Рёкан Тайгу

Рёкан Тайгу
良寛大愚
статуя Рёкана
Имя при рождении:	Ямамото Эйдзо/Эдзо
Дата рождения:	1758(1758)
Место рождения:	Ниигата, Япония
Дата смерти:	1831(1831)
Гражданство:
Род деятельности:	поэт

Рёкан Тайгу (яп. 良寛大愚) (1758—1831) — японский писатель, философ, каллиграф и мыслитель

Родители

Рёкан (настоящее имя Ямамото Эйдзо/Эдзо) родился в конце 1758 года в небольшом рыбацком селе Идзумодзаки, что в провинции Этиго (ныне префектура Нигато), в семье старосты этой деревни, местного синтоистского священника. Отец Рёкана был обвинен в мятеже, направленном на реставрацию в стране императорской власти, и в 1795 г. покончил жизнь самоубийством, утопившись в реке Кацура. Мать будущего поэта, философа и прекрасного каллиграфа была родом с острова Садо, что на Японском море, и кроме Рёкана, родила еще трех мальчиков и трех девочек.

Молодые годы

Поскольку семья Рёкана была достаточно зажиточной, все дети смогли получить хорошее по тому времени образование. Сам Рёкан до восемнадцати лет учился в конфуцианской школе города Дзидзодо, где, кроме китайского языка, изучал китайскую классическую литературу, а также философско-религиозные трактаты Конфуция, Лао-цзы и других известных китайских и японских философов и религиозных деятелей, в частности Кукая, Сайтё, Эйсая, Догэн. Несмотря на то, что он, как старший сын, должен заменить своего отца на посту синтоистского священника и старосты села, Рёкан уговаривает отца отпустить его в монастырь Косьодзи, находившийся с соседнем селе Амадзё и принадлежал к дзен-буддийской секте Сото, основанной Догэн.

Дальнейшая жизнь

Вместе со своим новым учителем Кокусэном, юноша путешествует в город Тамасима, на побережье Внутреннего Японского моря, и после возвращения из этой поездки в 1779 году окончательно решает принять постриг и стать дзэн-буддистским монахом в храме Ёнцудзи. Именно Кокусэн дал мальчику имя Рёкан, что означало "хороший" и "великодушный". В храме Ёнцудзи Рёкан провел почти двенадцать лет. После смерти учителя в 1791 году он в течение шести лет путешествует по стране, останавливаясь на короткое время в известных и малоизвестных горных храмах, тщательно изучает в храмовых библиотеках древние рукописные буддийские трактаты, снова отправляется в путь, просит милостыню, ночует, где придется. Узнав о смерти отца, Рёкан в 1795 году возвращается в своё родное село Идзумодзаки, вблизи которого на побережье Японского моря, в местности под названием Гомото, он случайно наткнулся на заброшенную кем-то хижину, где и поселился. Впоследствии Рёкан перебирается на гору Кугами, что в нескольких километрах от Идзумодзаки, на которой находился храм Кокудзё буддистской секты Сингон, возведенный еще в древности. Вблизи этого храма он строит хижину, в которой прожил почти 20 лет. Потом переехал в имение своего богатого приятеля. В 69-летнем возрасте он впервые знакомится с молодой монахиней Эйсин, которой на тот момент исполнилось всего 27 лет, и которая за пять лет до этого, расставшись с мужем, пошла служить в монастырь. С детства влюбленная в поэзию, Эйсин была в восторге от знакомства с Рёканом, которого обожала и искренне любила до конца его дней. Она стала для поэта лучшим другом и верной заботливой служанкой.

Смерть

Летом 1830 года Рёкан тяжело заболел дизентерией. Состояние его здоровья постепенно ухудшалось. У больного постоянно дежурили его родной брат Юси и Тэйсин, сменяя друг друга. 6 января 1831 Рёкана не стало. "Тэйсин написал Рёкан, умер сидя в позе медитации, 'так же, как если бы он заснул'".

Дополнительная литература

• Минакова Ю. В. Сэцува о Рёкане как источник биографических фактов и материал для понимания дзэнского мировоззрения // История и культура традиционной Японии 6 / Отв. ред. А. Н. Мещеряков. — М.: РГГУ, 2013. — С. 235—251. — 590 с. — ISBN 978-5-0862-0356-5.
• Одно одеяние, одна Чаша, дзэн Поэзия Рёкана (ISBN 0834801264), 1977, перевод Джон Стивенс. Weatherhill, Inc.
• Три мастера дзэн: Иккю, Хакуйн, Рёкан (Коданся Биографии) (ISBN 4770016514), 1993, Джон Стивенс.
• Великий Дурак: Дзэн Мастер Рёкан: Стихи, письма, и другие писания (ISBN 0-8248-1777-X), 1996, Рюити Абэ (с Петром Хаскель).
• Рёкан: Избранные Танка и Хайку, в переводе с японского Сэнфордом Гольдштейном, Сигэо Мидзогути и Фудзисато Китадзима (Kokodo, 2000)
• Каллиграфия Рёкан, Киити Като; перевод Сэнфорд Гольдштейн и Фудзисато Китадзима (Kokodo, 1997)
• Рёкан. Хижина «Мерка риса» / пер. А. Долина. — СПб.: Гиперион, 2014. — ISBN 978-5-89332-205-7.

Ссылки

• [www.tamucc.edu/~sencerz/ryokan.htm поэзия Рёкана]  (англ.)
• [www.hermitary.com/articles/ryokan.html Рёкан как отшельник]  (англ.)
• [www.metmuseum.org/special/Written_Image/54.r.htm Каллиграфия]  (англ.)
• [www.poetseers.org/spiritual_and_devotional_poets/buddhist/ryokan/ Поэмы Рёкана]  (англ.)
• [allpoetry.com/poems/by/Taigu%20Ryokan поэзия Рёкана]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Рёкан Тайгу

За обедом речь зашла о войне, приближение которой уже становилось очевидно. Князь Андрей не умолкая говорил и спорил то с отцом, то с Десалем, швейцарцем воспитателем, и казался оживленнее обыкновенного, тем оживлением, которого нравственную причину так хорошо знал Пьер.


В этот же вечер, Пьер поехал к Ростовым, чтобы исполнить свое поручение. Наташа была в постели, граф был в клубе, и Пьер, передав письма Соне, пошел к Марье Дмитриевне, интересовавшейся узнать о том, как князь Андрей принял известие. Через десять минут Соня вошла к Марье Дмитриевне.
– Наташа непременно хочет видеть графа Петра Кирилловича, – сказала она.
– Да как же, к ней что ль его свести? Там у вас не прибрано, – сказала Марья Дмитриевна.
– Нет, она оделась и вышла в гостиную, – сказала Соня.
Марья Дмитриевна только пожала плечами.
– Когда это графиня приедет, измучила меня совсем. Ты смотри ж, не говори ей всего, – обратилась она к Пьеру. – И бранить то ее духу не хватает, так жалка, так жалка!
Наташа, исхудавшая, с бледным и строгим лицом (совсем не пристыженная, какою ее ожидал Пьер) стояла по середине гостиной. Когда Пьер показался в двери, она заторопилась, очевидно в нерешительности, подойти ли к нему или подождать его.
Пьер поспешно подошел к ней. Он думал, что она ему, как всегда, подаст руку; но она, близко подойдя к нему, остановилась, тяжело дыша и безжизненно опустив руки, совершенно в той же позе, в которой она выходила на середину залы, чтоб петь, но совсем с другим выражением.
– Петр Кирилыч, – начала она быстро говорить – князь Болконский был вам друг, он и есть вам друг, – поправилась она (ей казалось, что всё только было, и что теперь всё другое). – Он говорил мне тогда, чтобы обратиться к вам…
Пьер молча сопел носом, глядя на нее. Он до сих пор в душе своей упрекал и старался презирать ее; но теперь ему сделалось так жалко ее, что в душе его не было места упреку.
– Он теперь здесь, скажите ему… чтобы он прост… простил меня. – Она остановилась и еще чаще стала дышать, но не плакала.
– Да… я скажу ему, – говорил Пьер, но… – Он не знал, что сказать.
Наташа видимо испугалась той мысли, которая могла притти Пьеру.
– Нет, я знаю, что всё кончено, – сказала она поспешно. – Нет, это не может быть никогда. Меня мучает только зло, которое я ему сделала. Скажите только ему, что я прошу его простить, простить, простить меня за всё… – Она затряслась всем телом и села на стул.
Еще никогда не испытанное чувство жалости переполнило душу Пьера.
– Я скажу ему, я всё еще раз скажу ему, – сказал Пьер; – но… я бы желал знать одно…
«Что знать?» спросил взгляд Наташи.
– Я бы желал знать, любили ли вы… – Пьер не знал как назвать Анатоля и покраснел при мысли о нем, – любили ли вы этого дурного человека?
– Не называйте его дурным, – сказала Наташа. – Но я ничего – ничего не знаю… – Она опять заплакала.
И еще больше чувство жалости, нежности и любви охватило Пьера. Он слышал как под очками его текли слезы и надеялся, что их не заметят.
– Не будем больше говорить, мой друг, – сказал Пьер.
Так странно вдруг для Наташи показался этот его кроткий, нежный, задушевный голос.
– Не будем говорить, мой друг, я всё скажу ему; но об одном прошу вас – считайте меня своим другом, и ежели вам нужна помощь, совет, просто нужно будет излить свою душу кому нибудь – не теперь, а когда у вас ясно будет в душе – вспомните обо мне. – Он взял и поцеловал ее руку. – Я счастлив буду, ежели в состоянии буду… – Пьер смутился.
– Не говорите со мной так: я не стою этого! – вскрикнула Наташа и хотела уйти из комнаты, но Пьер удержал ее за руку. Он знал, что ему нужно что то еще сказать ей. Но когда он сказал это, он удивился сам своим словам.
– Перестаньте, перестаньте, вся жизнь впереди для вас, – сказал он ей.
– Для меня? Нет! Для меня всё пропало, – сказала она со стыдом и самоунижением.
– Все пропало? – повторил он. – Ежели бы я был не я, а красивейший, умнейший и лучший человек в мире, и был бы свободен, я бы сию минуту на коленях просил руки и любви вашей.
Наташа в первый раз после многих дней заплакала слезами благодарности и умиления и взглянув на Пьера вышла из комнаты.
Пьер тоже вслед за нею почти выбежал в переднюю, удерживая слезы умиления и счастья, давившие его горло, не попадая в рукава надел шубу и сел в сани.
– Теперь куда прикажете? – спросил кучер.
«Куда? спросил себя Пьер. Куда же можно ехать теперь? Неужели в клуб или гости?» Все люди казались так жалки, так бедны в сравнении с тем чувством умиления и любви, которое он испытывал; в сравнении с тем размягченным, благодарным взглядом, которым она последний раз из за слез взглянула на него.
– Домой, – сказал Пьер, несмотря на десять градусов мороза распахивая медвежью шубу на своей широкой, радостно дышавшей груди.
Было морозно и ясно. Над грязными, полутемными улицами, над черными крышами стояло темное, звездное небо. Пьер, только глядя на небо, не чувствовал оскорбительной низости всего земного в сравнении с высотою, на которой находилась его душа. При въезде на Арбатскую площадь, огромное пространство звездного темного неба открылось глазам Пьера. Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром, окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами, но отличаясь от всех близостью к земле, белым светом, и длинным, поднятым кверху хвостом, стояла огромная яркая комета 1812 го года, та самая комета, которая предвещала, как говорили, всякие ужасы и конец света. Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом не возбуждала никакого страшного чувства. Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимой быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными другими, мерцающими звездами. Пьеру казалось, что эта звезда вполне отвечала тому, что было в его расцветшей к новой жизни, размягченной и ободренной душе.