Рюриковичи

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Рюрикович»)
Перейти к: навигация, поиск
Рю́риковичи
Титулы: Удельные князья
Основатель: Рюрик
Последний правитель: Владимир Львович (Галич)

Фёдор (Киев)
Василий Шуйский (Москва)

Год основания: 862
Смещение: 1325 (Галич)

1362 (Киев)
1610 (Москва)

Младшие
линии: 		ряд княжеских фамилий

Рю́риковичи — княжеский, великокняжеский, позднее также царский (в Москве) и королевский (в Галицко-Волынской земле) род потомков Рюрика — первого летописного князя древней Руси, раздробившийся с течением времени на множество ветвей. Большинство представителей династии являлись правителями Древнерусского государства (Киевской Руси) и образовавшихся после его распада русских княжеств. Представители одной из ветвей (потомки Ростислава Михайловича) были удельными правителями в Венгерско-Хорватском королевстве, единичные представители Рюриковичей правили в Великом княжестве Литовском (Шварн) и провозглашали свою власть в Болгарском царстве (Ростислав Михайлович), были соправителями Грузинского царства (Юрий Андреевич Боголюбский), герцогства Австрия и герцогства Штирия (Роман Данилович), также, возможно, были правителями Великопермского княжества (см. Великопермские князья) и Моравского княжества (см. Олег Моравский). Последними монархами из числа Рюриковичей были цари Фёдор I Иоаннович и Василий Шуйский.





Первые Рюриковичи

 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Рюрик[1]
 
Олег Вещий [2]
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Игорь[3]
 
Ольга
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Святослав
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Ярополк
 
 
 
 
 
 
 
Олег Древлянский
 
Владимир Креститель
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Святополк Окаянный
 
Вышеслав
 
Изяслав Полоцкий[4]
 
Ярослав Мудрый
 
Всеволод
 
 
 
 
 
Святослав
 
Станислав
 
Мстислав Храбрый
 
Борис
Святой
 
Глеб
Святой
 
Судислав
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Илья Новгородский
 
Владимир Новгородский, предок Ростиславичей Галичских
 
Изяслав
 
Святослав
 
Всеволод
 
Вячеслав Смоленский
 
Игорь Волынский
 
Иван-Ян
 
Евстафий
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Мстислав Новгородский
 
Святополк
 
Ярополк Волынский
 
Глеб Новгородский
 
Роман Тмутараканский
 
Давыд Черниговский, предок Давыдовичей черниговских
 
Олег Гориславич князь черниговский, новгород-северский, предок Ольговичей
 
Ярослав князь черниговский, муромский и рязанский, предок князей муромских и рязанских
 
Владимир Мономах предок Мономаховичей
 
Ростислав Переяславский
 
 Борис кн. черниговский и тмутарканский
 
Давыд Волынский, предок князей городенских
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Ростислав Брестский
 
Ярослав Волынский
 
Брячислав Туровский
 
Ярослав Ярополкович Брестский
 
Мстислав Великий
 
Изяслав кн. муромский и курский
 
Ярополк
 
Святослав кн. смоленский и переяславльский
 
Вячеслав
 
Юрий Долгорукий предок Юрьевичей
 
Роман Волынский
 
Андрей Переяславский
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Юрий Туровский предок Туровских и Пинских князей
 
 
Вячеслав Ярославич князь Клецкий
 
Всеволод-Гавриил Новгородский
 
Изяслав предок Изяславичей Волынских
 
Святополк Новгородский
 
Ростислав Смоленский предок Ростиславичей Смоленских
 
Владимир Дорогобужский
 
 


Разветвление рода Рюриковичей

Начало разветвления рода

Внешние видеофайлы
[www.youtube.com/watch?v=IMrtly_TbY0 Рюриковичи и их уделы (862—1350)]

Общими предками всех Рюриковичей являются: сам полулегендарный Рюрик и его жена Ефанда Урманская, сын Игорь (с женой Ольгой), внук Святослав Игоревич и правнук Владимир Святославич.

В русско-византийском договоре 944 года упоминаются племянники князя Игоря — некие Игорь и Акун, происходившие от дочери и сына Рюрика соответственно; но фактическое разветвление рода Рюриковичей начинается после смерти Владимира и особенно Ярослава Мудрого. Оно было связано с процессами нарастания феодальной раздробленности и формирования местных династий. До того род сохранял единство, достигавшееся достаточно жестокой ценой. Хотя практика выделения уделов младшим сыновьям князя появилась уже в Х веке, но до тех пор, пока в Киевской Руси не набрали силу центробежные тенденции, смерть киевского князя влекла за собой смертельную схватку между братьями за киевский стол, в которой сильнейший уничтожал конкурентов. Так, после смерти Святослава Игоревича (это был первый раздел русских земель между сыновьями князя) Ярополк уничтожил княжившего в Древлянской земле Олега, но сам был уничтожен княжившим в Новгороде Владимиром Святославичем. После смерти последнего, в свою очередь, Святополк Окаянный уничтожил другого претендента на киевский престол — Бориса, муромского князя Глеба и древлянского князя Святослава, однако сам был уничтожен Ярославом Мудрым. После победы Ярослава над Святополком из потомков Владимира, кроме самого Ярослава, остались: полоцкий князь Брячислав Изяславич, псковский князь Судислав Владимирович и тмутараканский князь Мстислав Владимирович Храбрый. Последний в 1024 г. выступил против Ярослава и разбил его, но удовлетворился левобережьем Днепра с Черниговом и Переяславлем. Скорая смерть Мстислава без наследника (1036) на некоторое время восстановила единство Русской земли, причём Ярослав ликвидировал и Псковское княжество, заключив в тюрьму («поруб») своего брата Судислава. На Полоцк он, однако, не посягал, и там продолжали править потомки Изяслава Владимировича.

Раздел русских земель после смерти Ярослава Мудрого

Ситуация коренным образом изменилась со смертью Ярослава Мудрого, когда и начался распад Киевской Руси на уделы во главе со своими династиями. Ярослав умер в 1054 году, оставив нескольких сыновей. При этом львиная доля его наследства была разделена между тремя старшими сыновьями, образовавшими так называемый «триумвират». Из них Изяслав Ярославич получил Киев, Новгород и земли к западу от Днепра с титулом великого князя, Святослав Ярославич — Чернигов (с Муромом), а Всеволод Ярославич — Переяславль и Ростово-Суздальскую землю. Черниговская и Муромо-Рязанская земля оставались за потомками Святослава, а Суздальская — за потомками Всеволода на протяжении последующих столетий. Впоследствии потомки Всеволода и его сына Владимира Мономаха также существенно расширили свои владения за счёт Волыни, Смоленска и Галича. Потомки Изяслава с трудом смогли закрепиться лишь на Турово-Пинской земле.

Формирование местных династий

Закреплению династий в определённых землях поначалу мешал лествичный порядок, при котором, по смерти великого князя, киевский стол занимал его ближайший по старшинству родственник (а не сын), второй по старшинству родственник, в свою очередь, занимал опустевший стол первого, и так все князья перемещались по старшинству на более престижные столы. (Этот порядок не затрагивал Полоцкое княжество, в котором ещё при жизни Владимира Святославича восстановилась отдельная династическая линия, при отсутствии возражений с его стороны). Лествичный порядок имел такую особенность, как институт изгойства, когда потомки не занимавшего престол князя лишались права занимать этот престол. Между тем младшие дядья порой оказывались моложе старших племянников возрастом и зачастую переживали их. Поэтому выделялись из рода Рюриковичей, прежде всего, старшие линии, оседавшие в уделах, а наибольшее влияние на государственные дела приобретали младшие линии. Этот порядок был отменён только на Любечском съезде князей 1097 года, постановившем: каждый да держит отчину свою. В результате отдельные земли закрепились за определёнными династиями, или, как иногда выражаются, «ветвями» (при этом для великокняжеского стола, а также внутри удельных княжеств лествичный порядок сохранялся). С того же времени между Рюриковичами стали заключаться династические браки (ранее наиболее значительные князья предпочитали искать невест за рубежом). После смерти Владимира Мономаха (1125) и его сына Мстислава Великого (1132) распад Киевской Руси на ряд земель, управляемых местными династиями, стал окончательным фактом.

Ветви Рюриковичей

Изяславичи Полоцкие

См. также: Изяславичи Полоцкие

Прежде других отделяется полоцкая линия потомков Изяслава Владимировича. До завоевания Полоцка князем Владимиром Святославовичем, Полоцким княжеством правил варяжский род, последним представителем которого был князь Рогволод, вследствие этого полоцкие князья иногда назывались Рогволожьими внуками. Первым князем-Рюриковичем в Полоцке стал Изяслав Владимирович — сын Владимира Святославовича и Рогнеды, дочери князя Рогволода . Если верить легенде о Рогнеде, Изяслав стал киевским наместником в Полоцке после неудачного покушения Рогнеды на Владимира, при этом малолетний Изяслав заступился за мать с мечом в руках. По смерти Изяслава его отец не прислал в Полоцк одного из младших сыновей (как это делалось в других княжествах Руси), и в Полоцке стал править сын Изяслава Брячислав Изяславич, который стремился к осуществлению независимой от Киева политики, при этом полоцкие князья никогда не пытались претендовать и на киевский великокняжеский стол . Примечательно, что единственным полоцким князем, занявшим престол в Киеве, был Всеслав Брячиславич, который стал Великим князем Киевским не по своей воле, а в результате киевского восстания 1068 года. Всеслав умер в 1101 году, и после него остались 6 сыновей — Давыд, Глеб Минский, Рогволод (по другой версии, его имя — Борис), Роман, Святослав, Ростислав. Начиная с них, дальнейшая история династии становится довольно противоречивой и запутанной (например, неясно, в каком порядке были рождены Всеславичи). Последним Рюриковичем на Полоцком престоле был, видимо, Брячислав Василькович, умерший в 1240-х годах, после чего в Полоцке появляются князья из Литвы. В Витебске потомки Изяслава Владимировича правили до 1320 года, когда умер бездетным князь Ярослав Василькович и Витебское княжество перешло к тестю Ярослава Васильковича — Ольгерду. Оба этих последних князя произошли от Святослава Всеславича. К потомкам полоцких князей предположительно относят несколько литовско-русских княжеских родов неясного происхождения (Друцкие, Лукомские, Мошковские, Буйницкие, Сенские и др.). Есть сведения, что первые князья этой линии (Брячислав Изяславич и Всеслав Брячиславич) претендовали на великокняжеский престол ввиду того, что их Изяслав был старше Ярослава Мудрого (потомки которого были великими князьями), однако получили отпор и прекратили эту борьбу.[5]

Ростиславичи (первая Галицкая династия)

См. также: Ростиславичи (галицкие)

Старший сын Ярослава Мудрого Владимир умер в 1052 году, раньше отца, и его сын Ростислав Владимирович оказался изгоем. После смерти Ярослава Ростиславу удалось отвоевать Тмутаракань у дяди Святослава, дважды изгоняя оттуда его сына и наместника Глеба. Сыновья Ростислава Рюрик, Володарь и Василько боролись против Ярополка Изяславича Волынского и Туровского, что привело к его убийству в 1086 году и закреплению Ростиславичей и их потомков в Перемышле и Теребовле. Рюрик умер бездетным. По прихоти судьбы бездетными умерло и большинство его племянников, что привело к сосредоточению владений Ростиславичей в руках одного из них — Владимирко. Произошло это следующим образом. Володарь оставил двух сыновей — Ростислава Перемышльского и Владимирко, который сначала княжил в Звенигороде, но после скорой смерти Ростислава стал князем Перемышльским. Между тем из сыновей Василька, Ростислав Василькович княжил в Теребовле, Иван Василькович — в Галиче. После смерти Ростислава Теребовль присоединил Иван Галицкий, который, в свою очередь, умер бездетным в 1140 году, и его двоюродный брат Владимирко Перемышльский присоединил Галич и перенёс в него стол. Так образовалось сильное Галицкое княжество, ещё более усилившееся при сыне Владимирко Ярославе Осмомысле. В 1198 году со смертью Владимира Ярославича, сына Осмомысла, династия галицких Ростиславичей угасла, а на Галицкий престол вступил волынский князь Роман Великий, потомок Владимира Мономаха.

Изяславичи Туровские

Изяслав Ярославич был посажен в Турове отцом и сохранил Туров за собой, став великим князем. Когда в 1078 году Изяслав был убит в битве на Нежатиной Ниве и его брат Всеволод занял великое княжение Киевское, княжество было отдано младшему сыну Изяслава, Ярополку, в придачу к Волыни. После убийства Ярополка в 1086 году (как полагали, организованного галицкими Ростиславичами) Волынь была передана Давыду Игоревичу, а в Туров перешёл брат Ярополка Святополк Изяславич, княживший до этого в Новгороде. В 1093 году Святополк стал великим князем киевским, но Туров оставил за собой, а затем отнял у Давыда Владимир Волынский в наказание за ослепление тем Василька, передав его своему сыну Ярославу. Последний, однако, в 1118 году был изгнан из Волыни Владимиром Мономахом. С этого момента Волынь была окончательно утеряна Изяславичами и перешла под власть потомков Всеволода, в руках которых и оставалась всё последующее время. Другие сыновья Святополка, Изяслав и Брячислав, княжили в Турово-Пинской земле. Владимир Мономах лишил Изяславичей и Турова, передав его своим сыновьям. У Изяславичей, однако, оставался во владении Клецк (удел туровского княжества). Лишь в 1162 году младший сын Ярослава Святополчича Юрий смог получить Туровское княжество от великого князя Ростислава Мстиславича и затем удержать его за собой и своими потомками. К туровским Изяславичам возводили происхождение нескольких литовско-русских княжеских фамилий, в большинстве своём угасших в XVI‒XVII веках (Дольские, Капустины (Капусты), Головни-Острожецкие, Козеки, Ружинские, Звягольские, Велицкие), но документального подтверждения этому нет[6]. Больше обосновано происхождение от туровских князей Святополк-Четвертинских[7]. Также ряд исследователей относят к этой ветви князей Острожских[8], но существуют гипотезы о том, что они принадлежали к другой ветви Рюриковичей — волынским Мономашичам[9][10][11]. Претендовал на происхождение от князей туровских также род Святополк-Мирских, который даже был признан в княжеском достоинстве[12], однако современные исследователи считают их связь с Рюриковичами фиктивной[6].

А. В. Назаренко считает потомками Изяслава (через его внука Ярослава Ярополчича, князя Берестейского) также таинственную династию Всеволодковичей, правившую в XII в. Городенским княжеством и ранее производившуюся от Давыда Игоревича[13].

Святославичи

См. также: Ольговичи

В 1073 году «триумвират» Ярославичей раскололся: Святослав при помощи брата Всеволода изгнал Изяслава из Киева и сам сел на великокняжеском столе. Всеволоду он за поддержку отдал Чернигов. После смерти Святослава в 1076 году Изяслав вернулся в Киев, договорившись с Всеволодом, который удержал Чернигов. Между тем у Святослава остались сыновья: Глеб, Роман Красный, Давыд, Олег «Гориславич» и Ярослав. Из них Давыд получил в удел окраину отцовских владений — Муром, Глеб — Новгород, младший сын Ярослав был ещё ребёнком, а Роман и Олег оказались изгоями (Роман — с Тмутараканью, Олег вовсе без удела) и повели борьбу против дядьёв за возвращение черниговских владений отца. Роман и Олег выступили против дядьёв в союзе с половцами; результатом была битва в 1078 году на Нежатинной Ниве, в которой Святославичи были разбиты, их союзник Борис Вячеславич погиб, но погиб также и великий князь Изяслав Ярославич. Киевский стол занял Всеволод Ярославич, посадивший княжить в Чернигове своего сына Владимира Мономаха. 15 лет спустя, сразу же после смерти Всеволода Ярославича, Олег вновь решил отвоевать Чернигов и сумел этого добиться, изгнав Мономаха (1094 год). В 1097 году по решению Любечского съезда князей каждый да держит отчину свою Святославичи окончательно закрепили за собой отцовское наследство. При этом Давыд получил Чернигов, Олег — Новгород-Северский (с Курском), а Ярослав — Муром (с Рязанью и Пронском); что же до Глеба и Романа, то они к тому времени погибли.

Происхождение князей Рязанских, Муромских, Пронских

Ярослав Святославич получил черниговский стол после смерти Давыда, но в 1127 году был изгнан из Чернигова своим племянником Всеволодом Ольговичем (при поддержке Мстислава Великого, зятем которого Всеволод являлся). При этом он сохранил для себя и своих потомков Муром, Рязань и Пронск. Таким образом, потомки Ярослава выделились в отдельную ветвь. Из них внук Ярослава Глеб Ростиславич, князь Рязанский, стал родоначальником династии Рязанских князей, правившей вплоть до XVI века. (В XIV в. при Александре Михайловиче из неё выделилась династия князей Пронских). Одновременно правнук Ярослава Юрий Владимирович стал родоначальником отдельной муромской ветви.

Черниговские и новгород-северские князья

В 1167 году угасла черниговская ветвь потомков Давыда Святославича, в Чернигове осели потомки Всеволода Ольговича, в Новгороде-Северском и Курске — потомки Святослава Ольговича. Однако в начале XIII в. потомки Всеволода завладели и Новгород-Северским. Предположительно, это произошло на съезде Ольговичей в 1206 г. Ценой была помощь Всеволодовичей новгород-северским князьям (сыновьям известного Игоря Святославича) в их неудачной попытке утвердиться в Галицком княжестве. Впрочем, потомки Святослава Ольговича на протяжении полутора-двух столетий ещё сохранили за собой земли в Посемье (Курск, Рыльск, Путивль, Трубчевск). К началу XV в. они полностью исчезают из истории.

Верховские князья

После гибели в 1246 году черниговского князя Михаила Всеволодовича (правнука Всеволода Ольговича) начался распад Черниговского княжества. Согласно наиболее распространённой версии, оно разделилось первоначально на четыре удела, доставшихся четырём сыновьям Михаила. Старший, Роман Михайлович, получил Брянск, куда и была перенесена столица Черниговского княжества. Юрий Михайлович стал основателем — Тарусского княжества (из которого впоследствии выделились княжества Оболенское, Мезецкое, из последнего Барятинское), Семён Михайлович получил Глухов и стал родоначальником правителей Новосильского княжества (столица удела была перенесена в Новосиль); последнее в начале XV века распалось на княжества Одоевское, Белёвское и Воротынское. Мстислав Михайлович получил Карачевское княжество (с Козельском и Звенигородом, впоследствии выделившимися в отдельные княжества). Таким образом, от трёх младших детей Михаила произошли династии так называемых Верховских княжеств, правители которых на рубеже XV—XVI вв. подчинились Московскому государству и вскоре утратили уделы, сохранив, однако, княжеские титулы и превратившись в московских бояр. От них происходят такие фамилии, как Одоевские, Воротынские, Барятинские и др. Что же касается старшей (брянской) линии, то она пресеклась в начале XIV в. со смертью сыновей Романа Михайловича, после чего Брянск отошёл к смоленским Ростиславичам (из рода Владимира Мономаха).

Следует отметить, однако, что выше изложена традиционная версия, восходящая к родословцам 1520‒1530-х гг. Современные событиям данные отрывочны и неполны, но в ряде существенных пунктов противоречат этой схеме. По мнению ряда современных авторов, схема происхождения верховских княжеских фамилий от св. Михаила Черниговского была сочинена их потомками в Москве из соображений престижа, фактически же верховские князья происходят от каких-то других потомков Всеволода Ольговича, но установить их реальное происхождение пока что не представляется возможным[14][15].

Мономаховичи (Мономашичи)

См. также: Мономашичи

Потомство Всеволода Ярославича известно под именем Мономаховичей. (У Всеволода, кроме Мономаха, был также сын Ростислав, но он погиб молодым в битве с половцами на реке Стугне и потомства не оставил). В период правления Владимира Мономаха (1113—1125) и его сына Мстислава Великого (1125—1132) киевские князья восстановили свой прямой контроль над всей Русью (включая Полоцк и Туров), за исключением юго-западных владений Ростиславичей и левобережных владений Святославичей (Курск временно принадлежал Мономаховичам). После смерти Владимира Мономаха Ростово-Суздальская земля была дана в удел его младшему сыну Юрию Долгорукому, большей же частью наследства Мономаха с Киевом правил Мстислав Великий. Со смертью Мстислава хрупкое единство Русской земли распалось и начались усобицы. Ещё при жизни Мстислава он сделал своего сына Ростислава князем Смоленским. В ходе усобиц, начавшихся после смерти Мстислава, другой его сын, Изяслав, получил в удел Владимир Волынский. Так образовались три основные ветви Мономашичей: Волынские Изяславичи, Смоленские Ростиславичи и владимиро-суздальские Юрьевичи (Георгиевичи).

Изяславичи Волынские и Романовичи Галицкие

См. также: Романовичи (Рюриковичи)

От сына Мстислава Великого, Изяслава Мстиславича Волынского, кроме собственно волынских князей, происходят также Галицкие Романовичи. Родоначальник Романовичей — внук Изяслава Роман Мстиславич Великий, волынский князь, который с пресечением в 1198 г. галицких Ростиславичей вступил на Галицкий стол, создав объединённое Галицко-Волынское княжество. Его сын Даниил Романович принял в 1254 году титул короля Руси, который Романовичи носили 70 лет — вплоть до прекращения правления этой династии при Владимире Львовиче. Волынью правил младший брат Даниила Василько Романович, а затем сын последнего Владимир Василькович, умерший бездетным в 1288 году, после чего Волынь отошла потомкам Даниила.

Ростиславичи Смоленские и князья Ярославские

Потомство Ростислава Смоленского, другого сына Мстислава Великого, дало множество княжеских фамилий, частично сохранившихся до сего дня — включая такие известные, как Вяземские, Дашковы, Кропоткины. Кроме собственно Смоленских князей, ветвью Ростиславичей являются позднейшие Ярославские князья. Они происходят от Фёдора Чёрного, князя Смоленского, который получил ок. 1260 г. Ярославское княжение за женой после пресечения в Ярославле мужской линии Юрьевичей. К ярославским фамилиям относятся, в частности, Шаховские, Львовы, Курбские.

Юрьевичи

К ветви владимиро-суздальских Юрьевичей относились великие князья Владимирские, а затем и московские Даниловичи (Калитичи), принявшие в 1547 г. царский титул. Сам Юрий и сын его Всеволод Большое Гнездо являются общими предками позднейших Юрьевичей. Со смертью Всеволода в 1212 году начался распад Владимирского княжества на уделы, и в результате внуки и правнуки Всеволода стали родоначальниками разных удельных ветвей Юрьевичей. Основными наследниками Всеволода являлись три его старших сына: Константин Всеволодович, Юрий Всеволодович и Ярослав Всеволодович. Из них Юрий Всеволодович погиб в битве на Сити вместе с сыновьями, т.о. не оставив потомства; от сыновей же и внуков Константина и Ярослава произошли позднейшие династии Юрьевичей (кроме князей Стародубских, которые происходят непосредственно от младшего сына Всеволода, Ивана Всеволодовича). Так, Василько Константинович стал родоначальником князей Ростовских, а сын последнего Глеб Василькович — князей Белозерских; Всеволод Константинович — родоначальником Ярославской династии (впрочем, пресекшейся на его сыновьях); Андрей Ярославич основал династию князей Суздальских, брат последнего Ярослав Ярославич — Тверскую династию, а сын Александра Ярославича Невского — Даниил Александрович — стал первым князем Московским и таким образом предком московских царей. Со смертью в 1598 году царя Фёдора I Иоанновича московская (царская) линия суздальских Рюриковичей прекратилась, но отдельные княжеские фамилии продолжают существовать и до нашего времени, как, например, Гагарины, Хилковы и др.

Младшие сыновья Ярослава Мудрого и их потомки

Из младших сыновей Ярослава Вячеслав Ярославич княжил в Смоленске до своей смерти в 1057 году, а Игорь Ярославич — на Волыни, но после смерти Вячеслава был переведён братьями в Смоленск. Сыновья их, Борис Вячеславич и Давыд Игоревич, оказались изгоями. Борис Вячеславич погиб бездетным в 1078 году в битве на Нежатиной Ниве, Давыд Игоревич в 1086 году получил Волынь, но затем утратил большую часть её из-за ослепления Василька Ростиславича Теребовльского. В летописи отмечен его сын Игорь Давыдович, владевший, видимо, каким-то уделом на Волыни, и племянник Мстислав (отец его неизвестен), уделом не владевший, но упомянутый единожды как участник усобицы[16]. Родство с Давыдом городенского князя Всеволодко и его потомства — городенской династии Всеволодковичей предположительно.

ДНК-тест Y-хромосомы представителей династии Рюриковичей

Мужская Y-хромосома ДНК не участвует в рекомбинации генов и передаётся почти без изменений от отца к сыну, поэтому группой учёных под руководством польского исследователя Анджея Байора и других было проведено исследование Y-хромосомы ДНК у около 25 человек, считающих себя потомками Рюрика. Также в список на сайте были включены люди, у которых оказались близкие к Рюриковичам гаплотипы. Подавляющее большинство этих людей имеет с ними общего предка всё-таки существенно раньше времени жизни Рюрика, и для таких людей было придумано обозначение «прото-Рюриковичи». Полный список состоял из 191 человека[17][18]. Исследование было опубликовано на FamilyTreeDNA — крупнейшей в мире генетической базе данных, имеющей на учёте исследования ДНК 293 266 человек на начало 2010 года[19].

Первым был обследован князь Д. М. Шаховской (профессор Русского православного института в Париже). У него была установлена гаплогруппа N-M178 (раньше она обозначалась N3a, потом N1c1), имеющая географически монгольское, лингвистически финно-угорское происхождение. Потом были обследованы А. П. Гагарин (профессор из Санкт-Петербурга), его двоюродный брат Г. Г. Гагарин, князь Н. Д. Лобанов-Ростовский из Англии, Н. Ржевский из Смоленска, которые тоже принадлежали к гаплогруппе N1c1. Все они принадлежали к ветви потомков великого князя Владимира Мономаха. Всего из обследованных 191 человека гаплогруппа N1 была выявлена у 130 человек (68 %), включая потомков князей Трубецкого (Канада), Путятина (Россия), Кропоткина (Россия), Хилкова (Россия), Хованского (Россия) и Голицына (Россия)[20]. Также у 114 человек (60 %) был проведён расширенный тест по 67 маркёрам, из которых Байором были выделены 15 стандартных совпадающих маркёров, которые он считает гаплотипом Рюриковичей (в дополнение к SMGF стандарту на наличие 9 совпадающих маркёров для определения гаплогруппы)[21].

Гаплогруппа N1с встречается у 60 % финнов Финляндии и 40 % прибалтов (примерно одинаково у эстонцев, латышей, литовцев и немцев восточнопрусских)[22]. Гаплогруппу N1c имеют примерно 16 % жителей центральных областей России (см. Генофонд славян), наиболее распространена она среди потомков финно-угорских племён и часто встречается, наряду с R1a и I1, на севере России.

Теория о том, что Рюрик является близким родственником великого князя литовского Гедимина, не подтвердилась, хотя обследованные потомки Гедимина и принадлежат к той же гаплогруппе N-L550 (общий предок их двоих жил не позже 2000 лет назад).

Также во время исследования у некоторых князей была обнаружена гаплогруппа R1a1[18]. Многие из них принадлежали к роду потомков черниговского князя Олега Святославича (внука Ярослава Мудрого). Например, князь Волконский, князь Оболенский и князь Барятинский оказались по Y-хромосоме близкими родственниками друг другу, что неудивительно, поскольку они считаются потомками Олега Святославича, но все они имели гаплогруппу R1a1[18]. Эта гаплогруппа около 5000 лет назад составила примерно 50 % населения Восточной Европы. Однако ближайшие к указанным князьям гаплотипы обнаруживаются не в Восточной, а в Центральной Европе[23].

Таким образом, современная корпорация Рюриковичей (признаваемых в таковом статусе Российским Дворянским Собранием) принадлежит, по крайней мере, к двум разным ДНК-гаплогруппам: N1c1 (большинство ветвей, происходящие от Мономаха), R1a1 (тарусская ветвь, от Юрия Тарусского). Существуют ещё как минимум 3 признаваемых Российским Дворянским Собранием Рюриковича, принадлежащих к другим гаплогруппам, не совпавшим между собой. Таким образом, если про две вышеозначенные ветви мы можем сказать, что они ведут своё происхождение от как минимум Владимира Мономаха и Юрия Тарусского соответственно, то про «неприкаянные» гаплотипы мы не можем сказать ничего о том, когда их предки стали считать себя Рюриковичами и почему.

Для объяснения факта наличия среди предполагаемых потомков Рюрика двух различных гаплогрупп А. Байор выдвигает версию о том, что гаплогруппа R1a1 могла быть привнесена в линию Рюриковичей во время войн и захватов городов. Однако, принимая во внимание, что расхождение появилось в поколении сыновей-внуков Ярослава Мудрого[24], то есть Всеволода Ярославича — Владимира Мономаха и Святослава Ярославича — Олега Святославича — из источников не известно событий, при которых жёны упомянутых князей подверглись или могли подвергнуться военному насилию.

По мнению С. С. Алексашина, именно гаплогруппа R1a1 — исконная гаплогруппа Рюриковичей, тогда как гаплогруппа N1c1 появилась в результате неверности Ярославу Мудрому его жены Ингигерды (Ирины), о «тайной любви» которой к бывшему норвежскому королю Олафу II гласят скандинавские саги — именно в результате этой любви, предположительно, появился Всеволод Ярославич, отец Владимира Мономаха (Ингигерда и Олаф встречались в 1029 году, во время поездки Олафа на Русь; Всеволод же родился в 1030 году)[24]. Эта версия, впрочем, не учитывает того, что гаплогруппу N1c1 имеют также потомки Рюриковичей, которые происходят от другого сына Ярослава Мудрого, Святослава Ярославича (Пузына и Масальский)[25]. Кроме того, для большинства потомков Рюриковичей, имеющих гаплогруппу R1a1, не выводится общий предок, живший в подходящее время. Родственны между собой только Волконский, Оболенский и Барятинский, чей предок жил около 800 лет назад, то есть во времена Юрия Тарусского[25].

Историк Е. В. Пчелов объясняет отличную от остальных Рюриковичей гаплогруппу потомков тарусских князей родословной припиской местной династии верховских правителей к потомству черниговского князя Михаила Всеволодовича[26]. Подробнее о проблеме фальсификации верхнеокских княжеских родословий см. Родословец черниговских князей.

По мнению С. В. Думина, высказанному в докладе на XVII Савёловских чтениях (2010), это несовпадение гаплотипа может быть связано с отсутствием у св. Михаила Черниговского мужских наследников и переходом престола в этом княжестве по женской линии; при этом верховские князья могли сохранить реальную традицию происхождения, хотя и искажённую в родословцах; при этом Юрий Тарусский мог быть зятем или внуком (сыном дочери) св. Михаила.

Список родов, произошедших от Рюрика

Перечень всех фамилий, причисляемых к Рюриковичам; княжеские фамилии: от князей

Кроме этих княжеских фамилий, от Рюрика предположительно происходят ещё следующие дворянские фамилии, не использующие или утратившие княжеский титул. В большинстве случаев их происхождение не имеет документального подтверждения и вызывает споры.

От князей

См. также

Напишите отзыв о статье "Рюриковичи"

Примечания

  1. ↑ Князь Новгородский.
  2. ↑ Не Рюрикович.
  3. ↑ Жирным шрифтом указаны Великие князья Киевские
  4. ↑ Курсивом указаны родоначальники ветвей династии Рюриковичей.
  5. ↑ Карамзин Н.М. История государства Российского. — Т. II. — С. 10.
  6. ↑ 1 2 Wolff J. Kniaziowie litewsko-ruscy od końca czternastego wieku. — Warszawa, 1895.
  7. ↑ Дворянские роды Российской империи. Том 1. Князья. — С. 328.
  8. ↑ Максимович М. А. Письма о князьях Острожских к графине А. Д. Блудовой. — Киев: В типографии Фёдорова, 1868. — 54 с.
  9. ↑ Wolff J. Kniaziowie litewsko-ruscy… — P. 342—343.
  10. ↑ Власьев Г. А. Потомство Рюрика. Материалы для составления родословной. — Пг., 1918. — Т. 2. Князья Владимиро-Волынские. Вып. 1-й.
  11. ↑ Баумгартен Н. А. Вторая ветвь князей Галицких: Потомство Романа Мстиславича // Летопись историко-родословного общества. — М.. — № 1. — С. 3—46.
  12. ↑ История родов русского дворянства: В 2 кн. / авт.-сост. П. Н. Петров. — М.: Современник; Лексика, 1991. — Т. 1. — С. 372. — 50 000 экз. — ISBN 5-270-01513-7.
  13. ↑ Назаренко А. В. Городенское княжество и городенские князья в XII в. // Древнейшие государства Восточной Европы. — М.: Восточная литература, 2000. — С. 169—188.
  14. ↑ Беспалов Р. А. «Новое потомство» князя Михаила Черниговского по источникам XVI‒XVII веков (к постановке проблемы) // Проблемы славяноведения. Сб. научных статей и материалов. — Брянск: РИО БГУ, 2011. — Вып. 13. — С. 63—97.
  15. ↑ Беспалов Р. А. К вопросу о терминах «верховские князья» и «Верховские княжества» (к постановке проблемы) // Проблемы славяноведения. Сб. научных статей и материалов. — Брянск: РИО БГУ, 2010. — Вып. 12. — С. 15—61.
  16. ↑ Карамзин Н.М. История государства Российского. — Т. II. — С. 74.
  17. ↑ [www.familytreedna.com/public/rurikid/default.aspx?fixed_columns=on&section=news Rurikid Dynasty DNA Project].
  18. ↑ 1 2 3 [freepages.genealogy.rootsweb.com/~mozhayski/teksty/ydna.html Rurikid Dynasty DNA Project: Y-DNA 37 markers]. Проверено 12 июля 2013. [www.webcitation.org/6JIxEVIZH Архивировано из первоисточника 1 сентября 2013].
  19. ↑ [www.familytreedna.com The Largest DNA Database].
  20. ↑ [www.familytreedna.com/public/rurikid/default.aspx?fixed_columns=on&section=yresults Rurikid Dynasty DNA Project — Y-DNA Classic Chart]. Проверено 2 сентября 2013.
  21. ↑ [www.familytreedna.com/public/rurikid/default.aspx?fixed_columns=on&section=results Rurikid Dynasty DNA Project - Results].
  22. ↑ [www.eupedia.com/europe/european_y-dna_haplogroups.shtml European Y-DNA haplogroups frequencies by country] // Eupedia
  23. ↑ ru:Y-хромосомные гаплогруппы в этнических группах
  24. ↑ 1 2 Алексашин С. С. [www.kunstkamera.ru/files/lib/978-5-88431-187-9/978-5-88431-187-9_09.pdf Современные геногеографические исследования родословной Рюриковичей посредством генетического маркера Y-хромосомы] // МАЭ РАН
  25. ↑ 1 2 Клещенко Е. [elementy.ru/lib/432661 Всемирная история в четырёх буквах.] // «Химия и жизнь» № 4, 2015.
  26. ↑ Пчелов Е. В. Рюрик. — М.: Молодая гвардия, 2010. — С. 291—292. — (Жизнь замечательных людей). — ISBN 978-5-235-03376-4.
  27. ↑ [gostunsky.blogspot.com/2011/12/xvi-xvii.html Беспалов Р. А. «Новое потомство» князя Михаила Черниговского по источникам XVI‒XVII веков (к постановке проблемы) // Проблемы славяноведения. Сб. научных статей и материалов. Брянск: РИО БГУ, 2011. Вып. 13. — С. 63-97.]

Ссылки

  • [www.runewsweek.ru/rubrics/?rubric=science&rid=2286 Славянские и норманнские маркеры ДНК в двух главных ветвях Рюриковичей]
  • [freepages.genealogy.rootsweb.com/~mozhayski/teksty/ydna.html ДНК-проект «Рюриковичи»]
  • [www.familytreedna.com/public/rurikid&fixed_columns=on ДНК-проект «Династия Рюриковичей» на Family Tree DNA]
  • [trog.narod.ru/et/N3avc.htm Филогенетическое древо Рюриковичей и Проторюриковичей]
  • [ru.rodovid.org/wk/Запись:559 Рюриковичи] на «Родоводе». Дерево предков и потомков
  • Сайты по генеалогии Рюриковичей:
    • сайт [www.hronos.km.ru/ Хронос]
    • сайт [rurik.genealogia.ru/ Потомки Рюрика. Генеалогия Рюриковичей]
    • сайт [rusgenealog.ru/index.php?id=gen_table&table_id=gen_rurik Генеалогия русской знати]

Литература

  1. Рюриковичи // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  2. Baumgarten N. A. Genealogie et mariages occidentaux des Rurikides russes du Хе au XIIIe siecle // Orientalia Christiana. Т 9, Part. I. № 35. Roma, 1927.
  3. Baumgarten N. A. Genealogie des branches regnantes des Rurikides du XIIIe au XIVe siecle // Orientalia Christiana. T. 35. Part I. № 94. Roma, 1934.
  4. Богуславский В. В., Бурминов В. В. Русь. Рюриковичи. Иллюстрированный исторический словарь. — М.: Познавательная книга плюс, 2000. — 672 с.: ил. — Серия «Иллюстрированные словари».
  5. Буровский А. М. Рюриковичи: Собиратели Земли Русской. — М.: Яуза, Эксмо, 2012. — 384 с. — Серия «Величайшие династии. 1000-летняя биография». — 3000 экз. — ISBN 978-5-699-54858-3
  6. Войтович Л. В Генеалогія династіі Рюриковичів. — К,, 1990.
  7. Войтович Л. В. Генеалогія династіі Рюриковичів і Гедеміновичів. — X., 1992.
  8. Войтович Л. В. Удільны князіства Рюриковичів і Гедеміновичів у XII—XVI ст. — Львів, 1996.
  9. Войтович Л. [litopys.org.ua/dynasty/dyn.htm Князівські династії Східної Європи (кінець IX — початок XVI ст.): склад, суспільна і політична роль. Історико-генеалогічне дослідження]. — Львів: Інститут українознавства ім. І.Крип’якевича, 2000. — 649 с. — ISBN 966-02-1683-1. (укр.)
  10. Войтович Л. Княжа доба. Портрети еліти. — Біла Церква, 2006
  11. Власьев Г. А. Потомство Рюрика. Материалы для составления родословной. — СПб., 1906—1918.
  12. Головин Н. Г. Родословная роспись потомства великого князя Рюрика. — М., 1851.
  13. Дворянские роды Российской империи / Под ред. С. В, Думина: В 4 тт. — СПб.; М., 1993—1998.
  14. Долгоруков П. В Российская родословная книга: В 4 тт. — СПб., 1855—1857.
  15. Донской Д. В. Справочник по генеалогии Рюриковичей (сер. IX — нач. XIV в.) / Под ред. кн. Д. М. Шаховского. — М.; Ренн, 1991.
  16. Донской Д. В. Рюриковичи: Исторический словарь. — М.: НП ИД «Русская панорама», 2008. — 834 с.: ил.
  17. Древняя Русь в свете зарубежных источников / Под ред. Е. А. Мельниковой. — М.: Логос, 2001. — 608 с. — ISBN 5-94010-096-1
  18. История родов русского дворянства: В 2 кн. / Сост. П. Н. Петров. — М.: Современник, 1991.
  19. Коган В. М. История дома Рюриковичей. — СПб.: Бельведер, 1993. — 278 с.
  20. Лобанов-Ростовский А. Б. Русская родословная книга: В 2 тт. — СПб., 1895.
  21. Пчелов Е. В. Рюриковичи. История династии. 1000 лет одного рода. — М.: Олма-Пресс, 2001. — 480 с. — Серия «Архив». — ISBN 5-224-03160-5
  22. Рапов О. М. Княжеские владения на Руси в Х — первой половине XIII в. — М.: Изд-во МГУ, 1977. — 264 с.
  23. Рыжов К. Все Монархи Мира. Россия. — М.: Вече, 1998.
  24. Славянская энциклопедия. Киевская Русь — Московия: в 2 т. / Сост. В. В. Богуславский. — М.: Олма-Пресс, 2001.
  25. Славянская энциклопедия. XVII в: в 2 т. / Сост. В. В. Богуславский. — М.: Олма-Пресс, 2004.
  26. Творогов О. В. Князья Рюриковичи. Краткие биографии. — М.: Русский мир, 1992. — 96 с. — ISBN 5-85810-002-3
  27. Ткаченко В. А. Московские великие и удельные князья и цари. — М.: Поиск, 1992. — 104 с.
  28. Торопцев А. М. Рюриковичи. Становление династии. — М.: Олма Медиа Групп, 2006. — 224 с.: ил. — Серия «Россия великодержавная». — ISBN 5-373-00681-5
  29. Хмыров М. Д. Алфавитно-справочный перечень удельных князей рус­ских и членов Царствующего Дома Романовых. — Ч. 1 (А — И). — СПб., 1871.
  30. Экземплярский А. В. Великие и удельные князья Северной Руси в та­тарский период с 1238 г. по 1505 г. — М.: ТЕРРА-Книжный клуб, 1998. — 480 с. — Серия «Славяне». — ISBN 5-300-01744-2
  31. [historic.ru/books/item/f00/s00/z0000119/index.shtml Шафров Г. М. Генеалогические таблицы по истории европейских государств. — Изд. 6-е. — Москва-Екатеринбург-Ташкент, 2013].

Отрывок, характеризующий Рюриковичи

– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
– За вами 43 тысячи, граф, – сказал Долохов и потягиваясь встал из за стола. – А устаешь однако так долго сидеть, – сказал он.
– Да, и я тоже устал, – сказал Ростов.
Долохов, как будто напоминая ему, что ему неприлично было шутить, перебил его: Когда прикажете получить деньги, граф?
Ростов вспыхнув, вызвал Долохова в другую комнату.
– Я не могу вдруг заплатить всё, ты возьмешь вексель, – сказал он.
– Послушай, Ростов, – сказал Долохов, ясно улыбаясь и глядя в глаза Николаю, – ты знаешь поговорку: «Счастлив в любви, несчастлив в картах». Кузина твоя влюблена в тебя. Я знаю.
«О! это ужасно чувствовать себя так во власти этого человека», – думал Ростов. Ростов понимал, какой удар он нанесет отцу, матери объявлением этого проигрыша; он понимал, какое бы было счастье избавиться от всего этого, и понимал, что Долохов знает, что может избавить его от этого стыда и горя, и теперь хочет еще играть с ним, как кошка с мышью.
– Твоя кузина… – хотел сказать Долохов; но Николай перебил его.
– Моя кузина тут ни при чем, и о ней говорить нечего! – крикнул он с бешенством.
– Так когда получить? – спросил Долохов.
– Завтра, – сказал Ростов, и вышел из комнаты.


Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно; но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать, отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Дома еще не спали. Молодежь дома Ростовых, воротившись из театра, поужинав, сидела у клавикорд. Как только Николай вошел в залу, его охватила та любовная, поэтическая атмосфера, которая царствовала в эту зиму в их доме и которая теперь, после предложения Долохова и бала Иогеля, казалось, еще более сгустилась, как воздух перед грозой, над Соней и Наташей. Соня и Наташа в голубых платьях, в которых они были в театре, хорошенькие и знающие это, счастливые, улыбаясь, стояли у клавикорд. Вера с Шиншиным играла в шахматы в гостиной. Старая графиня, ожидая сына и мужа, раскладывала пасьянс с старушкой дворянкой, жившей у них в доме. Денисов с блестящими глазами и взъерошенными волосами сидел, откинув ножку назад, у клавикорд, и хлопая по ним своими коротенькими пальцами, брал аккорды, и закатывая глаза, своим маленьким, хриплым, но верным голосом, пел сочиненное им стихотворение «Волшебница», к которому он пытался найти музыку.
Волшебница, скажи, какая сила
Влечет меня к покинутым струнам;
Какой огонь ты в сердце заронила,
Какой восторг разлился по перстам!
Пел он страстным голосом, блестя на испуганную и счастливую Наташу своими агатовыми, черными глазами.
– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.
– Папенька! па…пенька! – закричал он ему вслед, рыдая; простите меня! – И, схватив руку отца, он прижался к ней губами и заплакал.

В то время, как отец объяснялся с сыном, у матери с дочерью происходило не менее важное объяснение. Наташа взволнованная прибежала к матери.
– Мама!… Мама!… он мне сделал…
– Что сделал?
– Сделал, сделал предложение. Мама! Мама! – кричала она. Графиня не верила своим ушам. Денисов сделал предложение. Кому? Этой крошечной девочке Наташе, которая еще недавно играла в куклы и теперь еще брала уроки.
– Наташа, полно, глупости! – сказала она, еще надеясь, что это была шутка.
– Ну вот, глупости! – Я вам дело говорю, – сердито сказала Наташа. – Я пришла спросить, что делать, а вы мне говорите: «глупости»…
Графиня пожала плечами.
– Ежели правда, что мосьё Денисов сделал тебе предложение, то скажи ему, что он дурак, вот и всё.
– Нет, он не дурак, – обиженно и серьезно сказала Наташа.
– Ну так что ж ты хочешь? Вы нынче ведь все влюблены. Ну, влюблена, так выходи за него замуж! – сердито смеясь, проговорила графиня. – С Богом!
– Нет, мама, я не влюблена в него, должно быть не влюблена в него.
– Ну, так так и скажи ему.
– Мама, вы сердитесь? Вы не сердитесь, голубушка, ну в чем же я виновата?
– Нет, да что же, мой друг? Хочешь, я пойду скажу ему, – сказала графиня, улыбаясь.
– Нет, я сама, только научите. Вам всё легко, – прибавила она, отвечая на ее улыбку. – А коли бы видели вы, как он мне это сказал! Ведь я знаю, что он не хотел этого сказать, да уж нечаянно сказал.
– Ну всё таки надо отказать.
– Нет, не надо. Мне так его жалко! Он такой милый.
– Ну, так прими предложение. И то пора замуж итти, – сердито и насмешливо сказала мать.
– Нет, мама, мне так жалко его. Я не знаю, как я скажу.
– Да тебе и нечего говорить, я сама скажу, – сказала графиня, возмущенная тем, что осмелились смотреть, как на большую, на эту маленькую Наташу.
– Нет, ни за что, я сама, а вы слушайте у двери, – и Наташа побежала через гостиную в залу, где на том же стуле, у клавикорд, закрыв лицо руками, сидел Денисов. Он вскочил на звук ее легких шагов.
– Натали, – сказал он, быстрыми шагами подходя к ней, – решайте мою судьбу. Она в ваших руках!
– Василий Дмитрич, мне вас так жалко!… Нет, но вы такой славный… но не надо… это… а так я вас всегда буду любить.
Денисов нагнулся над ее рукою, и она услыхала странные, непонятные для нее звуки. Она поцеловала его в черную, спутанную, курчавую голову. В это время послышался поспешный шум платья графини. Она подошла к ним.
– Василий Дмитрич, я благодарю вас за честь, – сказала графиня смущенным голосом, но который казался строгим Денисову, – но моя дочь так молода, и я думала, что вы, как друг моего сына, обратитесь прежде ко мне. В таком случае вы не поставили бы меня в необходимость отказа.
– Г'афиня, – сказал Денисов с опущенными глазами и виноватым видом, хотел сказать что то еще и запнулся.
Наташа не могла спокойно видеть его таким жалким. Она начала громко всхлипывать.
– Г'афиня, я виноват перед вами, – продолжал Денисов прерывающимся голосом, – но знайте, что я так боготво'ю вашу дочь и всё ваше семейство, что две жизни отдам… – Он посмотрел на графиню и, заметив ее строгое лицо… – Ну п'ощайте, г'афиня, – сказал он, поцеловал ее руку и, не взглянув на Наташу, быстрыми, решительными шагами вышел из комнаты.

На другой день Ростов проводил Денисова, который не хотел более ни одного дня оставаться в Москве. Денисова провожали у цыган все его московские приятели, и он не помнил, как его уложили в сани и как везли первые три станции.
После отъезда Денисова, Ростов, дожидаясь денег, которые не вдруг мог собрать старый граф, провел еще две недели в Москве, не выезжая из дому, и преимущественно в комнате барышень.
Соня была к нему нежнее и преданнее чем прежде. Она, казалось, хотела показать ему, что его проигрыш был подвиг, за который она теперь еще больше любит его; но Николай теперь считал себя недостойным ее.
Он исписал альбомы девочек стихами и нотами, и не простившись ни с кем из своих знакомых, отослав наконец все 43 тысячи и получив росписку Долохова, уехал в конце ноября догонять полк, который уже был в Польше.



После своего объяснения с женой, Пьер поехал в Петербург. В Торжке на cтанции не было лошадей, или не хотел их смотритель. Пьер должен был ждать. Он не раздеваясь лег на кожаный диван перед круглым столом, положил на этот стол свои большие ноги в теплых сапогах и задумался.
– Прикажете чемоданы внести? Постель постелить, чаю прикажете? – спрашивал камердинер.
Пьер не отвечал, потому что ничего не слыхал и не видел. Он задумался еще на прошлой станции и всё продолжал думать о том же – о столь важном, что он не обращал никакого .внимания на то, что происходило вокруг него. Его не только не интересовало то, что он позже или раньше приедет в Петербург, или то, что будет или не будет ему места отдохнуть на этой станции, но всё равно было в сравнении с теми мыслями, которые его занимали теперь, пробудет ли он несколько часов или всю жизнь на этой станции.
Смотритель, смотрительша, камердинер, баба с торжковским шитьем заходили в комнату, предлагая свои услуги. Пьер, не переменяя своего положения задранных ног, смотрел на них через очки, и не понимал, что им может быть нужно и каким образом все они могли жить, не разрешив тех вопросов, которые занимали его. А его занимали всё одни и те же вопросы с самого того дня, как он после дуэли вернулся из Сокольников и провел первую, мучительную, бессонную ночь; только теперь в уединении путешествия, они с особенной силой овладели им. О чем бы он ни начинал думать, он возвращался к одним и тем же вопросам, которых он не мог разрешить, и не мог перестать задавать себе. Как будто в голове его свернулся тот главный винт, на котором держалась вся его жизнь. Винт не входил дальше, не выходил вон, а вертелся, ничего не захватывая, всё на том же нарезе, и нельзя было перестать вертеть его.
Вошел смотритель и униженно стал просить его сиятельство подождать только два часика, после которых он для его сиятельства (что будет, то будет) даст курьерских. Смотритель очевидно врал и хотел только получить с проезжего лишние деньги. «Дурно ли это было или хорошо?», спрашивал себя Пьер. «Для меня хорошо, для другого проезжающего дурно, а для него самого неизбежно, потому что ему есть нечего: он говорил, что его прибил за это офицер. А офицер прибил за то, что ему ехать надо было скорее. А я стрелял в Долохова за то, что я счел себя оскорбленным, а Людовика XVI казнили за то, что его считали преступником, а через год убили тех, кто его казнил, тоже за что то. Что дурно? Что хорошо? Что надо любить, что ненавидеть? Для чего жить, и что такое я? Что такое жизнь, что смерть? Какая сила управляет всем?», спрашивал он себя. И не было ответа ни на один из этих вопросов, кроме одного, не логического ответа, вовсе не на эти вопросы. Ответ этот был: «умрешь – всё кончится. Умрешь и всё узнаешь, или перестанешь спрашивать». Но и умереть было страшно.
Торжковская торговка визгливым голосом предлагала свой товар и в особенности козловые туфли. «У меня сотни рублей, которых мне некуда деть, а она в прорванной шубе стоит и робко смотрит на меня, – думал Пьер. И зачем нужны эти деньги? Точно на один волос могут прибавить ей счастья, спокойствия души, эти деньги? Разве может что нибудь в мире сделать ее и меня менее подверженными злу и смерти? Смерть, которая всё кончит и которая должна притти нынче или завтра – всё равно через мгновение, в сравнении с вечностью». И он опять нажимал на ничего не захватывающий винт, и винт всё так же вертелся на одном и том же месте.
Слуга его подал ему разрезанную до половины книгу романа в письмах m mе Suza. [мадам Сюза.] Он стал читать о страданиях и добродетельной борьбе какой то Аmelie de Mansfeld. [Амалии Мансфельд.] «И зачем она боролась против своего соблазнителя, думал он, – когда она любила его? Не мог Бог вложить в ее душу стремления, противного Его воле. Моя бывшая жена не боролась и, может быть, она была права. Ничего не найдено, опять говорил себе Пьер, ничего не придумано. Знать мы можем только то, что ничего не знаем. И это высшая степень человеческой премудрости».
Всё в нем самом и вокруг него представлялось ему запутанным, бессмысленным и отвратительным. Но в этом самом отвращении ко всему окружающему Пьер находил своего рода раздражающее наслаждение.
– Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, – сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета, глазами.
Пьер снял ноги со стола, встал и перелег на приготовленную для него кровать, изредка поглядывая на вошедшего, который с угрюмо усталым видом, не глядя на Пьера, тяжело раздевался с помощью слуги. Оставшись в заношенном крытом нанкой тулупчике и в валеных сапогах на худых костлявых ногах, проезжий сел на диван, прислонив к спинке свою очень большую и широкую в висках, коротко обстриженную голову и взглянул на Безухого. Строгое, умное и проницательное выражение этого взгляда поразило Пьера. Ему захотелось заговорить с проезжающим, но когда он собрался обратиться к нему с вопросом о дороге, проезжающий уже закрыл глаза и сложив сморщенные старые руки, на пальце одной из которых был большой чугунный перстень с изображением Адамовой головы, неподвижно сидел, или отдыхая, или о чем то глубокомысленно и спокойно размышляя, как показалось Пьеру. Слуга проезжающего был весь покрытый морщинами, тоже желтый старичек, без усов и бороды, которые видимо не были сбриты, а никогда и не росли у него. Поворотливый старичек слуга разбирал погребец, приготовлял чайный стол, и принес кипящий самовар. Когда всё было готово, проезжающий открыл глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил другой безбородому старичку и подал ему. Пьер начинал чувствовать беспокойство и необходимость, и даже неизбежность вступления в разговор с этим проезжающим.
Слуга принес назад свой пустой, перевернутый стакан с недокусанным кусочком сахара и спросил, не нужно ли чего.
– Ничего. Подай книгу, – сказал проезжающий. Слуга подал книгу, которая показалась Пьеру духовною, и проезжающий углубился в чтение. Пьер смотрел на него. Вдруг проезжающий отложил книгу, заложив закрыл ее и, опять закрыв глаза и облокотившись на спинку, сел в свое прежнее положение. Пьер смотрел на него и не успел отвернуться, как старик открыл глаза и уставил свой твердый и строгий взгляд прямо в лицо Пьеру.
Пьер чувствовал себя смущенным и хотел отклониться от этого взгляда, но блестящие, старческие глаза неотразимо притягивали его к себе.


– Имею удовольствие говорить с графом Безухим, ежели я не ошибаюсь, – сказал проезжающий неторопливо и громко. Пьер молча, вопросительно смотрел через очки на своего собеседника.
– Я слышал про вас, – продолжал проезжающий, – и про постигшее вас, государь мой, несчастье. – Он как бы подчеркнул последнее слово, как будто он сказал: «да, несчастье, как вы ни называйте, я знаю, что то, что случилось с вами в Москве, было несчастье». – Весьма сожалею о том, государь мой.
Пьер покраснел и, поспешно спустив ноги с постели, нагнулся к старику, неестественно и робко улыбаясь.
– Я не из любопытства упомянул вам об этом, государь мой, но по более важным причинам. – Он помолчал, не выпуская Пьера из своего взгляда, и подвинулся на диване, приглашая этим жестом Пьера сесть подле себя. Пьеру неприятно было вступать в разговор с этим стариком, но он, невольно покоряясь ему, подошел и сел подле него.
– Вы несчастливы, государь мой, – продолжал он. – Вы молоды, я стар. Я бы желал по мере моих сил помочь вам.
– Ах, да, – с неестественной улыбкой сказал Пьер. – Очень вам благодарен… Вы откуда изволите проезжать? – Лицо проезжающего было не ласково, даже холодно и строго, но несмотря на то, и речь и лицо нового знакомца неотразимо привлекательно действовали на Пьера.
– Но если по каким либо причинам вам неприятен разговор со мною, – сказал старик, – то вы так и скажите, государь мой. – И он вдруг улыбнулся неожиданно, отечески нежной улыбкой.
– Ах нет, совсем нет, напротив, я очень рад познакомиться с вами, – сказал Пьер, и, взглянув еще раз на руки нового знакомца, ближе рассмотрел перстень. Он увидал на нем Адамову голову, знак масонства.
– Позвольте мне спросить, – сказал он. – Вы масон?
– Да, я принадлежу к братству свободных каменьщиков, сказал проезжий, все глубже и глубже вглядываясь в глаза Пьеру. – И от себя и от их имени протягиваю вам братскую руку.
– Я боюсь, – сказал Пьер, улыбаясь и колеблясь между доверием, внушаемым ему личностью масона, и привычкой насмешки над верованиями масонов, – я боюсь, что я очень далек от пониманья, как это сказать, я боюсь, что мой образ мыслей насчет всего мироздания так противоположен вашему, что мы не поймем друг друга.
– Мне известен ваш образ мыслей, – сказал масон, – и тот ваш образ мыслей, о котором вы говорите, и который вам кажется произведением вашего мысленного труда, есть образ мыслей большинства людей, есть однообразный плод гордости, лени и невежества. Извините меня, государь мой, ежели бы я не знал его, я бы не заговорил с вами. Ваш образ мыслей есть печальное заблуждение.
– Точно так же, как я могу предполагать, что и вы находитесь в заблуждении, – сказал Пьер, слабо улыбаясь.
– Я никогда не посмею сказать, что я знаю истину, – сказал масон, всё более и более поражая Пьера своею определенностью и твердостью речи. – Никто один не может достигнуть до истины; только камень за камнем, с участием всех, миллионами поколений, от праотца Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога, – сказал масон и закрыл глаза.
– Я должен вам сказать, я не верю, не… верю в Бога, – с сожалением и усилием сказал Пьер, чувствуя необходимость высказать всю правду.
Масон внимательно посмотрел на Пьера и улыбнулся, как улыбнулся бы богач, державший в руках миллионы, бедняку, который бы сказал ему, что нет у него, у бедняка, пяти рублей, могущих сделать его счастие.
– Да, вы не знаете Его, государь мой, – сказал масон. – Вы не можете знать Его. Вы не знаете Его, оттого вы и несчастны.
– Да, да, я несчастен, подтвердил Пьер; – но что ж мне делать?
– Вы не знаете Его, государь мой, и оттого вы очень несчастны. Вы не знаете Его, а Он здесь, Он во мне. Он в моих словах, Он в тебе, и даже в тех кощунствующих речах, которые ты произнес сейчас! – строгим дрожащим голосом сказал масон.
Он помолчал и вздохнул, видимо стараясь успокоиться.
– Ежели бы Его не было, – сказал он тихо, – мы бы с вами не говорили о Нем, государь мой. О чем, о ком мы говорили? Кого ты отрицал? – вдруг сказал он с восторженной строгостью и властью в голосе. – Кто Его выдумал, ежели Его нет? Почему явилось в тебе предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир предположили существование такого непостижимого существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах?… – Он остановился и долго молчал.
Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания.
– Он есть, но понять Его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу всё всемогущество, всю вечность, всю благость Его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видать, не понимать Его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать Его трудно… Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании Его мы видим только нашу слабость и Его величие… – Пьер, с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти прерывало масона, или этим блестящим, старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона, и которые особенно сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью; – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни.
– Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.
– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.
Масон улыбнулся своей кроткой, отеческой улыбкой.
– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.
– Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.
– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку объясняющую всё мироздание и занимаемое в нем место человека. Для того чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих целей в душе нашей вложен свет Божий, называемый совестью.
– Да, да, – подтверждал Пьер.
– Погляди духовными глазами на своего внутреннего человека и спроси у самого себя, доволен ли ты собой. Чего ты достиг, руководясь одним умом? Что ты такое? Вы молоды, вы богаты, вы умны, образованы, государь мой. Что вы сделали из всех этих благ, данных вам? Довольны ли вы собой и своей жизнью?
– Нет, я ненавижу свою жизнь, – сморщась проговорил Пьер.
– Ты ненавидишь, так измени ее, очисти себя, и по мере очищения ты будешь познавать мудрость. Посмотрите на свою жизнь, государь мой. Как вы проводили ее? В буйных оргиях и разврате, всё получая от общества и ничего не отдавая ему. Вы получили богатство. Как вы употребили его? Что вы сделали для ближнего своего? Подумали ли вы о десятках тысяч ваших рабов, помогли ли вы им физически и нравственно? Нет. Вы пользовались их трудами, чтоб вести распутную жизнь. Вот что вы сделали. Избрали ли вы место служения, где бы вы приносили пользу своему ближнему? Нет. Вы в праздности проводили свою жизнь. Потом вы женились, государь мой, взяли на себя ответственность в руководстве молодой женщины, и что же вы сделали? Вы не помогли ей, государь мой, найти путь истины, а ввергли ее в пучину лжи и несчастья. Человек оскорбил вас, и вы убили его, и вы говорите, что вы не знаете Бога, и что вы ненавидите свою жизнь. Тут нет ничего мудреного, государь мой! – После этих слов, масон, как бы устав от продолжительного разговора, опять облокотился на спинку дивана и закрыл глаза. Пьер смотрел на это строгое, неподвижное, старческое, почти мертвое лицо, и беззвучно шевелил губами. Он хотел сказать: да, мерзкая, праздная, развратная жизнь, – и не смел прерывать молчание.
Масон хрипло, старчески прокашлялся и кликнул слугу.
– Что лошади? – спросил он, не глядя на Пьера.
– Привели сдаточных, – отвечал слуга. – Отдыхать не будете?
– Нет, вели закладывать.
«Неужели же он уедет и оставит меня одного, не договорив всего и не обещав мне помощи?», думал Пьер, вставая и опустив голову, изредка взглядывая на масона, и начиная ходить по комнате. «Да, я не думал этого, но я вел презренную, развратную жизнь, но я не любил ее, и не хотел этого, думал Пьер, – а этот человек знает истину, и ежели бы он захотел, он мог бы открыть мне её». Пьер хотел и не смел сказать этого масону. Проезжающий, привычными, старческими руками уложив свои вещи, застегивал свой тулупчик. Окончив эти дела, он обратился к Безухому и равнодушно, учтивым тоном, сказал ему:
– Вы куда теперь изволите ехать, государь мой?
– Я?… Я в Петербург, – отвечал Пьер детским, нерешительным голосом. – Я благодарю вас. Я во всем согласен с вами. Но вы не думайте, чтобы я был так дурен. Я всей душой желал быть тем, чем вы хотели бы, чтобы я был; но я ни в ком никогда не находил помощи… Впрочем, я сам прежде всего виноват во всем. Помогите мне, научите меня и, может быть, я буду… – Пьер не мог говорить дальше; он засопел носом и отвернулся.
Масон долго молчал, видимо что то обдумывая.
– Помощь дается токмо от Бога, – сказал он, – но ту меру помощи, которую во власти подать наш орден, он подаст вам, государь мой. Вы едете в Петербург, передайте это графу Вилларскому (он достал бумажник и на сложенном вчетверо большом листе бумаги написал несколько слов). Один совет позвольте подать вам. Приехав в столицу, посвятите первое время уединению, обсуждению самого себя, и не вступайте на прежние пути жизни. Затем желаю вам счастливого пути, государь мой, – сказал он, заметив, что слуга его вошел в комнату, – и успеха…
Проезжающий был Осип Алексеевич Баздеев, как узнал Пьер по книге смотрителя. Баздеев был одним из известнейших масонов и мартинистов еще Новиковского времени. Долго после его отъезда Пьер, не ложась спать и не спрашивая лошадей, ходил по станционной комнате, обдумывая свое порочное прошедшее и с восторгом обновления представляя себе свое блаженное, безупречное и добродетельное будущее, которое казалось ему так легко. Он был, как ему казалось, порочным только потому, что он как то случайно запамятовал, как хорошо быть добродетельным. В душе его не оставалось ни следа прежних сомнений. Он твердо верил в возможность братства людей, соединенных с целью поддерживать друг друга на пути добродетели, и таким представлялось ему масонство.


Приехав в Петербург, Пьер никого не известил о своем приезде, никуда не выезжал, и стал целые дни проводить за чтением Фомы Кемпийского, книги, которая неизвестно кем была доставлена ему. Одно и всё одно понимал Пьер, читая эту книгу; он понимал неизведанное еще им наслаждение верить в возможность достижения совершенства и в возможность братской и деятельной любви между людьми, открытую ему Осипом Алексеевичем. Через неделю после его приезда молодой польский граф Вилларский, которого Пьер поверхностно знал по петербургскому свету, вошел вечером в его комнату с тем официальным и торжественным видом, с которым входил к нему секундант Долохова и, затворив за собой дверь и убедившись, что в комнате никого кроме Пьера не было, обратился к нему:
– Я приехал к вам с поручением и предложением, граф, – сказал он ему, не садясь. – Особа, очень высоко поставленная в нашем братстве, ходатайствовала о том, чтобы вы были приняты в братство ранее срока, и предложила мне быть вашим поручителем. Я за священный долг почитаю исполнение воли этого лица. Желаете ли вы вступить за моим поручительством в братство свободных каменьщиков?
Холодный и строгий тон человека, которого Пьер видел почти всегда на балах с любезною улыбкою, в обществе самых блестящих женщин, поразил Пьера.
– Да, я желаю, – сказал Пьер.
Вилларский наклонил голову. – Еще один вопрос, граф, сказал он, на который я вас не как будущего масона, но как честного человека (galant homme) прошу со всею искренностью отвечать мне: отреклись ли вы от своих прежних убеждений, верите ли вы в Бога?
Пьер задумался. – Да… да, я верю в Бога, – сказал он.
– В таком случае… – начал Вилларский, но Пьер перебил его. – Да, я верю в Бога, – сказал он еще раз.
– В таком случае мы можем ехать, – сказал Вилларский. – Карета моя к вашим услугам.
Всю дорогу Вилларский молчал. На вопросы Пьера, что ему нужно делать и как отвечать, Вилларский сказал только, что братья, более его достойные, испытают его, и что Пьеру больше ничего не нужно, как говорить правду.
Въехав в ворота большого дома, где было помещение ложи, и пройдя по темной лестнице, они вошли в освещенную, небольшую прихожую, где без помощи прислуги, сняли шубы. Из передней они прошли в другую комнату. Какой то человек в странном одеянии показался у двери. Вилларский, выйдя к нему навстречу, что то тихо сказал ему по французски и подошел к небольшому шкафу, в котором Пьер заметил невиданные им одеяния. Взяв из шкафа платок, Вилларский наложил его на глаза Пьеру и завязал узлом сзади, больно захватив в узел его волоса. Потом он пригнул его к себе, поцеловал и, взяв за руку, повел куда то. Пьеру было больно от притянутых узлом волос, он морщился от боли и улыбался от стыда чего то. Огромная фигура его с опущенными руками, с сморщенной и улыбающейся физиономией, неверными робкими шагами подвигалась за Вилларским.
Проведя его шагов десять, Вилларский остановился.
– Что бы ни случилось с вами, – сказал он, – вы должны с мужеством переносить всё, ежели вы твердо решились вступить в наше братство. (Пьер утвердительно отвечал наклонением головы.) Когда вы услышите стук в двери, вы развяжете себе глаза, – прибавил Вилларский; – желаю вам мужества и успеха. И, пожав руку Пьеру, Вилларский вышел.
Оставшись один, Пьер продолжал всё так же улыбаться. Раза два он пожимал плечами, подносил руку к платку, как бы желая снять его, и опять опускал ее. Пять минут, которые он пробыл с связанными глазами, показались ему часом. Руки его отекли, ноги подкашивались; ему казалось, что он устал. Он испытывал самые сложные и разнообразные чувства. Ему было и страшно того, что с ним случится, и еще более страшно того, как бы ему не выказать страха. Ему было любопытно узнать, что будет с ним, что откроется ему; но более всего ему было радостно, что наступила минута, когда он наконец вступит на тот путь обновления и деятельно добродетельной жизни, о котором он мечтал со времени своей встречи с Осипом Алексеевичем. В дверь послышались сильные удары. Пьер снял повязку и оглянулся вокруг себя. В комнате было черно – темно: только в одном месте горела лампада, в чем то белом. Пьер подошел ближе и увидал, что лампада стояла на черном столе, на котором лежала одна раскрытая книга. Книга была Евангелие; то белое, в чем горела лампада, был человечий череп с своими дырами и зубами. Прочтя первые слова Евангелия: «Вначале бе слово и слово бе к Богу», Пьер обошел стол и увидал большой, наполненный чем то и открытый ящик. Это был гроб с костями. Его нисколько не удивило то, что он увидал. Надеясь вступить в совершенно новую жизнь, совершенно отличную от прежней, он ожидал всего необыкновенного, еще более необыкновенного чем то, что он видел. Череп, гроб, Евангелие – ему казалось, что он ожидал всего этого, ожидал еще большего. Стараясь вызвать в себе чувство умиленья, он смотрел вокруг себя. – «Бог, смерть, любовь, братство людей», – говорил он себе, связывая с этими словами смутные, но радостные представления чего то. Дверь отворилась, и кто то вошел.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Рюриковичи&oldid=81498095»