Рязанский кремль

54°38′09″ с. ш. 39°44′54″ в. д.54.6357673° с. ш. 39.7482505° в. д. / 54.6357673; 39.7482505   

Рязанский кремль
Рязанский кремль
Город	Рязань
Статус	Охраняется государством
Количество башен	12
Количество сохранившихся башен	0
Количество ворот	4
Культурное наследие Российской Федерации [kulturnoe-nasledie.ru/monuments.php?id=6210014000 объект № 6210014000]

Ряза́нский кре́мль — древнейшая часть города Рязани, историко-архитектурный музей-заповедник под открытым небом, один из старейших музеев России. Расположен на высоком обрывистом холме, окружённым реками Трубежем и Лыбедью, а также сухим рвом. Памятник архитектуры и заповедник федерального значения, входит в государственный реестр особо ценных объектов народов Российской Федерации.

Управление музеем-заповедником осуществляет Федеральное государственное учреждение культуры «Рязанский кремль»

История

Древний период

Поселения людей на прикремлёвской территории возникли здесь ещё в эпоху мезолита. Археологические раскопки свидетельствуют о крупных поселениях на территории современного Фефёлово Бора в Канищево, микрорайонов в Борках и Рыбацкой улицы.

Славянские племена колонизировали эти места уже VI–VII веке. Ближайшее к будущей крепости крупное Борковское поселение, располагавшееся на Окском острове вело активную торговлю с Византией, странами Востока и Запада. Вторым крупным укреплённым поселением было городище Борисов-Глебов. Позднее оно станет Переяславльской резиденцией архиереев, а затем — Борисоглебской площадью.

Большие скопления поселений в этом районе, а также наличие крупного торгового порта вызвало необходимость строительства укреплённого города — для защиты населения и прилегающих территорий. Этим городом и стал Переяславль-Рязанский.

Основание города

Дата основания кремля Переяславля-Рязанского указана в Следованой псалтыри, хранящейся сегодня в музее-заповеднике:

В лета 6603 (1095) заложен бысть град Переяславль Рязаньской около церкви святого Николы Старого

— следованая псалтырь Ильинской церкви, 1570г., с.378

В XI веке кремль Переяславля-Рязанского представлял собой укреплённую крепость, располагавшуюся в наиболее высокой, северо-западной части современного архитектурного комплекса, на месте существующей сегодня церкви Святого Духа, площадью в 2 гектара. Вокруг крепости располагались слободы и многочисленные неукреплённые поселения, в которых жили крестьяне, рыбаки и бедные ремесленники. Улицы города были вымощены деревом, дворы располагались вплотную друг к другу. Княжеский терем по всей видимости стоял на месте современной Духовской церкви.

Местность вокруг города была занята обширными лесами, две естественные преграды — реки Трубеж и Лыбедь были судоходными. На холме располагались два озера — Быстрое и Карасева, откуда в случае осад брали питьевую воду. Во время половодья обе реки, а также протекающая по близости Ока разливались, превращая Кремлёвский холм в полноценный и неприступный остров.

XII–XV века

Первоначально, Переяславль-Рязанский являлся одной из многих укреплённых крепостей-поселений Рязанского княжества. После уничтожения монголо-татарским войском Батыя столицы княжества — Рязани, в 1285 году архиепископ Василий Рязанский переносит в Переяславль епископскую кафедру, а затем, в середине XIV века сюда же переносится и столица княжества.

Начиная с XII века город растёт, постепенно занимая всю территорию Кремлёвского холма. Это потребовало существенного расширения оборонительных сооружений. Строится новые деревянные стены и башни. Пологий южный склон создавал существенную опасность для обороны города, поэтому в середине XII века началось строительство оборонительного вала и рва перед ним. Вплоть до середины XVII века на нём располагались стены. Литовские летописи XIV века подчёркивают, что главный город княжества расположился в «прирождённом месте оборонном», а его укрепления «производят впечатление столичного замка»

К XV веку рядом с городом строится укреплённый городской острог. Тогда-же начинается каменное строительство. Первым сооружением являлся Успенский собор, дошедший до наших дней в перестроенном виде под именем Христорождественского. Затем была построена каменная Глебовская башня и Архангельский собор
Кремль окружает цепь оборонительный ближних и дальных форпостов: Борисоглебская крепость, Троицкий, Солотчинский, Пощуповский и Богоявленский монастыри. К этому времени кремль, как и сам Переяславль становится начальным пунктом большой засечной черты Московского княжества.

XV–XVII века

К XVI веку вокруг укреплённого города появляются посады — Верхний, Нижний и Торговый, на которых шла оживлённая ремесленная деятельность и торговля. За городом и Острогом располагались слободы: Чернопосадская, Владычная, Затинная, Стрелецкая, Ямская, Выползова.

Внутри кремля сосредоточилась жизнь наиболее состоятельных городских сословий. За стенами располагался двор Переяславльского воеводы, двор и палаты архиепископа, епархиальная канцелярия. Рядом с ними находились конюшни, бондарская мастерская, солодовареные палаты, мельница, склады. Прямо за каменной Глебовской башней, располагавшейся на месте современной Соборной колокольни находился Приказ сыскных дел, городская тюрьма, пороховые и оружейные палаты. Внутри кремлёвских стен также располагались 3 монастыря: Спасский мужской монастырь, Явленский женский и Духовской, 9 церквей, 3 кладбища, продовольственные склады, более двух сотен дворов. Одним из них был двор принадлежавший деду Петра I — Кириллу Полуэковичу Нарышкину. Под восточной стеной города располагался Торговый посад, а под западной — корабельный порт и Рыбацкая слобода. Крепость была окружена многочисленными фруктовыми садами.

Со второй половины XVII века каменное строительство является преобладающим в кремле. Существенно увеличивается в размерах Архиерейские палаты. Строятся Певческий и Консисторский корпуса, Богоявленская церковь с колокольней. В это-же время закладывается новый Успенский собор, так как старый перестал вмещать в себя всех желающих. Новый собор был выстроен к 1692 году — однако из-за ошибок в расчётах, он рухнул в одну ночь. В 1693 году к строительству здания приступает Яков Бухвостов. Ему удалось построить собор в два раза выше предшествующего, с роскошной резьбой, огромными куполами и широким гульбищем, который стал самой грандиозной постройкой России XVII века.

XVIII–XIX века

В XVIII веке в результате расширения Российской империи границы страны отходят глубоко от Рязанского кремля и засечной черты. Военное строительство в Переяславле постепенно сходит на нет, уступая расцвету гражданской архитектуры. Деревянные стены и башни кремля в отсутствии должного ухода постепенно приходят в ветхость.

В 1778 году в результате административно-территориальных реформ Екатерины II Переяславль-Рязанский был переименован в Рязань, и в 1796 году стал центром Рязанской губернии. Одновременно с этим столице новой земли был передан генеральный план развития с чёткими регулярными геометрически-правильными формами улиц и площадей. Обветшавшие стены и башни кремля были снесены, как и множеству других строений. Административная, светская, торговая и культурная жизнь города сосредоточилась в новых центрах. Однако кремль продолжать активно реконструироваться и застраиваться.

В 1789 году началось строительство Соборной колокольни Успенского собора, реконструировался и перестраивался, приобретая современные черты Христорождественский собор. Вплоть до конца XIX века происходили многочисленное перестройки Архиерейского дворца. Речной порт на Трубеже продолжал оставаться основным портовым сооружением города. На Спасском Яру строится каменная церковь.

15 июня 1884 года решением Губернской учётной архивной комиссии было создан Рязанский исторический музей, который впоследствии стал современным историко-архитектурным музеем-заповедником.

В 1895 году на Ильинской площади рядом с кремлём в рамках празднования 800-летия Рязани разбивается Соборный бульвар и появляется Триумфальная арка.

Советское время

Уже в 1918 году решением губернского отдела народного образования все государственные и частные городские музеи, личные коллекции и епархиальное древлехранилище были объединены в единый губернский историко-художественный музей. Главным зданием музея в 1922 году становятся трёхэтажные Архиерейские палаты Рязанского кремля.

Первые реставрационные обследования начали проводится в кремле ещё в 20–30-х годах. В это время активно готовились проекты реставрации и музеефикации архитектурного комплекса, а также территорий, находящихся за пределами города: Солотчинского монастыря и Старой Рязани. В это время в музее работают такие видные специалисты, как археологи В. А. Городцов и А. А. Мансуров, искусствовед Г. К. Вагнер, этнографы Н. И. Лебедева и М. Д. Малинина. Однако дальнейшим реставрационным работам помешала Великая Отечественная война.
Начиная с первых дней войны, и почти до самого её конца на Кремлёвском валу располагалась одна из огневых точек противовоздушной обороны города, а у его подножья — проходят занятия по артиллерийской подготовке. Немецкие бомбардировки не задели кремль — авиаудары приходились по железнодорожному вокзалу и центральной части города.

С начала 1950-х по проекту главного архитектора музея-заповедника И. В. Ильенко начинается прерванная войной масштабная научная реставрация Кремлёвского комплекса. Одной из главных проблем, стоящих перед реставраторами было состояние фундамента Успенского собора, который, как и его предшественник существенно наклонился в сторону, а также состояние Соборной колокольни — которая находилась на опасном расстоянии от края холма. Для реставрации этих объектов были приглашены специалисты метростроя.

В это же время начинается благоустройство кремлёвской территории — появляется Трубежная набережная, зелёные аллеи и площади, подсветка зданий, разбивается Соборный парк. С 1964 года в Успенском соборе начал работу городской планетарий и передвижные музейные выставки. Множество зданий передаётся административным учреждением — в Христорождественском соборе и церкви Богоявления появляется государственный областной архив, Духовскую церковь занимает музейная библиотека, Ильинский храм перестраивается под научный лекторий.

В 1968 году приказом Министерства культуры СССР Рязанский кремль становится историко-архитектурным музеем-заповедником с особым статусом охраны.

Архитектурный ансамбль

Рязанский кремль является архитектурной доминантой центральной исторической части города. Успенский собор и Соборная колокольня спроектированы таким образом, что их силуэты видны с достаточно большого расстояния как в городе, так и за ним. В XVIII – первой половине XX века они являлись естественными визуальными ориентирами при навигации на Оке. В хорошую погоду шпили и купола кремля видны на достаточно большом удалении от города.

Кафедральный Успенский собор и Колокольня являются также логическим архитектурным завершением улицы Соборной.

Кремлёвский холм, вал и ров

Кремлёвский холм естественного происхождения, с трёх сторон опоясывают две реки — Трубеж и Лыбедь. С четвёртой стороны находится рукотворный сухой ров, вырытый городскими жителями в XIII веке. Ров мог заполняться водой, и соединять обе реки, образовывая таким образом непрерывное водное кольцо вокруг холма.
Из грунта, вырытого для рва, был сложен кремлёвский вал. Современная протяжённость вала: 290 метров, современная высота: 18 метров от внешнего дна и 8 метров со стороны Верхнеильинской улицы у кремля. До XVIII века на его вершине располагались оборонительные стены и башни. Два других вала располагались на территории укреплённого острога, примыкавшего к кремлю. Они были полностью срыты во время реконструкции города в XVIII–XIX веках.

Во время Великой Отечественной войны на валу располагался один их пунктов противовоздушной обороны города, а у его подножья находилась артиллерийская школа, проработавшая почти до мая 1945 года.
Улица Кремлёвский вал названа в честь этого оборонительного сооружения.

Ворота и мосты

К XV веку по соседству с кремлём расположился укреплённый острог, в котором жили более бедные городские сословия, а также ремесленники. Кремль и острог соединялись единственным подъёмным Глебовским мостом — во время осад мост поднимался к стенам. Современный каменный Глебовский мост был построен в XIX веке, одновременно со строительством Соборной колокольни. Сегодня он соединяет территорию Соборного парка с кремлём.

В XIII–XVIII веках время максимального развития кремля на его территории находилось четверо ворот, встроенных в башни и ведущих на четыре основных направления от города:

• Глебовские ворота (Глебовская башня) — острог, Большой Московский тракт
• Тайничные ворота (Тайничная башня) — городской причал
• Ипатские ворота (Ипатская башня) — Владимирский тракт
• Рязанские ворота (Рязанская башня) — Большой Рязанский тракт

Кроме Глебовского моста под стенами кремля располагалось ещё два, ведущих через Лыбедь — рядом с Ипатскими и Рязанскими воротами. Все мосты были широкими, выполненными из морёного дуба с перилами.

Стены и башни

Весь период своего существования, Рязанский кремль был деревянным. В XVI веке была построена первая каменная башня — Глебовская, которая находилась на месте современной Соборной колокольни. Городские стены были сложенны из крепкого дубового леса, опоясывали всю территорию Кремлёвского холма. Вершина стен оканчивалась «обломом» — крытой тёсом площадкой, существенно выступающей наружу, что затрудняло взятие стен атакующими. На этой площадке также располагались городские защитники и дозор, которые могли свободно перемещаться по стене от башни к башне.

Городские стены поддерживали 12 башен, названия некоторых из них не сохранились:

1. Глебовская башня (с Глебовскими воротами) — получила название в честь расположения: она смотрела на небольшую укреплённую крепость Борисов-Глебов, которая являлась резиденцией рязанских епископов.
Башня была каменной, с открытой площадкой на которой висел верстовой колокол весом в 11 пудов. На втором этаже башне была устроена надвратная часовня, в которой располагался образ Богоматери Одигитрия, в дальнейшем перенесённый в Ильинский храм.

2. Спасская башня— получила название в честь находившегося в ней Нерукотоворного образа Спасителя, затем перенесённого в собор Спаса-на-Яру.

3. Тайничная башня (с Тайничными воротами) — называлась так благодаря располагавшемуся в ней тайному ходу, который использовался для взятия воды из Трубежа во время осад.

4. Духовская башня — располагалась на территории Духовского монастыря.

5. Ипатская башня (с Ипатскими воротами)

6. Башня № 6

7. Башня № 7

8. Башня № 8

9. Всесвятская башня

10. Рязанская башня (Рязанские ворота) — смотрела на «рязанскую сторону». У подножья башни начинался Большой Рязанский тракт, ведущий в Рязань.

11. Введенская башня

12. Башня № 12

Деревянные стены к XVIII веку пришли в ветхость, и были снесены при утверждении Екатерининского градостроительного плана после 1778 года.

Соборы и церкви

На территории современного историко-архитектурного заповедника располагается 8 церквей: 6 — в отдельно стоящих зданиях, и 2 — внутри гражданских зданий.

• Успенский собор (XVI–XVII вв.) — кафедральный собор Рязанской митрополии РПЦ и города Рязани. Располагается на месте зелейных (пороховых) палат и Приказной избы. Был выстроен архитектором Яковом Бухвостовым на месте обвалившегося белокаменного Успенского собора, построенного его предшественниками. Сегодня в нём располагается самый высокий в России иконостас.
• Христорождественский собор (XV–XIX вв.) — зимний кафедральный собор, самое старое из сохранившихся зданий кремля. Несмотря на его вид, собор был построен в начале XV века как Успенский, и являлся кафедральным для Рязанского княжества. Вплоть до конца XIX века он перестраивался, приобретая свой современный вид. Собор является усыпальницей рязанских князей и княгинь, которые покоятся в нём до сих пор. В левом клиросе собора располагаются мощи святителя Василия Рязанского.
• Архангельский собор (XV–XVII вв.) — собор был построен как княжеская домовая церковь и одновременно — усыпальница рязанских епископов и митрополитов. 22 захоронения располагаются в соборе, в том числе — известного религиозного и общественного деятеля, сподвижника Петра Великого и президента Святейшего Синода Стефана Яворского.
• Спасо-Преображенский собор (XVII в.) — главный собор бывшего Спасского мужского монастыря. Построен на деньги рязанского купца М. Немчинова. Окна здания украшены резными белокаменными наличниками «нарышкинского» стиля, а в нижней части здания располагается пояс высокохудожественных цветных полихромных изразцов.
• Богоявленская церковь (XVII в.) — вторая церковь бывшего Спасского мужского монастыря. Здание располагается вплотную к монастырской стене, рядом со Святыми воротами. Была построена предположительно архитектором В. Зубовым на месте более древней белокаменной церкви XVI века, разрушенной пожаром 1647 года.
• Церковь Святого Духа (XVII в.) — церковь и небольшая часовня рядом построены в 1642 году известным мастером Соли Галицкой В. Х. Зубовым в редком в России двухшатровом стиле. Церковь располагается на месте Духовского монастыря, стоявшего здесь в средневековье.
• Церковь Иоанна Богослова (XX в.) — церковь соединяет два здания духовной семинарии Рязанской митрополии, образуя здание, известное как Гостиница Знати.
• Архиепископская домовая церковь (XVII в.) — находится в западном (левом) крыле Дворца Олега, занимая третий этаж крыла. На первом и втором этажах располагается древлехранилище Рязанской митрополии.

В Соборном парке также находятся две церкви и часовня:

• Ильинский собор (XVII в.) — построен в 1699 году Яковом Бухвостовым на месте деревянной церкви из кирпича рухнувшего второго Успенского собора. В советское время собор был переделан под научный лекторий, позднее в него вплоть до 2000 годов планировалось перевести Дворец бракосочетания.
• Храм Спаса-на-Яру (XVII в.) — построен в 1686 году на небольшом возвышении, называемым Спасским Яром. Сегодня рядом с храмом располагается памятник С. А. Есенину
• Часовня 900-летия Рязани (XX в.) — часовня построена в 1995 году в честь 900-летия города Рязани. В основе архитектурной композиции — древнерусский боевой шлем. С четырёх сторон часовня украшена памятными табличками с краткой историей Рязанского княжества.

См. также

• Список самых высоких православных храмов и колоколен

Литература

• Акульшин П. В., Кирьянова Е. А., Тарабрин Е. Г. и др. Мой родной город Рязань. — Рязань: Приз-Р, 2007. ISBN 978-5-93918-028-3.
• Ильин М. А. Рязань: Историко-архитектурный очерк. Часть первая: XI - начало XX вв. / М. А. Ильин; Институт истории искусств; Оформление худ. Е. А. Ганнушкина. — М.: Гос. изд-во литературы по строительству и архитектуре, 1954. — 180 с. — (Города Советского Союза в памятниках зодчества). — 5 000 экз. (в пер.)
• Кусова И. Г. [www.rusarch.ru/kusova1.htm Кремль Переяславля Рязанского в XVI-XVII веках: социально-функциональная топография. Тезисы доклада на всероссийском симпозиуме «Кремли России» (М., 23–26 ноября 1999 года)] (РусАрх)
• Мельник А. Г. [www.academia.edu/9656135 О датировке Архангельского собора в Рязани] // Третьи Яхонтовские чтения: Материалы научно-практической конференции. — Рязань: Изд-во РИАМЗ, 2005. — С. 246-253. — ISBN 5-902096-14-6.
• Сафонов В, Кабанов В. Голубая Мещера. — М.: Современник, 1988. — C. 7-15. — ISBN 5-270-00002-4.
• Солодовников Д. Переяславль-Рязанский. Прошлое Рязани в памятниках старины. — Рязань: изд. ОИРК, 1922.
• Солодовников Д. Д. Прогулка по Рязанскому Кремлю: Путеводитель / Рисунки П. Ф. Нестерова; ФГБУК «Рязанский историко-архитектурный музей-заповедник». — Перепеч. с изд. 1929 г. — Рязань: Изд-во РИАМЗ, 2012. — 24 с. — (Общество исследователей Рязанского края; вып. 1). — 5000 экз. — ISBN 978-5-902096-39-9. (обл.)

Ссылки

• [ryazankreml.ru/ Рязанский кремль — официальный сайт]
• [www.museum.ru/m590 Рязанский кремль на сайте Музеи России]

Отрывок, характеризующий Рязанский кремль

Как только Наташа, сидевшая у изголовья князя Андрея, узнала о приезде княжны Марьи, она тихо вышла из его комнаты теми быстрыми, как показалось княжне Марье, как будто веселыми шагами и побежала к ней.
На взволнованном лице ее, когда она вбежала в комнату, было только одно выражение – выражение любви, беспредельной любви к нему, к ней, ко всему тому, что было близко любимому человеку, выраженье жалости, страданья за других и страстного желанья отдать себя всю для того, чтобы помочь им. Видно было, что в эту минуту ни одной мысли о себе, о своих отношениях к нему не было в душе Наташи.
Чуткая княжна Марья с первого взгляда на лицо Наташи поняла все это и с горестным наслаждением плакала на ее плече.
– Пойдемте, пойдемте к нему, Мари, – проговорила Наташа, отводя ее в другую комнату.
Княжна Марья подняла лицо, отерла глаза и обратилась к Наташе. Она чувствовала, что от нее она все поймет и узнает.
– Что… – начала она вопрос, но вдруг остановилась. Она почувствовала, что словами нельзя ни спросить, ни ответить. Лицо и глаза Наташи должны были сказать все яснее и глубже.
Наташа смотрела на нее, но, казалось, была в страхе и сомнении – сказать или не сказать все то, что она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
Княжна Марья поняла все.
Но она все таки надеялась и спросила словами, в которые она не верила:
– Но как его рана? Вообще в каком он положении?
– Вы, вы… увидите, – только могла сказать Наташа.
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.
– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.

Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.

Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»

Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.



Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.