Рюйш, Фредерик

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Рёйс Фредерик»)
Перейти к: навигация, поиск
Фредерик Рюйш
Frederik Ruysch

Портрет Ф. Рюйша в старости (худ. Ян Ванделаар)
Дата рождения:

28 марта 1638(1638-03-28)

Место рождения:

Гаага, Нидерланды

Дата смерти:

22 февраля 1731(1731-02-22) (92 года)

Место смерти:

Амстердам, Нидерланды

Страна:

Научная сфера:

ботаника, анатомия

Учёная степень:

доктор медицины[1]

Альма-матер:

Лейден

Научный руководитель:

Иоганн ван Хорне

Систематик живой природы
Названия растений, описанных им, могут отмечаться сокращением «Ruysch»

С точки зрения Международного кодекса ботанической номенклатуры научные названия растений, обнародованные до 1 мая 1753 г., не считаются действительно опубликованными, и в современной научной литературе это сокращение практически не встречается.

[www.ipni.org/ipni/idAuthorSearch.do?id=8767-1 Персональная страница] на сайте IPNI

Фредерик Рюйш (правильнее: Фредерик Рёйс, нидерл. Frederik Ruysch, 16381731) — нидерландский анатом, изучал медицину в Лейдене; с 1665 г. — профессор анатомии, а с 1685 году и ботаники в Амстердаме. Автор анатомической коллекции Кунсткамеры.

Рюйш обработал учение о лимфатических сосудах; всемирную известность получил его способ сохранять анатомические препараты и бальзамировать трупы посредством так называемый liquor balsamicus, a также неизвестный в настоящее время способ наполнять тонкие кровеносные сосуды затвердевающей жидкостью. Рюйш основал первый после музея Ворма и Бартолина в Дании анатомический музей.





Семья

Родился 28 марта 1638 года в Гааге в семье государственных служащих. Его прадед, Рюйш Клаас был пансионарием Амстердама, а затем был назначен фискальным адвокатом от провинции Голландия и семья переехала в Гаагу. Дед — Гейсберг Рюйш — служил нотариусом и клерком при Штатах провинции Голландия, а затем секретарём общенидерландской Счётной палаты. После его смерти в 1624 году его должность занимает его старший сын, клерк в канцелярии Генеральных штатов. Освободившееся место клерка занял третий сын Гейсберта — Хендрик Рюйш. После этого он получает возможность жениться и в 1625 году он женится на Анне ван Берхен. У них родилось шестеро детей. В 1638 году рождается последний сын — Фредерик и, почти сразу после его рождения, Хендрик Рюйш умирает.

Образование

Фредерик Рюйш поступает в ученики аптекаря, так как эта профессия, помимо юриспруденции, практиковалась в его семье. Рюйш увлекается изучением анатомии. Переодевшись в простую одежду, он ночью приходил на кладбище с могильщиками, изучал трупы в раскопанных могилах, сравнивал степень разложения с условиями погребения, если попадались могилы с уже разложившимися телами — забирал кости для изучения. Также он проверял теории того времени, например о том, что волосы и ногти растут и после смерти, а также о том, что трупы поедаются червями.

В 1660 году он покупает аптеку и уже в 1661 году досрочно сдаёт экзамен и получает звание Магистра медицины и открывает свою практику. Доходы от аптеки позволяют ему завести семью и в том же году он женится на дочери художника и архитектора Питера Поста (нидерл. Pieter Post) — Марии Пост.

Фредерик Рюйш продолжил обучение в Лейдене и в 1664 году защищает докторскую диссертацию. Занимался изучением печени и селезёнки, пытаясь найти новые способы сохранения частей тела. Рюйш пытался создать препараты, на которых можно будет рассмотреть мельчайшие детали. Одним из таких способов было высушивание органа, сосуды которого были перевязаны и надуты воздухом, который закачивали с помощью специальных трубочек. Промыв телячью селезёнку и вымыв из сосудов всю кровь он перевязал их и накачал воздухом, затем высушил на ветру. Увидев волокна в одном из таких препаратов, профессор Франс де ла Боэ (нидерл. Franciscus de le Boë Sylvius) написал в своей книге, что человеческая селезёнка так же состоит из волокон.

Исследуя грудную железу вола, надув сосуды, он обнаружил ранее неизвестный сосуд, которым оказалась бронхиальная артерия. Он зарисовал сосуд, но о своём открытии решил не сообщать.

С 1663 года Рюйш начинает коллекционировать свои лучшие препараты.

Примерно с 1622 года различные анатомы изучали лимфатическую систему, Нильс Стенсен определил, что жидкость («хилус» или «млечный сок») по лимфатическим сосудам течёт в одном направлении и предположил наличие в них клапанов, однако из-за тонкости и прозрачности сосудов их было невозможно увидеть. Другой анатом, Луи де Билс, был с этим не согласен. Фредерик Рюйш решил использовать свой метод и надуть сосуды, но они были такие мелкие, что пришлось заказать специальные микротрубочки, которые для него изготовил Самуэль ван Мюссенбрук. После того, как Рюйш перевязал и надул сосуды, стали видны клапаны. Своё открытие он опубликовал в работе «Открытие клапанов в водных и млечных сосудах» (нидерл. Dilucidatio valvularum in vasis lymphaticis et lacteis). Однако, до него эти клапаны уже были открыты Яном Сваммердамом, который их зарисовал. В книге также содержалось ещё 26 анатомических очерков, включая описание открытой им бронхиальной артерии. Препарат лимфатических сосудов с клапанами хранился в коллекции Рюйша, о чем он писал в 1690 году:

Скелетик четырёхмесячного человеческого плода, держащий в руке пучок водяных сосудов, которые я 25 лет назад извлёк из тела, надул воздухом и сохранил таким образом, что клапаны всё ещё отчётливо видны. Сколько же усилий скрывается за этими красивыми предметами!

— Ф. Рюйш «Все труды по анатомии, медицине и хирургии»[2]

Пётр I

Пётр Великий, будучи в Амстердаме в 1698 году, весьма часто посещал анатомический театр Рюйша; рассказывают, что в первое своё посещение царь был так поражён при виде трупа ребёнка, который сохранился так хорошо, что казался живым и с улыбкой на устах, — что не мог воздержаться, чтобы не поцеловать его. Потом царь много раз возвращался к Рюйшу, запросто обедал с ним и присутствовал на его лекциях: ходил с ним в госпиталь Св. Петра, где для этого была проделана особая дверь, чтобы избавить царя от взглядов любопытной толпы.

Пётр I поддерживал отношения с Рюйшем и позже: так, в 1701 году он послал Витзеку несколько экземпляров ящериц и червей с условием, чтобы половина из них была отдана Рюйшу; последний в благодарность послал царю несколько редких экземпляров животных Восточной и Западной Индии и в письме надавал царю наставления, как червяков кормить листьями, как прокалывать бабочек и т. д., и просил прислать из Москвы бабочек и гадин и из Азова разных зверьков и рыб.

«Урок анатомии Фредерика Рюйша»,
(худ. Ян ван Нек, 1683).
Амстердамский исторический музей

В 1703 году открыл вомероназальный орган (у человека)[3].

Во время второго заграничного путешествия царь купил в 1717 г. анатомический кабинет Рюйша за 50 000 флоринов; Рюйш также сообщил Петру свой удивительный способ бальзамирования трупов, который раньше хотел продать Арескину за 50 000 флоринов; хотя способ был сообщён царю по секрету, но Пётр передал его Блюментросту, последний — Шумахеру, а этот — лейб-медику Ригеру, который, покинув Россию, распубликовал его в «Notitia rerum naturalium» (статья Animal).

Находящиеся в музее Академии наук в Петербурге (Кунсткамера) препараты, приготовленные Рюйшем, превосходно сохранились до настоящего времени. Часть коллекций Рюйш продал польскому королю Станиславу, который их подарил Виттенбергскому университету.

Сочинения Рюйша

  • Dilucidatio valvularum in vasis lymphaticis et lacteis. Hagae-Comitiae, ex officina H. Gael, 1665; Leiden, 1667; Amsterdam, 1720. 2. Aufl. 1742.
  • «Opera anatomico-medico-chirurgica» (Амстердам, 1737, 4 т.),
  • «Thesaurus anatomicus octavus» (Амстердам, 1709).
  • Ср. Schreiber, «Historia vitae et meritorum Friderici Ruysch» (Амстердам, 1732).
  • Disputatio medica inauguralis de pleuritide. Dissertation, Leiden, 1664.
  • Museum anatomicum Ruyschianum, sive catalogus rariorum quae in Authoris aedibus asservantur. Amsterdam, 1691. 2. Aufl. 1721; 3. Aufl. 1737.
  • Catalogus Musaei Ruyschiani. Praeparatorum Anatomicorum, variorum Animalium, Plantarum, aliarumque Rerum Naturalium. Amsterdam: Janssonio-Waesbergios, 1731.
  • Observationum anatomico-chirurgicarum centuria. Amsterdam 1691; 2. Aufl. 1721: 3. Aufl. 1737.
  • Epistolae anatomicae problematicae. 14 Bände. Amsterdam, 1696—1701.
  • [ruysch.dpc.uba.uva.nl/cgi/t/text/pageviewer-idx?c=ruysch;q1=ruysch;rgn=full;idno=ruysch.001 Het eerste Anatomisch Cabinet. Amsterdam, Johan Wolters, 1701]
  • [ruysch.dpc.uba.uva.nl/cgi/t/text/pageviewer-idx?c=ruysch;q1=ruysch;rgn=full;idno=ruysch.001 Thesaurus anatomicus. 10 Delen. Amsterdam, Johan Wolters, 1701—1716.]
  • Adversarium anatomico-medico-chirurgicorum decas prima. Amsterdam 1717.
  • [ruysch.dpc.uba.uva.nl/cgi/t/text/pageviewer-idx?c=ruysch;q1=ruysch;rgn=full;idno=ruysch.011 Curae posteriores seu thesaurus anatomicus omnium precedentium maximus. Amsterdam, 1724.]
  • Thesaurus animalium primus. Amsterdam, 1728. 18: Amsterdam, 1710, 1725.
  • [ruysch.dpc.uba.uva.nl/cgi/t/text/pageviewer-idx?c=ruysch;q1=ruysch;rgn=full;idno=ruysch.012 Curae renovatae seu thesaurus anatomicus post curas posteriores novus. Amsterdam, 1728.]
  • Gemeinsam mit Herman Boerhaave: Opusculum anatomicum de fabrica glandularum in corpore humano. Leiden, 1722; Amsterdam, 1733.
  • Tractatio anatomica de musculo in fundo uteri. Amsterdam, 1723.
  • Opera omnia. 4 Bände. Amsterdam, 1721.
  • Opera omnia anatomico-medico-chirurgica huc usque edita. 5 Bände. Amsterdam, 1737.
  • Herbarivm Rvyschianvm, in Mvsei Imperialis Petropolitani, vol. 1, pars secvnda. Petropolitanae, 1745.

Напишите отзыв о статье "Рюйш, Фредерик"

Примечания

  1. De pleuritide, 1664
  2. Frederik Ruysch. [www.nlm.nih.gov/exhibition/dreamanatomy/da_g_I-C-1-04.html Все труды по анатомии, медицине и хирургии] = Alle de ontleed-genees-en heelkundige werken van Fredrik Ruysch. — Amsterdam: Janssoons van Waesberge, 1744. — С. 198.
  3. [nature.web.ru/db/msg.html?mid=1159280 Калуев А. В. «Вомероназальный орган и его роль в формировании поведения человека»]

Литература

Ссылки

  • [ruysch.dpc.uba.uva.nl/cgi/t/text/text-idx?page=home;c=ruysch;cc=ruysch;lang=en De anatomische preparaten van Frederik Ruysch]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Рюйш, Фредерик

– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.


– Ну, начинать! – сказал Долохов.
– Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил:
– Так как п'отивники отказались от п'ими'ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т'и начинать сходиться.
– Г…'аз! Два! Т'и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.
– Не…е…т, – проговорил сквозь зубы Долохов, – нет, не кончено, – и сделав еще несколько падающих, ковыляющих шагов до самой сабли, упал на снег подле нее. Левая рука его была в крови, он обтер ее о сюртук и оперся ею. Лицо его было бледно, нахмуренно и дрожало.
– Пожалу… – начал Долохов, но не мог сразу выговорить… – пожалуйте, договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову, и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – к барьеру! – и Пьер, поняв в чем дело, остановился у своей сабли. Только 10 шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но всё улыбаясь; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться.
– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.
– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.