Рязанские епархиальные ведомости

«Рязанские Епархиальные Ведомости»

Основана	1865
Прекращение публикаций	1918

К:Печатные издания, возникшие в 1865 годуК:Печатные издания, закрытые в 1918 году

Рязанские Епархиальные Ведомости — официальное печатное издание Рязанской епархии с 1865 по 1918 год.

История

Издание выходило в Рязани с 1 сентября 1865 г. по апрель 1917 год, 2 раза в месяц (1 и 15 числа).

С 1865 по 1877 издательский год считался с 1 сентября, так же велась нумерация газеты. С 1878 издательский год стал считаться с 1 января.

Первоначально издавались при духовной семинарии, затем, с 1867 по 1896, при консистории. С 1889 Ведомости издавались по новой, более обширной программе. В 1897 заведование журналом передали братству святителя Василия. С этого момента официальный отдел редактировал секретарь консистории, а неофициальный до 1911 — кафедральный протоиерей, с 1911 — ректор духовной семинарии.

С апреля 1917 года «Рязанские епархиальные ведомости» выходили как «Голос свободной Церкви». Видимо, на изменение названия повлияли события февральской революции, отречение от престола царя-страстотерпца Николая II, господствовавшие тогда в российском обществе настроения. Однако, несмотря ни на что, «Рязанские епархиальные ведомости» сохраняли православную традицию, не уклоняясь в обновленчество, которое тогда набирало силу, благодаря поддержке новой власти, но выходили со сбоями. К концу 1918 года епархиальное издание перестало существовать.

В 1920-х годах при архиепископе Рязанском и Зарайском Борисе была сделана попытка возродить епархиальную периодическую печать. В этот период Рязанская епархиальная канцелярия выпускала журнал «Циркуляры». Его главным редактором и составителем был сам архиепископ Борис. Очередные номера писались от руки, а затем перепечатывались на машинке и рассылались по благочиниям. «Циркуляры» содержали указы и распоряжения Московского Патриархата, Священного Синода и епархиального архиерея, материалы о текущей жизни Церкви, церковно-исторические сведения, проповеди, поучения и святоотеческое наследие. В «Циркулярах» постоянно помещались материалы, раскрывающие сущность еретического движения обновленчества. В архиве УФСБ России по Рязанской области сохранились тридцать четыре номера «Циркуляров»: 1925 году сотрудники Рязанской епархиальной канцелярии во главе с архиепископом Борисом были привлечены к уголовной ответственности. И выпуск журнала стал одной из статей обвинения. Это тем более прискорбно, что в то же время на территории Рязанской епархии при поддержке официальной власти регулярно выходила полноформатная обновленческая газета «Церковное обновление».

Редакторы

• сентябрь 1865 — июнь 1866 — Д. Правдин
• сентябрь 1865 — сентябрь 1866 — Н. Малинин
• июнь 1866 — сентябрь 1867 — священник Н. Ф. Глебов
• сентябрь 1867 — 1889 протоиерей Лука Воскресенский
• сентябрь 1867 — июнь 1892 — протоиерей Харлампий Романский
• июнь 1892 — июнь 1893 — кафедральный протоиерей Н. Ф. Глебов
• декабрь 1896 — 1896 — протоиерей Фёдор Талеров

С 1896 официальный и неофициальный отделы имели разных редакторов.

Редакторы официального отдела

• 1896 — сентябрь 1903 — Д. Андреев
• апрель 1904 — июнь 1905 — X. Попов
• июнь 1905 — 1906 — протоиерей Фёдор Толеров
• 1907 — март 1909 — Г. Воскресенский
• сентябрь 1909 — январь 1915 — Троицкий
• 1915 — П. Соколов
• 1915 — декабрь 1916 — М. Крылов
• декабрь 1916 — апрель 1917 — X. Говядский

Редакторы неофициального отдела

• январь 1896 — декабрь 1910 — протоиерей Фёдор Талеров
• январь 1911 — апрель 1917 — протоиерей П. Казанский

Программа

В первом номере издатели «Рязанских епархиальных ведомостей» так определяли свои задачи:

Мы смотрим на наше издание как на журнал, назначаемый, главным образом, для честного духовенства и, сообразно с этим, предлагаем его духовенству для заявления и обсуждения общими силами интересующих его вопросов. Конечно, не отвлеченные вопросы должны быть главным образом решаемы в нашем издании… в нашем журнале как издании собственно епархиальном должно быть другое преобладающее содержание, что всякие епархиальные ведомости, следовательно, и наши, должны содействовать возбуждению и удовлетворительному решению, главным образом, практических вопросов, касающихся благоустроения епархиальной жизни. Они должны считать своей задачей — поставлять духовенство в ближайшее соприкосновение с практическими вопросами по епархии, расположить его ближе войти в жизнь действительную. И нашей заботой будет… стараться по мере сил расположить местное духовенство уяснить себе разнообразные нужды свои и потребности и заняться приисканием мер к возможному удовлетворению сим нуждам и к облегчению для нашей епархии умственного и нравственного преуспеяния… Что касается вообще нашего будущего издания, то нам хотелось бы придать ему характер местный… Как всякие, так и наши епархиальные ведомости, если чем могут доставить пользу общецерковной истории, так это именно изучением прежнего и настоящего своей епархии. Наши исторические материалы вообще так скудны, что в собрании и разработке их чувствуется большой недостаток… Смеем надеяться, что все просвещенные люди, знакомые с бытом нашей епархии и в особенности опять наше местное духовенство, которому чаще всего могут встречаться материалы для изучения быта нашей епархии, сочувственно отнесутся к нашему желанию. Стремясь придать своему изданию местный характер, мы вместе с этим не будем, да и не должны, так сказать, замыкаться исключительно в свою епархию и ограничиваться домашним решением строго местных вопросов. Нет, мы сочтем своей обязанностью знакомить, по мере сил, свою епархию с литературной деятельностью других епархий, тем более что многие из сих последних давно опередили нас в решении различных вопросов. Само собой разумеется, что наше издание, будучи изданием, строго епархиальным, должно быть вместе с тем и обще назидательным изданием. На нашей обязанности, между прочим, лежит и возможное ознакомление епархии с церковно-богословской наукой. Статьи ученого, педагогического, назидательного содержания и вообще — все литературные труды, могущие распространять в епархии религиозные и вообще серьезные сведения и поддерживать в народе истинно христианское направление, всегда будут с готовностью напечатаны в нашем издании.

Первоначально Рязанские епархиальные ведомости имели два отдела официальный и неофициальный отделы.

До 1889 неофициальный отдел назывался «Прибавления к Рязанским епархиальным ведомостям». При них приложением был «Миссионерский сборник», с 1891 г., по 6 раз в год.

Официальный отдел содержал распоряжения Святейшего Синода и императора по Рязанской епархии, распоряжения епархиального начальства, информацию о рукоположении в сан, об определении на церковно-священнические места, принятии на службу, увольнении за штат, об исключении из списков в связи со смертью, об освящении церквей. Официальный отдел также публиковал отчеты учебных заведений епархии, училищного совета и других организаций, находящихся в ведении епархии, журналы съездов рязанского духовенства.

Неофициальный отдел, кроме статей богословского характера, публиковал сведения о значительных событиях духовной жизни в Рязани и Рязанской епархии (об открытии и деятельности школ, училищ, церквей, обществ и попечительств). Кроме того, были опубликованы научные труды рязанского духовенства по истории образования (о епархиальном училище, духовной семинарии и духовных училищах, школах), о видных деятелях Рязанской епархии (о митрополите Стефане, архиепископе Симоне, святителе Гаврииле и других), по истории церквей и монастырей Рязанской епархии. Среди них труды Агнцева, священников Добролюбова, Алфеева, Краснова, Лучинского и других.

В 1888 году, в связи с меняющейся ситуацией в российском обществе, издатели «Рязанских епархиальных ведомостей» изменили и программу журнала. Рапорт об этом архиепископа Рязанского и Зарайского Феоктиста был удовлетворен Указом Его Императорского Величества и Святейшим Синодом.

С этого времени журнал включал семь разделов:

• официальный (указы, грамоты, рескрипты, циркуляры и т. п.),
• руководящие статьи (публикации по вопросам общецерковной и епархиальной жизни, в том числе о религиозно-нравственном воспитании народа),
• епархиальные известия (известия о религиозно-нравственном состоянии народа, очерки местных обычаев, суеверий и т. п., известия о пастырской деятельности местного духовенства, о состоянии церковно-приходских школ и других учебных заведений, находящихся в ведении духовенства; сведения о местных ересях и расколах, о выдающихся в сектантстве деятелях и их влиянии на народ; о деятельности епархиальных миссионерских учреждений; о мерах, предпринимаемых местными пастырями в борьбе с сектантством; хроника текущих событий в епархии и в городе Рязани),
• научно-литературный отдел (слова и поучения, научные статьи духовного содержания, краткие библиографические сведения о книгах и изданиях),
• внутренние известия (сведения о важнейших распоряжениях правительства, касающихся общего состояния русской Церкви; о важнейших событиях общецерковной и иноепархиальной жизни в России, краткие новости о важнейших событиях внутренней государственной и общественной жизни России),
• иностранные известия (новости о знаменательных событиях церковной жизни за границей, преимущественно в православных Церквах и славянских государствах, новости о важнейших политических и общественных событиях за рубежом),
• смесь (в этом разделе печатались материалы, которые невозможно было поместить ни в одной из перечисленных рубрик).

Источники

• Рязанские Епархиальные Ведомости // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [ortho-rus.ru/cgi-bin/or_file.cgi?91_4565 Рязанские епархиальные ведомости]

Отрывок, характеризующий Рязанские епархиальные ведомости

Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?