Р40 (автодорога)
| Автодорога Р40 | ||
Кикерино — Шапки | ||
| Прежний номер |
| |
|---|---|---|
| Страна | ||
| Регион | ||
| Статус |
региональная | |
| Начало | ||
| Через | ||
| Конец | ||
| Дорожное покрытие |
асфальт | |
| Пересечения с другими дорогами | ||
Автодорога Кемполово — Шапки 41А-003 — автомобильная дорога, проходящая по территории Волосовского, Гатчинского и Тосненского районов Ленинградской области. Учётный номер дороги — 41А-003[1].
Маршрут
Трасса следования
Трасса начинается в Кемполово и у Клопиц резко поворачивает на юго восток, затем в Кикерино пересекает железную дорогу и трассу 41А-002. Из Кикерино дорога идёт на юг, а в Калитино поворачивает на восток. Затем Р40 (уже в Гатчинском районе) проходит через Выру пересекая Р23. От Выры трасса идёт ровно на восток до Сиверского. В Сиверском Р40 по переезду проходит ещё одну ж/д линию до Пскова. От Сиверского до Куровиц дорога идёт на северо-восток, затем идёт на восток, в Вырице опять же пересекая железную дорогу. Миновав Каушту и границу между Гатчинским и Тосненским районами, трасса идёт на юго-восток, затем пройдя Лисино-Корпус, на северо-восток и в этом направлении идёт до Шапок, по дороге пересекая ещё одну ж/д.
Напишите отзыв о статье "Р40 (автодорога)"
Примечания
- ↑ [www.bestpravo.com/leningradskaya/ea-normy/a2o.htm Постановление Правительства Ленинградской области от 27.11.2007 N 294 Об утверждении Перечня автомобильных дорог общего пользования регионального значения]
| ||||||
Отрывок, характеризующий Р40 (автодорога)
Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
