Рябов, Самойла

Само́йла Ря́бов (1813 — не ранее 1880) — русский солдат, участник Кавказской войны.

Происходил из удельных крестьян деревни Симикиной Моршанского уезда Тамбовской губернии. Поступил на военную службу по рекрутскому набору в 1833 г. и был зачислен в Апшеронский пехотный полк.

Летом 1835 г. был направлен со своим полком под командой генерала Клюки-фон-Клугенау к реке Сулак для устройства переправы и выдержал тяжёлый бой с горцами. Основав при переправе укрепление Евгеньевское, Апшеронский полк вернулся на постоянные квартиры в Темир-Хан-Шуру. В конце 1836 г. Рябов с полком, состоя в отряде генерала Фези совершил экспедицию в Чечню, где был всю зиму занят усмирением взбунтовавшихся аулов. Весной 1837 г. Апшеронский полк был направлен в Аварию, в аул Хунзах, где Рябов до 1839 г. нёс гарнизонную службу.

В кампании 1839 г. три батальона Апшеронского полка были отправлены в отряд генерала П. Х. Граббе и находились при осаде Ахульго. Во время штурма Ахульго наибольшие потери понесли 11-я и 12-я роты Апшеронского полка; но сам Рябов, состоя в 11-й роте, не был даже ранен. За отличие при штурме Ахульго Рябов был награждён знаком отличия военного ордена св. Георгия за № 74554. По окончании этого похода Рябов был произведён в унтер-офицеры и с 1840 по 1843 гг. в учебной команде своего полка. Вернувшись в августе 1843 г. в свою 11-ю роту 4-го батальона, Рябов был направлен в аул Цатаных, где его рота (170 человек), кавалерийская полусотня и 2 орудия под общей командой капитана Дементьева составила гарнизон основанного укрепления.

3 сентября 1843 г. укрепление было окружено многотысячным скопищем горцев во главе с Шамилем. 5 сентября, после двухдневного жаркого боя, укрепление Цатаных было взято штурмом. Уцелевшие защитники числом около 25 человек (среди них был и раненый Рябов) были захвачены в плен. Проведя два месяца в плену, в начале ноября Рябов бежал; после нескольких дней скитаний по горам без пищи, вышел к русскому военному посту и был отправлен в Темир-Хан-Шуру. После проведённого дознания выяснилось, что Рябов оказался единственным выжившим защитником Цатаныха. Зачисленный в лучшую в полку гренадерскую роту, Рябов через год, за неспособностью из-за недолеченных ран служить в строю, был переведён в подвижную инвалидную команду № 97; в 1849 году назначен в Ставропольскую комиссариатскую комиссию и оттуда в 1857 г. уволен в звании старшего вахтёра в бессрочный отпуск.

В 1880 г. надворный советник А. В. Державин записал в Ставрополе рассказ Самойлы Рябова о его боевой службе на Кавказе и падении укрепления Цатаных. Этот рассказ был опубликован в 18-м томе «Кавказский сборник» за 1897 год. Рассказ Рябова является одним из тех крайне немногочисленных источников по истории войны на Кавказе, принадлежащих нижним чинам Кавказской армии.

Источники

• Рассказ унтер-офицера Апшеронского полка Самойлы Рябова о его службе на Кавказе // Кавказский сборник, т. 18, 1897.

Отрывок, характеризующий Рябов, Самойла

– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?