Рябинов, Андрей Васильевич

Андрей Васильевич Рябинов
Андрей Васильевич Рябинкин
Место смерти	Спас-Клепики, Рязанский уезд, Рязанская губерния
Принадлежность	Российская империя Российская империя РСФСР РСФСР
Род войск	пехота ЧК
Сражения/войны	Первая мировая война

Андрей Васильевич Рябинов (до 1918 года — Рябинкин, 4 [16] августа 1889, Кузьминское — 1 июля 1918, Спас-Клепики) — красногвардеец, солдат отдельного батальона войск ВЧК при Рязгубчека, погибший в ходе самосуда толпы в селе Спас-Клепики. Похоронен с почестями на Братском кладбище у Рязанского кремля вместе с ещё тремя погибшими. Сейчас на месте кладбища стоит Стела героям Гражданской войны с выбитыми по бокам именами павших.

Биография

Родился 4 (16) августа 1889 года в селе Кузьминское Рязанского уезда Рязанской губернии в семье крестьян Василия Ивановича (1851—1894) и Василисы (Вассы) Симоновны (1849—1920) Рябинкиных. Крещён 5 августа 1889 года в Ильинской церкви села (священник Михаил Дроздов). Семья проживала недалеко от границы села Кузьминское с поселением Волхона (ныне Волхона — часть села Константиново).

Старшие сёстры — Марфа (род.в 1881 году) и Наталия (род. в 1885 году), младший брат — Яков (род. в 1892 году).

4 ноября (22 октября) 1907 года состоялось венчание 18-летнего «крестьянского сына» Андрея Васильева «Рябинкина» и 19-летней «крестьянской дочери девицы» Параскевы Феодоровой Юркиной (1888—1967).

В браке родились дети: Иван (1908—1976), Ольга (1912—1988), Анна (1914—1990) и Марфа (родилась за полмесяца до гибели А. В. Рябинова, её судьба неизвестна). В метрической записи от июня 1918 года о рождении Марфы Андрей Рябинкин значится как солдат. В июле 1918 года в метрической записи о рождении дочери у Якова указано: отец — «солдат Яков Васильев Рябинкин», восприемник (крёстный) — «солдатский сын Иван Андреев Рябинкин».

До середины 1918 года обычное написание фамилии — Рябинкин. С середины 1918 года — чаще всего Рябинов.

А. В. Рябинов вместе с братом участвовал в боевых действиях Первой мировой войны.

Жена и дети Андрея Васильевича Рябинова после его гибели продолжали проживать в селе Кузьминское. Переехали в Москву в 1930 году.

Известно также, что его младший брат Яков был председателем колхоза имени В. И. Ленина в селе Кузьминское и покинул родное село вместе с женой и детьми к 1941 году.

Восстание в Спас-Клепиках и гибель

В определенный момент Рязанской губернской чрезвычайной комиссии стало известно, что в селе Спас-Клепики Рязанской губернии кулаки, купцы и представители духовенства готовят контрреволюционный мятеж, в связи с чем в субботу, 29 июня 1918 года, туда были командированы комиссар Корчагин в сопровождении трёх красноармейцев отдельного батальона войск Рязгубчека Рябинова А., Канышева И. и ещё одного чекиста, имя которого неизвестно, для производства обысков с целью отобрания оружия «у лиц, не имевших на то установленных разрешений», а также золота и других ценностей у зажиточной части населения. В село накануне базарного дня из окрестных деревень съехалось очень много народа. К вечеру 29 июня стали распространяться слухи, что большевики приехали грабить купцов и всё население.

30 июня на базаре торговцы в 2 раза подняли цены на мануфактуру (ситец и т. п.), так как, по их словам, большевики накануне ночью отняли у них их золото, при производстве обысков забрали золотые вещи, отрубая пальцы вместе с кольцами, а на базаре реквизировали весь товар.

Недовольство толпы росло, но особенно ситуация накалилась после прибытия в 11 утра 1 июля 1918 года по узкоколейке на железнодорожную станцию Спас-Клепиков пóезда с мешочниками, рассказавшими людям, что не смогут продать им хлеб, так как он был отобран у них по пути продовольственными заградительными отрядами. Согласно слухам, чекисты пошли на железнодорожную станцию (станции не существует с 1999 года, когда сгорели вокзал и железнодорожный мост через реку Пра), чтобы также отобрать у мешочников оставшийся хлеб. На самом деле чекисты просто собирались возвращаться в Рязань, выполнив задание.

День после прошедшего дождя был солнечный. Толпа собралась у готового к отправлению в Рязань поезда, где сидели 3 чекиста и агент Рязанского судебно-следственного отдела Корчагин, а также некий очевидец Щеглов (по некоторым данным, он был народным судьёй и в начале восстания призывал толпу «именем революционного закона разойтись и не трогать представителей Советской власти»), и смотрели в окно. Собравшиеся на станции (7-8 000 чел.) стали кричать, что надо проверить у солдат документы, так как под их видом, скорее всего, скрываются грабители. Около 10 человек выделились из толпы, подошли к открытому окну вагона и потребовали у комиссара Корчагина вернуть всё отобранное и сдать толпе оружие. Корчагин спокойно сказал, что их документы проверены в волостном совете (Совдепе) и попросил позвать оттуда представителей «местной советской власти для разговора». Требования толпы продолжались, по вагону стучали ногами и кулаками так, что он раскачивался. Один из соратников Корчагина предложил кинуть в толпу ручную гранату, иначе «их укокают». Однако Корчагин ответил, что неправильно оставлять сирот, убивать бедноту, чтобы в живых остались подстрекатели и провокаторы. Представителей власти не дождались. Тогда Корчагин, чтобы разрядить обстановку, переждав немного, заявил: «Товарищи, проходите в вагон, я старший, я и отвечаю. Возьмите сумочки с ценностями, возьмите и наган (наганы были у всех чекистов) и ведите меня в Совет».

Корчагин вышел на перрон. Десятки рук вцепились в него. Толпа хлынула в вагон. Чекистов вытолкнули на рельсы и стали бить кулаками, кирпичами и палками, отобрали оружие, заставили снять верхнюю одежду и сапоги. Корчагина ударили тележным колесом и сломали ключицу. Избивали и тех, кто пытался чекистов защитить. Бессознательных солдат поволокли к находившемуся у базарной площади волсовету (Совдепу, ныне этого здания на Советской улице не существует).

У волсовета Корчагин пришел в себя и бросился в здание волсовета, где его и укрыл сторож. На крыльцо выбежал начальник местной волмилиции (начальник 4-го участка Рязанской уездной народной милиции) И. П. Таманский и стал уговаривать всех разойтись, но его сшибли с ног и избили, добил его мальчик Рябикин, вытащив из ножен Таманского шашку и заколов в живот и грудь. Толпа вбежала в волсовет, выволокла Корчагина, добила и бросила тело рядом с Таманским. Били их и мертвых. Трупам выкололи глаза и изрезали лица. Их таскали по улицам, зацепив за крючья, которыми грузчики обычно грузят кипы ваты (её производство развивалось в данном селе и окрестностях). Опознать их удалось только по белью и цвету волос.

Толпа разошлась лишь к вечеру.

Также существуют источники, утверждающие, что сначала на базарной площади был убит Корчагин, после чего послышались выкрики толпы: «Одного большевика убили, пошли за остальными!». Тогда одному чекисту удалось бежать, а двое оставшихся были растерзаны толпой.

Так 1 июля 1918 года в селе Спас-Клепики погибли начальник 4-го участка народной милиции Рязанского уезда по селу Спас-Клепики Иосиф Павлович Таманский (не моложе 45 лет), а также чекисты Иван Канышев/Конышев (18 лет?), Андрей Васильевич Рябинкин/Рябинов (29 лет) и агент судебно-следственного отдела милиции Рязани, комиссар Рязгубчека Василий Кузьмич Корчагин. Один чекист избежал самосуда и остался жив.

Расхождения в сведениях

Также существует версия, что восстание и гибель чекистов могли произойти 30 июня 1918 года, так как это было воскресенье и именно оно могло быть базарным днём, когда в село Спас-Клепики съезжалось много народу из окрестных деревень.

Освещение в газетах 1918 года

Газета «Известия Рязанского губернского совета рабочих и крестьянских депутатов» в начале июля 1918 года писала, что весть о самосуде в Спас-Клепиках была получена в Рязани по телеграфу. Имеются статьи «Кошмарные убийства», в которой в частности цитируется полный текст телеграммы, присланной из Спас-Клепиков начальником уездной народной милиции Семёновым, где в качестве повода к началу восстания называется преступная агитация среди толпы, «Похороны товарищей, зверски убитых в Спас-Клепиках», слова памяти в адрес И. П. Таманского от сослуживцев по Рязанской губернской народной милиции, приказ Военкомата по поведению полков в день похорон, объявление об отмене занятий в Рязгубчека в день похорон.

Торжественные похороны

4 июля 1918 года был отдан приказ Военкомата о поведении полков во время похорон. 5 июля 1918 года состоялись торжественные похороны красноармейцев. В Рязгубчека были отменены занятия. Вынос тел из Рязанской губернской земской больницы (Рязань, ул. Семинарская, 46) состоялся в «2 часа по новому времени». Похоронная процессия несла тела погибших по Семинарской улице к уже существовавшему Братскому кладбищу «близ собора» Рязанского кремля, оркестр играл траурный марш, останки опустили в могилу. Пришедшие на похороны и отправлявшиеся на Восточный фронт для борьбы с колчаковцами красноармейцы (среди них были и клепиковцы) давали над могилой клятву биться до последней капли крови. С речью над могилами выступил Председатель Рязгубчека Зайцев. Церемония прощания закончилась к 15 часам 30 минутам.

Памятник у Рязанского кремля

В наше время Братского кладбища и надгробий не существует, однако на месте вышеуказанных захоронений стоит стела героям гражданской войны 1917—1918 годов (четырёхгранный обелиск из красного полированного гранита с пирамидальным завершением, увенчанным пятиконечной звездой) с выгравированными по обеим сторонам именами погибших в Спас-Клепиках (а также двух погибших на Дону). Среди этих имён есть и имя Рябинова Андрея: с левого бока стелы высечено «Красногвардейцы: Таманский И. П., Конышев И. (исправлено, ранее была надпись „Канышев И.“), Рябинов А. и другие павшие в борьбе с контрреволюцией 1918 года».

Литература

• Выпуски газеты «Известия Рязанского губернского совета рабочих и крестьянских депутатов», 1918.
• «Новая Мещера» Клепиковского района. № 105, от 4 декабря 1965 года.
• «Чекисту было 22…». Газета «Рязанский комсомолец», № 104 от 28 августа 1971.
• «Памятник над Трубежем». Газета «Приокская правда» от 21 декабря 1974.
• «Обелиск на Трубеже». Газета «Приокская правда» от 22 января 1985.
• Памятники искусства и монументы Рязани (1949—1995 гг.). Изд-во Дайджест. Рязань, 1999.
• Перов И. Ф., Кузнецов М. В. История рязанской милиции. — Т.1. Рязань, 2003.
• Материалы и исследования по рязанскому краеведению. Том 8. Рязань, 2005.
• Клепиковская земля История родного края. Учебное пособие по краеведению для учащихся старших классов средней школы п/р проф. Б. В. Горбунова. Рязань, 2006.
• «Удар по забвению». Михаил Ерёмин. Газета «Приокская правда» от 12 мая 2016 года и РИА «7 новостей», 6 мая 2016 года.
• Устные разъяснения дала работник Клепиковской центральной библиотеки Ликий Галина Николаевна

Отрывок, характеризующий Рябинов, Андрей Васильевич

– Что ж вы? – закричал ему Ростов, восторженно озлобленными глазами глядя на него. – Разве вы не слышите; здоровье государя императора! – Пьер, вздохнув, покорно встал, выпил свой бокал и, дождавшись, когда все сели, с своей доброй улыбкой обратился к Ростову.
– А я вас и не узнал, – сказал он. – Но Ростову было не до этого, он кричал ура!
– Что ж ты не возобновишь знакомство, – сказал Долохов Ростову.
– Бог с ним, дурак, – сказал Ростов.
– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.
– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.
– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.
Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…
– Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он.
– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.


– Ну, начинать! – сказал Долохов.
– Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил:
– Так как п'отивники отказались от п'ими'ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т'и начинать сходиться.
– Г…'аз! Два! Т'и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.
– Не…е…т, – проговорил сквозь зубы Долохов, – нет, не кончено, – и сделав еще несколько падающих, ковыляющих шагов до самой сабли, упал на снег подле нее. Левая рука его была в крови, он обтер ее о сюртук и оперся ею. Лицо его было бледно, нахмуренно и дрожало.
– Пожалу… – начал Долохов, но не мог сразу выговорить… – пожалуйте, договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову, и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – к барьеру! – и Пьер, поняв в чем дело, остановился у своей сабли. Только 10 шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но всё улыбаясь; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться.
– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.
– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.