wikimanche.fr/Jersey#cite_ref-41 Jersey : Histoire] : [фр.] // [www.wikimanche.fr/Accueil Wikimanche]. — 2016. — 8 août. — Дата обращения: 25.08.2016.
• Marée de paradis. [mareeparadis.info/paroles-de-chansons/la-prise-de-saint-helier.html La prise de Saint-Hélier : Chant de marin de Normandie] : [фр.] // [mareeparadis.info/discographie/quai-de-lisle.html Quai de l'Isle]. — 1997. — 23 avril. — Дата обращения: 25.08.2016. (Веб-страница песни «Захват Сент-Хелиера» на сайте группы Marée de Paradis.)

Отрывок, характеризующий Рюлькур, Филипп де

Вслед за этим Анна Павловна навела разговор на мужество и твердость прусского короля с тем, чтобы ввести в дело Бориса.
Борис внимательно слушал того, кто говорит, ожидая своего череда, но вместе с тем успевал несколько раз оглядываться на свою соседку, красавицу Элен, которая с улыбкой несколько раз встретилась глазами с красивым молодым адъютантом.
Весьма естественно, говоря о положении Пруссии, Анна Павловна попросила Бориса рассказать свое путешествие в Глогау и положение, в котором он нашел прусское войско. Борис, не торопясь, чистым и правильным французским языком, рассказал весьма много интересных подробностей о войсках, о дворе, во всё время своего рассказа старательно избегая заявления своего мнения насчет тех фактов, которые он передавал. На несколько времени Борис завладел общим вниманием, и Анна Павловна чувствовала, что ее угощенье новинкой было принято с удовольствием всеми гостями. Более всех внимания к рассказу Бориса выказала Элен. Она несколько раз спрашивала его о некоторых подробностях его поездки и, казалось, весьма была заинтересована положением прусской армии. Как только он кончил, она с своей обычной улыбкой обратилась к нему:
– Il faut absolument que vous veniez me voir, [Необходимо нужно, чтоб вы приехали повидаться со мною,] – сказала она ему таким тоном, как будто по некоторым соображениям, которые он не мог знать, это было совершенно необходимо.
– Mariedi entre les 8 et 9 heures. Vous me ferez grand plaisir. [Во вторник, между 8 и 9 часами. Вы мне сделаете большое удовольствие.] – Борис обещал исполнить ее желание и хотел вступить с ней в разговор, когда Анна Павловна отозвала его под предлогом тетушки, которая желала его cлышать.
– Вы ведь знаете ее мужа? – сказала Анна Павловна, закрыв глаза и грустным жестом указывая на Элен. – Ах, это такая несчастная и прелестная женщина! Не говорите при ней о нем, пожалуйста не говорите. Ей слишком тяжело!


Когда Борис и Анна Павловна вернулись к общему кружку, разговором в нем завладел князь Ипполит.
Он, выдвинувшись вперед на кресле, сказал: Le Roi de Prusse! [Прусский король!] и сказав это, засмеялся. Все обратились к нему: Le Roi de Prusse? – спросил Ипполит, опять засмеялся и опять спокойно и серьезно уселся в глубине своего кресла. Анна Павловна подождала его немного, но так как Ипполит решительно, казалось, не хотел больше говорить, она начала речь о том, как безбожный Бонапарт похитил в Потсдаме шпагу Фридриха Великого.
– C'est l'epee de Frederic le Grand, que je… [Это шпага Фридриха Великого, которую я…] – начала было она, но Ипполит перебил ее словами:
– Le Roi de Prusse… – и опять, как только к нему обратились, извинился и замолчал. Анна Павловна поморщилась. MorteMariet, приятель Ипполита, решительно обратился к нему:
– Voyons a qui en avez vous avec votre Roi de Prusse? [Ну так что ж о прусском короле?]
Ипполит засмеялся, как будто ему стыдно было своего смеха.
– Non, ce n'est rien, je voulais dire seulement… [Нет, ничего, я только хотел сказать…] (Он намерен был повторить шутку, которую он слышал в Вене, и которую он целый вечер собирался поместить.) Je voulais dire seulement, que nous avons tort de faire la guerre рour le roi de Prusse. [Я только хотел сказать, что мы напрасно воюем pour le roi de Prusse . (Непереводимая игра слов, имеющая значение: «по пустякам».)]
Борис осторожно улыбнулся так, что его улыбка могла быть отнесена к насмешке или к одобрению шутки, смотря по тому, как она будет принята. Все засмеялись.
– Il est tres mauvais, votre jeu de mot, tres spirituel, mais injuste, – грозя сморщенным пальчиком, сказала Анна Павловна. – Nous ne faisons pas la guerre pour le Roi de Prusse, mais pour les bons principes. Ah, le mechant, ce prince Hippolytel [Ваша игра слов не хороша, очень умна, но несправедлива; мы не воюем pour le roi de Prusse (т. e. по пустякам), а за добрые начала. Ах, какой он злой, этот князь Ипполит!] – сказала она.
Разговор не утихал целый вечер, обращаясь преимущественно около политических новостей. В конце вечера он особенно оживился, когда дело зашло о наградах, пожалованных государем.
– Ведь получил же в прошлом году NN табакерку с портретом, – говорил l'homme a l'esprit profond, [человек глубокого ума,] – почему же SS не может получить той же награды?
– Je vous demande pardon, une tabatiere avec le portrait de l'Empereur est une recompense, mais point une distinction, – сказал дипломат, un cadeau plutot. [Извините, табакерка с портретом Императора есть награда, а не отличие; скорее подарок.]
– Il y eu plutot des antecedents, je vous citerai Schwarzenberg. [Были примеры – Шварценберг.]
– C'est impossible, [Это невозможно,] – возразил другой.
– Пари. Le grand cordon, c'est different… [Лента – это другое дело…]
Когда все поднялись, чтоб уезжать, Элен, очень мало говорившая весь вечер, опять обратилась к Борису с просьбой и ласковым, значительным приказанием, чтобы он был у нее во вторник.
– Мне это очень нужно, – сказала она с улыбкой, оглядываясь на Анну Павловну, и Анна Павловна той грустной улыбкой, которая сопровождала ее слова при речи о своей высокой покровительнице, подтвердила желание Элен. Казалось, что в этот вечер из каких то слов, сказанных Борисом о прусском войске, Элен вдруг открыла необходимость видеть его. Она как будто обещала ему, что, когда он приедет во вторник, она объяснит ему эту необходимость.
Приехав во вторник вечером в великолепный салон Элен, Борис не получил ясного объяснения, для чего было ему необходимо приехать. Были другие гости, графиня мало говорила с ним, и только прощаясь, когда он целовал ее руку, она с странным отсутствием улыбки, неожиданно, шопотом, сказала ему: Venez demain diner… le soir. Il faut que vous veniez… Venez. [Приезжайте завтра обедать… вечером. Надо, чтоб вы приехали… Приезжайте.]
В этот свой приезд в Петербург Борис сделался близким человеком в доме графини Безуховой.


Война разгоралась, и театр ее приближался к русским границам. Всюду слышались проклятия врагу рода человеческого Бонапартию; в деревнях собирались ратники и рекруты, и с театра войны приходили разноречивые известия, как всегда ложные и потому различно перетолковываемые.
Жизнь старого князя Болконского, князя Андрея и княжны Марьи во многом изменилась с 1805 года.
В 1806 году старый князь был определен одним из восьми главнокомандующих по ополчению, назначенных тогда по всей России. Старый князь, несмотря на свою старческую слабость, особенно сделавшуюся заметной в тот период времени, когда он считал своего сына убитым, не счел себя вправе отказаться от должности, в которую был определен самим государем, и эта вновь открывшаяся ему деятельность возбудила и укрепила его. Он постоянно бывал в разъездах по трем вверенным ему губерниям; был до педантизма исполнителен в своих обязанностях, строг до жестокости с своими подчиненными, и сам доходил до малейших подробностей дела. Княжна Марья перестала уже брать у своего отца математические уроки, и только по утрам, сопутствуемая кормилицей, с маленьким князем Николаем (как звал его дед) входила в кабинет отца, когда он был дома. Грудной князь Николай жил с кормилицей и няней Савишной на половине покойной княгини, и княжна Марья большую часть дня проводила в детской, заменяя, как умела, мать маленькому племяннику. M lle Bourienne тоже, как казалось, страстно любила мальчика, и княжна Марья, часто лишая себя, уступала своей подруге наслаждение нянчить маленького ангела (как называла она племянника) и играть с ним.
У алтаря лысогорской церкви была часовня над могилой маленькой княгини, и в часовне был поставлен привезенный из Италии мраморный памятник, изображавший ангела, расправившего крылья и готовящегося подняться на небо. У ангела была немного приподнята верхняя губа, как будто он сбирался улыбнуться, и однажды князь Андрей и княжна Марья, выходя из часовни, признались друг другу, что странно, лицо этого ангела напоминало им лицо покойницы. Но что было еще страннее и чего князь Андрей не сказал сестре, было то, что в выражении, которое дал случайно художник лицу ангела, князь Андрей читал те же слова кроткой укоризны, которые он прочел тогда на лице своей мертвой жены: «Ах, зачем вы это со мной сделали?…»
Вскоре после возвращения князя Андрея, старый князь отделил сына и дал ему Богучарово, большое имение, находившееся в 40 верстах от Лысых Гор. Частью по причине тяжелых воспоминаний, связанных с Лысыми Горами, частью потому, что не всегда князь Андрей чувствовал себя в силах переносить характер отца, частью и потому, что ему нужно было уединение, князь Андрей воспользовался Богучаровым, строился там и проводил в нем большую часть времени.
Князь Андрей, после Аустерлицкой кампании, твердо pешил никогда не служить более в военной службе; и когда началась война, и все должны были служить, он, чтобы отделаться от действительной службы, принял должность под начальством отца по сбору ополчения. Старый князь с сыном как бы переменились ролями после кампании 1805 года. Старый князь, возбужденный деятельностью, ожидал всего хорошего от настоящей кампании; князь Андрей, напротив, не участвуя в войне и в тайне души сожалея о том, видел одно дурное.
26 февраля 1807 года, старый князь уехал по округу. Князь Андрей, как и большею частью во время отлучек отца, оставался в Лысых Горах. Маленький Николушка был нездоров уже 4 й день. Кучера, возившие старого князя, вернулись из города и привезли бумаги и письма князю Андрею.
Камердинер с письмами, не застав молодого князя в его кабинете, прошел на половину княжны Марьи; но и там его не было. Камердинеру сказали, что князь пошел в детскую.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, Петруша с бумагами пришел, – сказала одна из девушек помощниц няни, обращаясь к князю Андрею, который сидел на маленьком детском стуле и дрожащими руками, хмурясь, капал из стклянки лекарство в рюмку, налитую до половины водой.
– Что такое? – сказал он сердито, и неосторожно дрогнув рукой, перелил из стклянки в рюмку лишнее количество капель. Он выплеснул лекарство из рюмки на пол и опять спросил воды. Девушка подала ему.
В комнате стояла детская кроватка, два сундука, два кресла, стол и детские столик и стульчик, тот, на котором сидел князь Андрей. Окна были завешаны, и на столе горела одна свеча, заставленная переплетенной нотной книгой, так, чтобы свет не падал на кроватку.
– Мой друг, – обращаясь к брату, сказала княжна Марья от кроватки, у которой она стояла, – лучше подождать… после…
– Ах, сделай милость, ты всё говоришь глупости, ты и так всё дожидалась – вот и дождалась, – сказал князь Андрей озлобленным шопотом, видимо желая уколоть сестру.
– Мой друг, право лучше не будить, он заснул, – умоляющим голосом сказала княжна.
Князь Андрей встал и, на цыпочках, с рюмкой подошел к кроватке.
– Или точно не будить? – сказал он нерешительно.
– Как хочешь – право… я думаю… а как хочешь, – сказала княжна Марья, видимо робея и стыдясь того, что ее мнение восторжествовало. Она указала брату на девушку, шопотом вызывавшую его.
Была вторая ночь, что они оба не спали, ухаживая за горевшим в жару мальчиком. Все сутки эти, не доверяя своему домашнему доктору и ожидая того, за которым было послано в город, они предпринимали то то, то другое средство. Измученные бессоницей и встревоженные, они сваливали друг на друга свое горе, упрекали друг друга и ссорились.
– Петруша с бумагами от папеньки, – прошептала девушка. – Князь Андрей вышел.
– Ну что там! – проговорил он сердито, и выслушав словесные приказания от отца и взяв подаваемые конверты и письмо отца, вернулся в детскую.
– Ну что? – спросил князь Андрей.
– Всё то же, подожди ради Бога. Карл Иваныч всегда говорит, что сон всего дороже, – прошептала со вздохом княжна Марья. – Князь Андрей подошел к ребенку и пощупал его. Он горел.
– Убирайтесь вы с вашим Карлом Иванычем! – Он взял рюмку с накапанными в нее каплями и опять подошел.
– Andre, не надо! – сказала княжна Марья.
Но он злобно и вместе страдальчески нахмурился на нее и с рюмкой нагнулся к ребенку. – Ну, я хочу этого, сказал он. – Ну я прошу тебя, дай ему.
Княжна Марья пожала плечами, но покорно взяла рюмку и подозвав няньку, стала давать лекарство. Ребенок закричал и захрипел. Князь Андрей, сморщившись, взяв себя за голову, вышел из комнаты и сел в соседней, на диване.
Письма всё были в его руке. Он машинально открыл их и стал читать. Старый князь, на синей бумаге, своим крупным, продолговатым почерком, употребляя кое где титлы, писал следующее:
«Весьма радостное в сей момент известие получил через курьера, если не вранье. Бенигсен под Эйлау над Буонапартием якобы полную викторию одержал. В Петербурге все ликуют, e наград послано в армию несть конца. Хотя немец, – поздравляю. Корчевский начальник, некий Хандриков, не постигну, что делает: до сих пор не доставлены добавочные люди и провиант. Сейчас скачи туда и скажи, что я с него голову сниму, чтобы через неделю всё было. О Прейсиш Эйлауском сражении получил еще письмо от Петиньки, он участвовал, – всё правда. Когда не мешают кому мешаться не следует, то и немец побил Буонапартия. Сказывают, бежит весьма расстроен. Смотри ж немедля скачи в Корчеву и исполни!»
Князь Андрей вздохнул и распечатал другой конверт. Это было на двух листочках мелко исписанное письмо от Билибина. Он сложил его не читая и опять прочел письмо отца, кончавшееся словами: «скачи в Корчеву и исполни!» «Нет, уж извините, теперь не поеду, пока ребенок не оправится», подумал он и, подошедши к двери, заглянул в детскую. Княжна Марья всё стояла у кроватки и тихо качала ребенка.
«Да, что бишь еще неприятное он пишет? вспоминал князь Андрей содержание отцовского письма. Да. Победу одержали наши над Бонапартом именно тогда, когда я не служу… Да, да, всё подшучивает надо мной… ну, да на здоровье…» и он стал читать французское письмо Билибина. Он читал не понимая половины, читал только для того, чтобы хоть на минуту перестать думать о том, о чем он слишком долго исключительно и мучительно думал.


Билибин находился теперь в качестве дипломатического чиновника при главной квартире армии и хоть и на французском языке, с французскими шуточками и оборотами речи, но с исключительно русским бесстрашием перед самоосуждением и самоосмеянием описывал всю кампанию. Билибин писал, что его дипломатическая discretion [скромность] мучила его, и что он был счастлив, имея в князе Андрее верного корреспондента, которому он мог изливать всю желчь, накопившуюся в нем при виде того, что творится в армии. Письмо это было старое, еще до Прейсиш Эйлауского сражения.
«Depuis nos grands succes d'Austerlitz vous savez, mon cher Prince, писал Билибин, que je ne quitte plus les quartiers generaux. Decidement j'ai pris le gout de la guerre, et bien m'en a pris. Ce que j'ai vu ces trois mois, est incroyable.
«Je commence ab ovo. L'ennemi du genre humain , comme vous savez, s'attaque aux Prussiens. Les Prussiens sont nos fideles allies, qui ne nous ont trompes que trois fois depuis trois ans. Nous prenons fait et cause pour eux. Mais il se trouve que l'ennemi du genre humain ne fait nulle attention a nos beaux discours, et avec sa maniere impolie et sauvage se jette sur les Prussiens sans leur donner le temps de finir la parade commencee, en deux tours de main les rosse a plate couture et va s'installer au palais de Potsdam.
«J'ai le plus vif desir, ecrit le Roi de Prusse a Bonaparte, que V. M. soit accueillie еt traitee dans mon palais d'une maniere, qui lui soit agreable et c'est avec еmpres sement, que j'ai pris a cet effet toutes les mesures que les circonstances me permettaient. Puisse je avoir reussi! Les generaux Prussiens se piquent de politesse envers les Francais et mettent bas les armes aux premieres sommations.
«Le chef de la garienison de Glogau avec dix mille hommes, demande au Roi de Prusse, ce qu'il doit faire s'il est somme de se rendre?… Tout cela est positif.
«Bref, esperant en imposer seulement par notre attitude militaire, il se trouve que nous voila en guerre pour tout de bon, et ce qui plus est, en guerre sur nos frontieres avec et pour le Roi de Prusse . Tout est au grand complet, il ne nous manque qu'une petite chose, c'est le general en chef. Comme il s'est trouve que les succes d'Austerlitz aurant pu etre plus decisifs si le general en chef eut ete moins jeune, on fait la revue des octogenaires et entre Prosorofsky et Kamensky, on donne la preference au derienier. Le general nous arrive en kibik a la maniere Souvoroff, et est accueilli avec des acclamations de joie et de triomphe.
«Le 4 arrive le premier courrier de Petersbourg. On apporte les malles dans le cabinet du Marieechal, qui aime a faire tout par lui meme. On m'appelle pour aider a faire le triage des lettres et prendre celles qui nous sont destinees. Le Marieechal nous regarde faire et attend les paquets qui lui sont adresses. Nous cherchons – il n'y en a point. Le Marieechal devient impatient, se met lui meme a la besogne et trouve des lettres de l'Empereur pour le comte T., pour le prince V. et autres. Alors le voila qui se met dans une de ses coleres bleues. Il jette feu et flamme contre tout le monde, s'empare des lettres, les decachete et lit celles de l'Empereur adressees a d'autres. А, так со мною поступают! Мне доверия нет! А, за мной следить велено, хорошо же; подите вон! Et il ecrit le fameux ordre du jour au general Benigsen
«Я ранен, верхом ездить не могу, следственно и командовать армией. Вы кор д'арме ваш привели разбитый в Пултуск: тут оно открыто, и без дров, и без фуража, потому пособить надо, и я так как вчера сами отнеслись к графу Буксгевдену, думать должно о ретираде к нашей границе, что и выполнить сегодня.
«От всех моих поездок, ecrit il a l'Empereur, получил ссадину от седла, которая сверх прежних перевозок моих совсем мне мешает ездить верхом и командовать такой обширной армией, а потому я командованье оной сложил на старшего по мне генерала, графа Буксгевдена, отослав к нему всё дежурство и всё принадлежащее к оному, советовав им, если хлеба не будет, ретироваться ближе во внутренность Пруссии, потому что оставалось хлеба только на один день, а у иных полков ничего, как о том дивизионные командиры Остерман и Седморецкий объявили, а у мужиков всё съедено; я и сам, пока вылечусь, остаюсь в гошпитале в Остроленке. О числе которого ведомость всеподданнейше подношу, донеся, что если армия простоит в нынешнем биваке еще пятнадцать дней, то весной ни одного здорового не останется.
«Увольте старика в деревню, который и так обесславлен остается, что не смог выполнить великого и славного жребия, к которому был избран. Всемилостивейшего дозволения вашего о том ожидать буду здесь при гошпитале, дабы не играть роль писарскую , а не командирскую при войске. Отлучение меня от армии ни малейшего разглашения не произведет, что ослепший отъехал от армии. Таковых, как я – в России тысячи».
«Le Marieechal se fache contre l'Empereur et nous punit tous; n'est ce pas que с'est logique!
«Voila le premier acte. Aux suivants l'interet et le ridicule montent comme de raison. Apres le depart du Marieechal il se trouve que nous sommes en vue de l'ennemi, et qu'il faut livrer bataille. Boukshevden est general en chef par droit d'anciennete, mais le general Benigsen n'est pas de cet avis; d'autant plus qu'il est lui, avec son corps en vue de l'ennemi, et qu'il veut profiter de l'occasion d'une bataille „aus eigener Hand“ comme disent les Allemands. Il la donne. C'est la bataille de Poultousk qui est sensee etre une grande victoire, mais qui a mon avis ne l'est pas du tout. Nous autres pekins avons, comme vous savez, une tres vilaine habitude de decider du gain ou de la perte d'une bataille. Celui qui s'est retire apres la bataille, l'a perdu, voila ce que nous disons, et a ce titre nous avons perdu la bataille de Poultousk. Bref, nous nous retirons apres la bataille, mais nous envoyons un courrier a Petersbourg, qui porte les nouvelles d'une victoire, et le general ne cede pas le commandement en chef a Boukshevden, esperant recevoir de Petersbourg en reconnaissance de sa victoire le titre de general en chef. Pendant cet interregne, nous commencons un plan de man?uvres excessivement interessant et original. Notre but ne consiste pas, comme il devrait l'etre, a eviter ou a attaquer l'ennemi; mais uniquement a eviter le general Boukshevden, qui par droit d'ancnnete serait notre chef. Nous poursuivons ce but avec tant d'energie, que meme en passant une riviere qui n'est рas gueable, nous brulons les ponts pour nous separer de notre ennemi, qui pour le moment, n'est pas Bonaparte, mais Boukshevden. Le general Boukshevden a manque etre attaque et pris par des forces ennemies superieures a cause d'une de nos belles man?uvres qui nous sauvait de lui. Boukshevden nous poursuit – nous filons. A peine passe t il de notre cote de la riviere, que nous repassons de l'autre. A la fin notre ennemi Boukshevden nous attrappe et s'attaque a nous. Les deux generaux se fachent. Il y a meme une provocation en duel de la part de Boukshevden et une attaque d'epilepsie de la part de Benigsen. Mais au moment critique le courrier, qui porte la nouvelle de notre victoire de Poultousk, nous apporte de Petersbourg notre nomination de general en chef, et le premier ennemi Boukshevden est enfonce: nous pouvons penser au second, a Bonaparte. Mais ne voila t il pas qu'a ce moment se leve devant nous un troisieme ennemi, c'est le православное qui demande a grands cris du pain, de la viande, des souchary, du foin, – que sais je! Les magasins sont vides, les сhemins impraticables. Le православное se met a la Marieaude, et d'une maniere dont la derieniere campagne ne peut vous donner la moindre idee. La moitie des regiments forme des troupes libres, qui parcourent la contree en mettant tout a feu et a sang. Les habitants sont ruines de fond en comble, les hopitaux regorgent de malades, et la disette est partout. Deux fois le quartier general a ete attaque par des troupes de Marieaudeurs et le general en chef a ete oblige lui meme de demander un bataillon pour les chasser. Dans une de ces attaques on m'a еmporte ma malle vide et ma robe de chambre. L'Empereur veut donner le droit a tous les chefs de divisions de fusiller les Marieaudeurs, mais je crains fort que cela n'oblige une moitie de l'armee de fusiller l'autre.
[Со времени наших блестящих успехов в Аустерлице, вы знаете, мой милый князь, что я не покидаю более главных квартир. Решительно я вошел во вкус войны, и тем очень доволен; то, что я видел эти три месяца – невероятно.
«Я начинаю аb ovo. Враг рода человеческого , вам известный, аттакует пруссаков. Пруссаки – наши верные союзники, которые нас обманули только три раза в три года. Мы заступаемся за них. Но оказывается, что враг рода человеческого не обращает никакого внимания на наши прелестные речи, и с своей неучтивой и дикой манерой бросается на пруссаков, не давая им времени кончить их начатый парад, вдребезги разбивает их и поселяется в потсдамском дворце.
«Я очень желаю, пишет прусской король Бонапарту, чтобы ваше величество были приняты в моем дворце самым приятнейшим для вас образом, и я с особенной заботливостью сделал для того все нужные распоряжения на сколько позволили обстоятельства. Весьма желаю, чтоб я достигнул цели». Прусские генералы щеголяют учтивостью перед французами и сдаются по первому требованию. Начальник гарнизона Глогау, с десятью тысячами, спрашивает у прусского короля, что ему делать, если ему придется сдаваться. Всё это положительно верно. Словом, мы думали внушить им страх только положением наших военных сил, но кончается тем, что мы вовлечены в войну, на нашей же границе и, главное, за прусского короля и заодно с ним. Всего у нас в избытке, недостает только маленькой штучки, а именно – главнокомандующего. Так как оказалось, что успехи Аустерлица могли бы быть положительнее, если б главнокомандующий был бы не так молод, то делается обзор осьмидесятилетних генералов, и между Прозоровским и Каменским выбирают последнего. Генерал приезжает к нам в кибитке по Суворовски, и его принимают с радостными и торжественными восклицаниями.
4 го приезжает первый курьер из Петербурга. Приносят чемоданы в кабинет фельдмаршала, который любит всё делать сам. Меня зовут, чтобы помочь разобрать письма и взять те, которые назначены нам. Фельдмаршал, предоставляя нам это занятие, ждет конвертов, адресованных ему. Мы ищем – но их не оказывается. Фельдмаршал начинает волноваться, сам принимается за работу и находит письма от государя к графу Т., князю В. и другим. Он приходит в сильнейший гнев, выходит из себя, берет письма, распечатывает их и читает письма Императора, адресованные другим… Затем пишет знаменитый суточный приказ генералу Бенигсену.
Фельдмаршал сердится на государя, и наказывает всех нас: неправда ли это логично!
Вот первое действие. При следующих интерес и забавность возрастают, само собой разумеется. После отъезда фельдмаршала оказывается, что мы в виду неприятеля, и необходимо дать сражение. Буксгевден, главнокомандующий по старшинству, но генерал Бенигсен совсем не того же мнения, тем более, что он с своим корпусом находится в виду неприятеля, и хочет воспользоваться случаем дать сражение самостоятельно. Он его и дает.
Это пултуская битва, которая считается великой победой, но которая совсем не такова, по моему мнению. Мы штатские имеем, как вы знаете, очень дурную привычку решать вопрос о выигрыше или проигрыше сражения. Тот, кто отступил после сражения, тот проиграл его, вот что мы говорим, и судя по этому мы проиграли пултуское сражение. Одним словом, мы отступаем после битвы, но посылаем курьера в Петербург с известием о победе, и генерал Бенигсен не уступает начальствования над армией генералу Буксгевдену, надеясь получить из Петербурга в благодарность за свою победу звание главнокомандующего. Во время этого междуцарствия, мы начинаем очень оригинальный и интересный ряд маневров. План наш не состоит более, как бы он должен был состоять, в том, чтобы избегать или атаковать неприятеля, но только в том, чтобы избегать генерала Буксгевдена, который по праву старшинства должен бы был быть нашим начальником. Мы преследуем эту цель с такой энергией, что даже переходя реку, на которой нет бродов, мы сжигаем мост, с целью отдалить от себя нашего врага, который в настоящее время не Бонапарт, но Буксгевден. Генерал Буксгевден чуть чуть не был атакован и взят превосходными неприятельскими силами, вследствие одного из таких маневров, спасавших нас от него. Буксгевден нас преследует – мы бежим. Только что он перейдет на нашу сторону реки, мы переходим на другую. Наконец враг наш Буксгевден ловит нас и атакует. Оба генерала сердятся и дело доходит до вызова на дуэль со стороны Буксгевдена и припадка падучей болезни со стороны Бенигсена. Но в самую критическую минуту курьер, который возил в Петербург известие о пултуской победе, возвращается и привозит нам назначение главнокомандующего, и первый враг – Буксгевден побежден. Мы теперь можем думать о втором враге – Бонапарте. Но оказывается, что в эту самую минуту возникает перед нами третий враг – православное , которое громкими возгласами требует хлеба, говядины, сухарей, сена, овса, – и мало ли чего еще! Магазины пусты, дороги непроходимы. Православное начинает грабить, и грабёж доходит до такой степени, о которой последняя кампания не могла вам дать ни малейшего понятия. Половина полков образуют вольные команды, которые обходят страну и все предают мечу и пламени. Жители разорены совершенно, больницы завалены больными, и везде голод. Два раза мародеры нападали даже на главную квартиру, и главнокомандующий принужден был взять баталион солдат, чтобы прогнать их. В одно из этих нападений у меня унесли мой пустой чемодан и халат. Государь хочет дать право всем начальникам дивизии расстреливать мародеров, но я очень боюсь, чтобы это не заставило одну половину войска расстрелять другую.]
Князь Андрей сначала читал одними глазами, но потом невольно то, что он читал (несмотря на то, что он знал, на сколько должно было верить Билибину) больше и больше начинало занимать его. Дочитав до этого места, он смял письмо и бросил его. Не то, что он прочел в письме, сердило его, но его сердило то, что эта тамошняя, чуждая для него, жизнь могла волновать его. Он закрыл глаза, потер себе лоб рукою, как будто изгоняя всякое участие к тому, что он читал, и прислушался к тому, что делалось в детской. Вдруг ему показался за дверью какой то странный звук. На него нашел страх; он боялся, не случилось ли чего с ребенком в то время, как он читал письмо. Он на цыпочках подошел к двери детской и отворил ее.
В ту минуту, как он входил, он увидал, что нянька с испуганным видом спрятала что то от него, и что княжны Марьи уже не было у кроватки.
– Мой друг, – послышался ему сзади отчаянный, как ему показалось, шопот княжны Марьи. Как это часто бывает после долгой бессонницы и долгого волнения, на него нашел беспричинный страх: ему пришло в голову, что ребенок умер. Всё, что oн видел и слышал, казалось ему подтверждением его страха.
«Всё кончено», подумал он, и холодный пот выступил у него на лбу! Он растерянно подошел к кроватке, уверенный, что он найдет ее пустою, что нянька прятала мертвого ребенка. Он раскрыл занавески, и долго его испуганные, разбегавшиеся глаза не могли отыскать ребенка. Наконец он увидал его: румяный мальчик, раскидавшись, лежал поперек кроватки, спустив голову ниже подушки и во сне чмокал, перебирая губками, и ровно дышал.
Князь Андрей обрадовался, увидав мальчика так, как будто бы он уже потерял его. Он нагнулся и, как учила его сестра, губами попробовал, есть ли жар у ребенка. Нежный лоб был влажен, он дотронулся рукой до головы – даже волосы были мокры: так сильно вспотел ребенок. Не только он не умер, но теперь очевидно было, что кризис совершился и что он выздоровел. Князю Андрею хотелось схватить, смять, прижать к своей груди это маленькое, беспомощное существо; он не смел этого сделать. Он стоял над ним, оглядывая его голову, ручки, ножки, определявшиеся под одеялом. Шорох послышался подле него, и какая то тень показалась ему под пологом кроватки. Он не оглядывался и всё слушал, глядя в лицо ребенка, его ровное дыханье. Темная тень была княжна Марья, которая неслышными шагами подошла к кроватке, подняла полог и опустила его за собою. Князь Андрей, не оглядываясь, узнал ее и протянул к ней руку. Она сжала его руку.
– Он вспотел, – сказал князь Андрей.
– Я шла к тебе, чтобы сказать это.
Ребенок во сне чуть пошевелился, улыбнулся и потерся лбом о подушку.
Князь Андрей посмотрел на сестру. Лучистые глаза княжны Марьи, в матовом полусвете полога, блестели более обыкновенного от счастливых слёз, которые стояли в них. Княжна Марья потянулась к брату и поцеловала его, слегка зацепив за полог кроватки. Они погрозили друг другу, еще постояли в матовом свете полога, как бы не желая расстаться с этим миром, в котором они втроем были отделены от всего света. Князь Андрей первый, путая волосы о кисею полога, отошел от кроватки. – Да. это одно что осталось мне теперь, – сказал он со вздохом.


Вскоре после своего приема в братство масонов, Пьер с полным написанным им для себя руководством о том, что он должен был делать в своих имениях, уехал в Киевскую губернию, где находилась большая часть его крестьян.
Приехав в Киев, Пьер вызвал в главную контору всех управляющих, и объяснил им свои намерения и желания. Он сказал им, что немедленно будут приняты меры для совершенного освобождения крестьян от крепостной зависимости, что до тех пор крестьяне не должны быть отягчаемы работой, что женщины с детьми не должны посылаться на работы, что крестьянам должна быть оказываема помощь, что наказания должны быть употребляемы увещательные, а не телесные, что в каждом имении должны быть учреждены больницы, приюты и школы. Некоторые управляющие (тут были и полуграмотные экономы) слушали испуганно, предполагая смысл речи в том, что молодой граф недоволен их управлением и утайкой денег; другие, после первого страха, находили забавным шепелявенье Пьера и новые, неслыханные ими слова; третьи находили просто удовольствие послушать, как говорит барин; четвертые, самые умные, в том числе и главноуправляющий, поняли из этой речи то, каким образом надо обходиться с барином для достижения своих целей.
Главноуправляющий выразил большое сочувствие намерениям Пьера; но заметил, что кроме этих преобразований необходимо было вообще заняться делами, которые были в дурном состоянии.
Несмотря на огромное богатство графа Безухого, с тех пор, как Пьер получил его и получал, как говорили, 500 тысяч годового дохода, он чувствовал себя гораздо менее богатым, чем когда он получал свои 10 ть тысяч от покойного графа. В общих чертах он смутно чувствовал следующий бюджет. В Совет платилось около 80 ти тысяч по всем имениям; около 30 ти тысяч стоило содержание подмосковной, московского дома и княжон; около 15 ти тысяч выходило на пенсии, столько же на богоугодные заведения; графине на прожитье посылалось 150 тысяч; процентов платилось за долги около 70 ти тысяч; постройка начатой церкви стоила эти два года около 10 ти тысяч; остальное около 100 та тысяч расходилось – он сам не знал как, и почти каждый год он принужден был занимать. Кроме того каждый год главноуправляющий писал то о пожарах, то о неурожаях, то о необходимости перестроек фабрик и заводов. И так, первое дело, представившееся Пьеру, было то, к которому он менее всего имел способности и склонности – занятие делами.
Пьер с главноуправляющим каждый день занимался . Но он чувствовал, что занятия его ни на шаг не подвигали дела. Он чувствовал, что его занятия происходят независимо от дела, что они не цепляют за дело и не заставляют его двигаться. С одной стороны главноуправляющий выставлял дела в самом дурном свете, показывая Пьеру необходимость уплачивать долги и предпринимать новые работы силами крепостных мужиков, на что Пьер не соглашался; с другой стороны, Пьер требовал приступления к делу освобождения, на что управляющий выставлял необходимость прежде уплатить долг Опекунского совета, и потому невозможность быстрого исполнения.
Управляющий не говорил, что это совершенно невозможно; он предлагал для достижения этой цели продажу лесов Костромской губернии, продажу земель низовых и крымского именья. Но все эти операции в речах управляющего связывались с такою сложностью процессов, снятия запрещений, истребований, разрешений и т. п., что Пьер терялся и только говорил ему:
– Да, да, так и сделайте.
Пьер не имел той практической цепкости, которая бы дала ему возможность непосредственно взяться за дело, и потому он не любил его и только старался притвориться перед управляющим, что он занят делом. Управляющий же старался притвориться перед графом, что он считает эти занятия весьма полезными для хозяина и для себя стеснительными.
В большом городе нашлись знакомые; незнакомые поспешили познакомиться и радушно приветствовали вновь приехавшего богача, самого большого владельца губернии. Искушения по отношению главной слабости Пьера, той, в которой он признался во время приема в ложу, тоже были так сильны, что Пьер не мог воздержаться от них. Опять целые дни, недели, месяцы жизни Пьера проходили так же озабоченно и занято между вечерами, обедами, завтраками, балами, не давая ему времени опомниться, как и в Петербурге. Вместо новой жизни, которую надеялся повести Пьер, он жил всё тою же прежней жизнью, только в другой обстановке.
Из трех назначений масонства Пьер сознавал, что он не исполнял того, которое предписывало каждому масону быть образцом нравственной жизни, и из семи добродетелей совершенно не имел в себе двух: добронравия и любви к смерти. Он утешал себя тем, что за то он исполнял другое назначение, – исправление рода человеческого и имел другие добродетели, любовь к ближнему и в особенности щедрость.
Весной 1807 года Пьер решился ехать назад в Петербург. По дороге назад, он намеревался объехать все свои именья и лично удостовериться в том, что сделано из того, что им предписано и в каком положении находится теперь тот народ, который вверен ему Богом, и который он стремился облагодетельствовать.
Главноуправляющий, считавший все затеи молодого графа почти безумством, невыгодой для себя, для него, для крестьян – сделал уступки. Продолжая дело освобождения представлять невозможным, он распорядился постройкой во всех имениях больших зданий школ, больниц и приютов; для приезда барина везде приготовил встречи, не пышно торжественные, которые, он знал, не понравятся Пьеру, но именно такие религиозно благодарственные, с образами и хлебом солью, именно такие, которые, как он понимал барина, должны были подействовать на графа и обмануть его.
Южная весна, покойное, быстрое путешествие в венской коляске и уединение дороги радостно действовали на Пьера. Именья, в которых он не бывал еще, были – одно живописнее другого; народ везде представлялся благоденствующим и трогательно благодарным за сделанные ему благодеяния. Везде были встречи, которые, хотя и приводили в смущение Пьера, но в глубине души его вызывали радостное чувство. В одном месте мужики подносили ему хлеб соль и образ Петра и Павла, и просили позволения в честь его ангела Петра и Павла, в знак любви и благодарности за сделанные им благодеяния, воздвигнуть на свой счет новый придел в церкви. В другом месте его встретили женщины с грудными детьми, благодаря его за избавление от тяжелых работ. В третьем именьи его встречал священник с крестом, окруженный детьми, которых он по милостям графа обучал грамоте и религии. Во всех имениях Пьер видел своими глазами по одному плану воздвигавшиеся и воздвигнутые уже каменные здания больниц, школ, богаделен, которые должны были быть, в скором времени, открыты. Везде Пьер видел отчеты управляющих о барщинских работах, уменьшенных против прежнего, и слышал за то трогательные благодарения депутаций крестьян в синих кафтанах.
Пьер только не знал того, что там, где ему подносили хлеб соль и строили придел Петра и Павла, было торговое село и ярмарка в Петров день, что придел уже строился давно богачами мужиками села, теми, которые явились к нему, а что девять десятых мужиков этого села были в величайшем разорении. Он не знал, что вследствие того, что перестали по его приказу посылать ребятниц женщин с грудными детьми на барщину, эти самые ребятницы тем труднейшую работу несли на своей половине. Он не знал, что священник, встретивший его с крестом, отягощал мужиков своими поборами, и что собранные к нему ученики со слезами были отдаваемы ему, и за большие деньги были откупаемы родителями. Он не знал, что каменные, по плану, здания воздвигались своими рабочими и увеличили барщину крестьян, уменьшенную только на бумаге. Он не знал, что там, где управляющий указывал ему по книге на уменьшение по его воле оброка на одну треть, была наполовину прибавлена барщинная повинность. И потому Пьер был восхищен своим путешествием по именьям, и вполне возвратился к тому филантропическому настроению, в котором он выехал из Петербурга, и писал восторженные письма своему наставнику брату, как он называл великого мастера.