Рёгнвальд IV (король Мэна)

Рёгнвальд IV Годредарсон др.-сканд. Rögnvaldr Guðrøðarson гэльск. Raghnall mac Godhfhraidh, Raghnall mac Gofhraidh, Raghnall mac Gofraidh, Raghnall Ua Gofraidh an Mhearáin, Ragnall mac Gofraid (англ. Ragnall Godredsson<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Рёгнвальд Годредарсон, король Островов, Хроники Мэна</td></tr>
Король Мэна и Островов
1187 — 1226
Предшественник:	Годред II Олафссон
Преемник:	Олаф III Чёрный
Вероисповедание:	католичество
Смерть:	14 февраля 1229(1229-02-14) Тинвальд, остров Мэн
Место погребения:	Аббатство Сент-Мэри в Фарнессе, Камбрия, Англия
Род:	Крованы
Отец:	Годред II Олафссон
Дети:	Годред III

Рёгнвальд IV Годредарсон (др.-сканд. Rögnvaldr Guðrøðarson, гэльск. Raghnall mac Godhfhraidh, Raghnall mac Gofhraidh, Raghnall mac Gofraidh, Raghnall Ua Gofraidh an Mhearáin, Ragnall mac Gofraid, англ. Ragnall Godredsson) (умер 14 февраля 1229) — король Мэна и Островов (1187—1226), старший сын Годреда II Олафссона, короля Островов и Дублина. Его отец назначил свои наследником младшего сына Олафа, но после смерти Годреда в 1187 году мэнцы избрали своим королём его старшего брата Рёгнвальда, так как Олаф был еще ребёнком. Рёгнвальд управлял Королевством Островов в течение почти сорока лет, пока в 1226 году не был свергнут своим братом Олафом.

Известный в одном из скандинавских источников как «величайший воин в западных землях», король Рёгнвальд Годредарсон предоставил шотландскому королю Вильгельму Льву военную помощь против оркнейского ярла Харальда Маддадссона. В течение короткого времени отряды Рёгнвальда захватили область Кейтнесс, принадлежавшую Харальду Маддадссону. Как и его предшественники, Рёгнвальд был тесно связан с правителями Северного Уэльса. Его неназванная дочь была обручена с Родри ап Оуайном, лордом Западного Гвинеда (1135—1195). В 1193 году Рёгнвальд оказал военную помощь Родри против его противников в Уэльсе. Рёгнвальд также был вовлечен в ирландские дела, так как он был шурином англо-нормандского феодала Джона де Курсии оказывал ему военное содействие.

Король Мэна Рёгнвальд Годредарсон признавал ленную зависимость от королей Англии Иоанна Безземельного (1205) и Генриха III Плантагенета (1219). Взамен английские монархи обещали Рёгнвальду военную помощь против любых его противников. Рёгнвальд обязался защищать интересы Английского королевства в Ирландском море. В первой половине 13 века норвежские короли стали вновь претендовать на Гебридские острова, в 1210 году острова стали жертвой разорительной военной экспедиции. Король Мэна Рёгнвальд вынужден был признать вассальную зависимость от короля Норвегии Инги Бордссона (1204—1217). В 1219 году мэнский король Рёгнвальд признал себя ленником папы римского Гонория III и обязался платить вечную дань папскому престолу.

Олаф Чёрный, младший сводный брат Рёгнвальда, получил во владение остров Льюис-энд-Харрис и был недоволен своим доменом. Он попросил у старшего брата увеличить его владения, но был схвачен и отправлен в Шотландию, где король Вильгельм Лев заключил его в тюрьму, в которой он провёл около семи лет. В 1214 году после смерти Вильгельма Льва Олаф был освобожден из заключения и вернулся из Шотландии на острова. Олаф примирился с Рёгнвальдом, который устроил его брак с сестрой своей жены. Позднее Олаф добился от церкви аннулирования этого брака и вторично женился на Кристине, дочери шотландского магната Ферхара, графа Росса. В 1220-х годах между обоими братьями началась междоусобица за королевский престол. Рёгнвальд заключил военный и династический союз с Аланом фиц Роландом, лордом Галлоуэя (ум. 1234). Дочь Рёгнвальда была выдана замуж за Томаса, внебрачного сына Алана. Мэнцы, недовольные этим союзом, в 1226 году свергли с трона Рёгнвальда и провозгласили новым королём его брата Олафа Черного. При военной поддержке Алана Галлоуэя Рёгнвальд начал борьбу со своим сводным братом Олафом за возвращение власти над Мэном и островами. 14 февраля 1229 года в битве при Тинвальде Рёгнвальд потерпел окончательное поражение от Олафа и был убит. Его тело было похоронено в аббатстве Сент-Мэри в Фернессе.

Происхождение

Рёгнвальд был сыном Годреда II Олафссона, короля Островов (ум. 1187) и членом скандинавской династии Крованов. В середине 12 века его отец Годред Олафссон унаследовал Королевство Островов, включавший Гебриды и остров Мэн. Вскоре он столкнулся со своим зятем Сомерлендом, лордом Аргайла (ум. 1164), который стремился подчинить близлежащие Гебридские острова. Сомерленд был женат на Рагнхильде, дочери короля Островов Олафа I. В 1156 году Сомерленд разгромил в битве Годреда и захватил Королевство Островов. В 1164 году после смерти Сомерленда Годред Олафссон вернул себе власть над Мэном и частью Гебрид, но потомки Сомерленда (клан Сомерли) сохранили за собой Внутренние Гебридские острова.

У Годреда была одна дочь Аффрика (ум. 1229) и три сына: Рёгнвальд, Иварр и Олаф. Женой Годреда Олафссона была с 1176/1177 года ирландская принцесса Финдгуала инген Нейл, внучка верховного короля Ирландии. Сам Годред видел своим наследником младшего сына Олафа, который был рожден в законном браке с Финдгуалой. В 1187 году после смерти мэнского короля Годреда жители избрали новым королём Мэна его старшего сына Рёгнвальда, так как его сводный брат Олаф был еще ребенком. Рёгнвальд был старшим сыном Годреда, но его матерью была наложница-ирландка.

Отношения Рёгнвальда с Олафом

Согласно Хроникам Мэна, Рёгнвальд передал в удельное владение своему брату Олафу остров Льюис. Хроники описывают этот остров как гористый и скалистый, полностью непригодный для земледелия. Его небольшое население жило за счет охоты и рыболовства. На самом же деле Льюис является северной частью острова Льюис-энд-Харрис. Из-за бедности своих владений Олаф не был в состоянии поддерживать себя и своих воинов. Хроники Мэна заявляют, что Олаф отправился к старшему брату Рёгнвальду, который тогда находился на Гебридах, и попросил его увеличить свой домен. В ответ Рёгнвальд приказал схватить Олафа и отправил его к своему союзнику, королю Шотландии Вильгельму Льву, который заключил его в темницу. В шотландском заключении Олаф провел почти семь лет. В 1214 году после смерти Вильгельм Льва Олаф был свобожден из заключения и вернулся на острова. Олаф и Рёгнвальд встретились на острове Мэн, после чего Олаф отправился в паломничество в Сантьяго-де-Компостела в Испании.

Отношения с Вильгельмом Львом

Шотландский король Вильгельм Лев (1165—1214) столкнулся с рядом восстаний во время своего правления. В 1160-х годах оркнейский ярл Харальд Маддадссон (ум. 1206), развелся с первой женой и вторично женился на Хварфлод (по другим данным — Гормлет), дочери мормэра Морея Малькольма. Это стало поводом для напряженности между Харальдом и шотландским королём. В 1196 году Харальд Маддадссон, похоже, получил под свой контроль область Морей. Шотландский король Вильгельм назначил новым ярлом Оркни и Кейтнесса Харальда Эйрикссона. Харальд Эйрикссон, пользовавшийся поддержкой короля Вильгельма Льва, стал соправителем Харальда Маддадссона. В 1196 году ярл Оркнейский согласился выплачивать шотландскому королю дань за право владения Кейтнессом. В 1198 году по приказу последнего Харальд Эйрикссон был убит, а Харальд Маддадссон восстановил свою единоличную власть. «Сага об оркнейцах» сообщает, что шотландский король Вильгельм Лев, недовольный тем, что Оркнейский ярл Харальд взял под свой контроль Кейтнесс, поручил королю Мэна Рёгнвальду вступить в конфликт от имени короля Шотландии. Рёгнвальд с большим войском высадился в Кейтнессе и полностью подчинил эту область. С приходом зимы Рёгнвальд вернулся на острова, оставив трех наместников в Кейтнессе. Вскоре оркнейский ярл Харальд Маддадссон вернул Кейтнесс под свой контроль.

Английский хронист Роджер Ховеденский также упоминает об участии мэнского короля Рёгнвальда Годредарсона в борьбе между королём Вильгельмом Шотландским и оркнейским ярлом Харальдом Маддадссоном. Рёгнвальд находился в родстве с констеблем Шотландии Роландом фиц Утредом, лордом Голлоуэя (ум. 1200).

Политика Рёгнвальда по отношению к соседям

Династия Крованов имела длительные связи с валлийскими правителями королевства Гвинед. Король Мэна Рёгнвальд принимал участия в междоусобицах валлийских князей. В 1190 году Родри II ап Оуайн, лорд Западного Гвинеда (1170—1195) был изгнан из Англси Лливелином вместе с Грифидом и Маредидом, сыновьями Кинана Мерионидского (ум. 1174). Хроника принцев сообщала, что Рёгнвальд поддерживал Родри в его повторном захвате Англси в 1194 году.

Аффрика, сестра короля Мэна Рёгнвальда, была женой англо-нормандского феодала Джона де Курси (1160—1219), сыгравшего важную роль в завоевании Ирландии. В 1204 году Джон де Курси потерпел поражение от Гуго де Ласи и лишился своих ирландских владений. Английский король пожаловал его домен своему приверженцу Гуго де Ласи (ум. 1242). В 1205 году Джон де Курси поднял восстание против королевской власти и получил военную помощь от своего шурина, мэнского короля Рёгнвальда. Хроники Мэна сообщают, что Джон де Курси с мэнскими отрядами высадился в Ирландии и осадил замок Дандрум, но был отражен Уолтером де Ласи (ум. 1241). Анналы Лох Ки сообщают, что Джон де Курси прибыл в Ирландию с мэнским флотом, но потерпел поражение от де Ласи.

В феврале 1205 года английский король Иоанн Безземельный принял короля Мэна Рёгнвальда по свой протекторат. В апреле 1206 года Рёгнвальд посетил Англию, где принес ленную присягу Иоанну. В 1210 году Иоанн Безземельный предпринял экспедицию в Ирландию с флотом из 500 кораблей. Часть английского войска высадилась на острове Мэн и в течение двух недель разоряла остров, взяв заложников.

Между Норвегией и Англией

В период между кончиной короля Норвегии Магнуса Голоногого (1093—1103) и началом правления Хакона IV Хаконарсона (1217—1263) норвежское влияние на островах было незначительным из-за длительной гражданской войны в Норвегии. В середине 12 века Годред Олафссон, отец Рёгнвальда, совершил поездку в Норвегию, где принес оммаж королю Инге Харальдссону (1136—1161). Нормандский хронист Роберт де Ториньи (ум. 1186) сообщал о встрече английского короля Генриха III Плантагенета с епископом Островов Вильгельмом, где было указано, что короли Островов обязаны платить норвежским королям десять марок золота.

В 1210 году норвежский король Инге Бордссон (1204—1217) организовал карательную экспедицию на острова, которые были разграблены. Король Мэна Рёгнвальд и его сын Годред отправились в Норвегию, где принесли ленную присягу на верность королю Инги, который утвердил за ними их владения.

В мае 1212 года мэнский король Рёгнвальд совершил поездку в Англию, где принес новую ленную присягу Иоанну Безземельному. Английский король Иоанн приказал своим сенешалям и наместникам в Ирландии оказывать Рёгнвальду военную помощь против норвежских викингов. Со своей стороны Рёгнвальд был обязан защищать интересы Англии в регионе Ирландского моря. В 1218 и 1219 годах мэнский король Рёгнвальд дважды ездил ко двору нового английского короля Генриха III Плантагенета, сына и преемника Иоанна Безземельного. Осенью 1219 года, находясь в Лондоне, Рёгнвальд передал остров Мэн под верховную власть папы римского Гонория III и обещал платить папскому престолу 20 марок стерлингов в качестве вечной дани.

Борьба Рёгнвальда и Олафа за престол

Хроники Мэна сообщают, что после возвращения Олафа из паломничества Рёгнвальд женил его на сестре своей жены. Олаф вновь получил от брата во владение остров Льюис-энд-Харрис. При содействии нового епископа Островов Реджинальда позднее Олаф был разведен со своей женой на том основании, что раньше у него была наложница, которая являлась кузиной его жены. После развода Олаф вторично женился на Кристине, дочери шотландского магната Ферхара, графа Росса (ум. 1251). Хроники Мэна рассказывают, что королева, жена Рёгнвальда, стремилась посеять рознь между сводными братьями. Она тайно приказала своему сыну Годреду схватить и умертвить Олафа. Годред собрал силы на острове Скай и напал на Льюис-энд-Харрис, опустошив большую часть удела своего дяди. Однако Олаф смог спастись и бежал в Шотландию под защиту своего тестя, графа Росса Ферхара. Вскоре Олаф собрал силы и напал на Годреда на острове Скай. Годред был разбит в бою и взят в плен. Его сторонники были казнены, а он сам ослеплен и кастрирован.

В 1224 году Олаф с флотом из 32 кораблей высадился на острове Мэн и встретился со своим старшим братом Рёгнвальдом в Рональдсвэе. Братья приняли решение о разделе королевства: Рёгнвальд сохранял королевский титул и остров Мэн, а Олаф получал Внешние Гебридские острова. Для борьбы против младшего брата Олафа мэнский король Рёгнвальд заключил военно-династический союз с крупным шотландским феодалом Аланом, лордом Галлоуэя (ум. 1234). В 1225 году Рёгнвальд и Алан совершили совместную военную экспедицию на подконтрольные Олафу острова, но местные жители сохранили верность своему сюзерену. В 1225—1226 году Рёгнвальд выдал свою неназванную дочь замуж за Томаса, внебрачного сына лорда Галлоуэя. В 1226 году мэнцы, недовольные альянсом Рёгнвальда с Аланом, лордом Галлоуэя, свергли его с престола и провозгласили новым королём его младшего брата Олафа Чёрного. Рёгнвальд бежал под защиту своего союзника и родственника Алана, лорда Галлоуэя.

В 1228 году, когда король Олаф и его военачальники находились на Гебридах, Рёгнвальд, Алан и его брат Томас фиц Роланд, граф Атолл, совершили нападение на остров Мэн. Захватчики полностью опустошили южную часть острова. Алан Галлоуэйский оставил на острове приставов для сбора дани и отправился обратно в Галлоуэй. После этого Олаф вернулся на остров Мэн и подчинил его свой власти. В январе 1229 года Рёгнвальд с пятью кораблями отплыл из Галлоуэя и высадился на острове Мэн, где сжег корабли Олафа. Рёгнвальд подчинил своей власти южную часть острова. 14 февраля 1229 года в битве при Тинвальде Олаф разгромил войско Рёгнвальда, который сам был убит. Исландские саги подтверждают версию о смерти Рёгнвальда в сражении. Хроники Ланеркоста сообщают, что Рёгнвальд был убит своими же сторонниками.

У Рёгнвальда был единственный сын Годред, король Островов (1230/1231), который также вёл борьбу против своего дяди Олафа и был убит его сторонниками на острове Льюис-энд-Харрис.

Источники

• McDonald, RA (1997). The Kingdom of the Isles: Scotland’s Western Seaboard, c. 1100-c. 1336. Scottish Historical Monographs (series vol. 4). East Linton: Tuckwell Press. ISBN 978-1-898410-85-0.
• McDonald, RA (2004). «Coming in From the Margins: The Descendants of Somerled and Cultural Accommodation in the Hebrides, 1164—1317». In Smith, B. Britain and Ireland, 900—1300: Insular Responses to Medieval European Change. Cambridge: Cambridge University Press. pp. 179–198. ISBN 0-511-03855-0.
• McDonald, RA (2007a). «Dealing Death from Man: Manx Sea Power in and around the Irish Sea, 1079—1265». In Duffy, S. The World of the Galloglass: Kings, Warlords and Warriors in Ireland and Scotland, 1200—1600. Dublin: Four Courts Press. pp. 45–76. ISBN 978-1-85182-946-0
• McDonald, RA (2007b). Manx Kingship in its Irish Sea Setting, 1187—1229: King Rǫgnvaldr and the Crovan Dynasty. Dublin: Four Courts Press. ISBN 978-1-84682-047-2.
• McDonald, RA (2008). «Man, Ireland, and England: The English Conquest of Ireland and Dublin-Manx Relations». In Duffy, S. Medieval Dublin. Vol. 8, Proceedings of the Friends of Medieval Dublin Symposium 2006. Dublin: Four Courts Press. pp. 131–149. ISBN 978-1-84682-042-7
• McDonald, RA (2012a). «The Manx Sea Kings and the Western Oceans: The Late Norse Isle of Man in its North Atlantic Context, 1079—1265». In Hudson, B. Studies in the Medieval Atlantic. The New Middle Ages. New York: Palgrave Macmillan. ISBN 9781137062390
• McDonald, RA (2012b). «The Manx Sea Kings and the Western Oceans: The Late Norse Isle of Man in its North Atlantic Context, 1079—1265». In Hudson, B. Studies in the Medieval Atlantic. The New Middle Ages. New York: Palgrave Macmillan. ISBN 978-0-230-12083-9

Отрывок, характеризующий Рёгнвальд IV (король Мэна)

– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.