СМК (танк)

Танк СМК на полигонных испытаниях (август 1939)
СМК
Классификация	тяжёлый танк
Боевая масса, т	55
Компоновочная схема	классическая, двухбашенная
Экипаж, чел.	7
История
Годы производства	1939
Годы эксплуатации	1939—1940
Количество выпущенных, шт.	1 опытный
Основные операторы
Размеры
Длина корпуса, мм	8750
Ширина корпуса, мм	3400
Высота, мм	3250
Клиренс, мм	500
Бронирование
Тип брони	стальная катаная гомогенная
Лоб корпуса (верх), мм/град.	75
Лоб корпуса (середина), мм/град.	75
Лоб корпуса (низ), мм/град.	75
Борт корпуса, мм/град.	60
Корма корпуса, мм/град.	55
Днище, мм	20—30
Крыша корпуса, мм	30
Лоб башни, мм/град.	60
Маска орудия, мм/град.	60
Борт башни, мм/град.	60
Корма рубки, мм/град.	60
Крыша башни, мм	30
Вооружение
Калибр и марка пушки	1 × 76-мм Л-11, 1 × 45-мм 20К
Тип пушки	танковая
Длина ствола, калибров	30 (Л-11), 46 (20К)
Боекомплект пушки	113 × 76-мм, 300 × 45-мм
Углы ВН, град.	+35°/-7° (76-мм), +25°/-7° (45-мм)
Углы ГН, град.	360° (главная башня), 270° (малая башня)
Прицелы	телескопический ТОП обр. 1930 года, перископический ПТ-1 обр. 1932 года
Пулемёты	4 × 7,62-мм ДТ, 1 × 12,7-мм ДШК
Подвижность
Тип двигателя	V-образный 12-цилиндровый карбюраторный жидкостного охлаждения ГАМ-34
Мощность двигателя, л. с.	850 (1850 об/мин)
Скорость по шоссе, км/ч	34,5
Скорость по пересечённой местности, км/ч	15
Запас хода по шоссе, км	280
Запас хода по пересечённой местности, км	230
Удельная мощность, л. с./т	15,45
Тип подвески	торсионная
Удельное давление на грунт, кг/см²	0,662
Преодолеваемый подъём, град.	37
Преодолеваемая стенка, м	1,1
Преодолеваемый ров, м	4
Преодолеваемый брод, м	1,7

СМК (от Сергей Миронович Киров) — экспериментальный советский тяжёлый танк конца 1930-х годов. Один из последних советских танков многобашенной компоновки (вооружение располагалось в двух башнях). Послужил базой для разработки тяжёлого танка КВ. Вместе с близким к нему по характеристикам опытным тяжёлым танком Т-100 и опытным образцом танка КВ проходил фронтовые испытания в ходе Финской войны — использовался в боях на линии Маннергейма, где подорвался на мине и впоследствии был эвакуирован. По итогам сравнительных испытаний, выявивших явные преимущества танка КВ, СМК не был принят на вооружение (хотя сначала был рекомендован для принятия на вооружение РККА) и серийно не выпускался.

История создания

В 1937 году КБ Харьковского паровозостроительного завода (ХПЗ) получило задание на проектирование нового тяжелого танка прорыва на базе Т-35. Согласно требованиям Автобронетанкового управления (АБТУ), утвержденным 5 ноября 1937 г., предполагалось создать трехбашенную машину массой 50—60 т с броней в 75—45 мм, вооруженную одной 76-мм, двумя 45-мм пушками, двумя пулеметами ДК и шестью ДТ. В новом танке предусматривалось использовать трансмиссию и ходовую часть от Т-35. Поэтому, несмотря на многочисленные требования АБТУ, к началу 1938 г. конструкторы ХПЗ сумели лишь провести эскизную проработку шести вариантов нового танка, различавшихся только размещением вооружения. В апреле 1938 г. для ускорения проектирования нового тяжелого танка прорыва АБТУ подключило к этой работе Кировский завод с его мощной производственной базой и опытом серийного производства Т-28, а также завод № 185 им. Кирова, кадры которого, в свою очередь, имели богатый опыт по разработке новых образцов боевых машин. Первый завод проектировал танк СМК (ведущий инженер — А. С. Ермолаев), второй — изделие 100 (Т-100; ведущий инженер — Э. Ш. Палей). До августа 1938 г., не имея договоров на изготовление новых машин, заводы вели, главным образом, эскизное проектирование. Полным ходом работы развернулись только после Постановления Комитета Обороны при СНК СССР № 198сс от 7 августа 1938 г., в котором устанавливались жесткие сроки изготовления новых образцов танков: СМК — к 1 мая 1939 г., Т-100 — к 1 июня 1939 г. Уже через два месяца — 10 и 11 октября — комиссия под председательством помощника начальника АБТУ военного инженера 1-го ранга Коробкова рассмотрела чертежи и деревянные макеты в натуральную величину танков СМК и Т-100. Несмотря на ряд отклонений от заданных тактико-технических требований (в частности, вместо подвески по типу Т-35 со спиральными пружинами на СМК использовались торсионные валы, а на Т-100 — балансиры с пластинчатыми рессорами) макетная комиссия дала добро на изготовление опытных образцов танков по предъявленным чертежам и макетам. 9 декабря 1938 г. проекты новых тяжелых танков рассматривались на совместном заседании Политбюро ЦК ВКП(б) и Комитета Обороны. По указанию И. В. Сталина, для облегчения массы танков число башен на них сократили до двух. В январе 1939 г. началось изготовление танков в металле. Первый пробный выезд по двору завода СМК совершил 30 апреля. После заводской обкатки машины были переданы на полигонные испытания, начавшиеся в ночь с 31 июля на 1 августа. 20 сентября СМК участвовали в правительственном показе серийных и опытных танков, проходившем на полигоне в Кубинке под Москвой. На нем присутствовали К. Е. Ворошилов, А. А. Жданов, Н. А. Вознесенский, А. И. Микоян, Д. Г. Павлов, И. А. Лихачев, В. А. Малышев и другие. К концу ноября 1939 г. пробег СМК составил 1700 км. С началом советско-финской войны танк был снят с полигонных испытаний и направлен на фронт для проверки в боевой обстановке. Эти испытания проводились силами заводских водителей, для чего было получено специальное разрешение из Москвы. Рабочие, отобранные для этой цели, прошли специальную краткосрочную подготовку по вождению машин, обучению стрельбе из пушки, пулемета, а также и другим навыкам, необходимым в бою.

Конструкция

Первоначально танк должен был иметь 3 башни с пушечно-пулемётным вооружением, расположенные не по продольной оси корпуса, а со смещением: передняя — влево, а задняя — вправо. Передняя башня могла поворачиваться на 270°, а задняя — на 290°, что сужало «мёртвую зону» огня до 440 м² — наименьшую из всех рассмотренных вариантов. Все башни оснащались перископами для наблюдения. В процессе обсуждения макета и проекта танка на заседании ЦК ВКП(б) и Комитета Обороны в декабре 1938 года Сталин предложил отказаться от задней малой башни, а за счёт высвободившейся массы увеличить толщину брони. Отличительной особенностью танка стало двухъярусное размещение пушечного вооружения в двух башнях.

Вооружение и броня

Опытный образец танка, проходивший заводские испытания в начале лета 1939 года имел в большой башне кормовой крупнокалиберный пулемёт ДК, который затем был заменён на ДТ. 75-мм броневая защита могла выдержать огонь 37—47-мм противотанковых пушек на любой дистанции, а вооружение обеспечивало массированный и высокоманёвренный круговой огонь.

Боевое применение

Танк предназначался для качественного усиления общевойсковых соединений при прорыве особо сильных и заблаговременно укреплённых оборонительных полос противника и замены тяжёлого танка Т-35. Опытный образец принимал участие в боевых действиях на Карельском перешейке во время Финской войны. Его первый бой произошёл 17 декабря 1939 года в районе финского укрепрайона Хоттинен. На третий день боёв, прорвавшись в глубину финских укреплений и двигаясь во главе танковой колонны, СМК наехал на груду ящиков, под которыми находился замаскированный фугас. Взрывом повредило ленивец и гусеницу, и танк встал. Т-100 встал рядом, прикрыв подбитый СМК. Пользуясь этим, экипаж СМК пытался в течение нескольких часов поставить машину на ход. Однако сделать этого не удалось, и СМК пришлось оставить на нейтральной полосе. Экипаж был эвакуирован, но сам танк простоял за линией фронта до конца февраля. Потеря опытного танка вызвала резкую реакцию у начальника АБТУ Д. Г. Павлова. По его личному приказу 20 декабря 1939 г. для спасения секретной боевой машины были выделены рота 167-й МСБ и 37-я саперная рота, усиленные двумя орудиями и семью танками Т-28. Командовал отрядом капитан Никуленко. Отряду удалось прорваться за финские надолбы на 100—150 м, где он был встречен сильным артиллерийско-пулеметным огнём. Потеряв убитыми и раненными 47 человек, отряд отошел на исходные позиции, не выполнив приказа. Поврежденный СМК простоял в глубине финских позиций до конца февраля 1940 г. Осмотреть его удалось только 26 февраля, после прорыва главной полосы линии Маннергейма. В начале марта 1940 г. СМК с помощью шести танков Т-28 отбуксировали на станцию Перк-Ярви и в разобранном виде отправили на Кировский завод. По заданию АБТУ РККА завод должен был отремонтировать танк и передать его на хранение в подмосковную Кубинку. Но по ряду причин ремонт произведен не был. СМК пролежал на задворках завода до 1950-х гг., после чего пошел в переплавку.

Оценка машины

В целом танк отвечал оперативно-тактическим требованиям своего времени. По показателям бронирования, вооружения, тягово-скоростным качествам, проходимости, манёвренности и запасу хода превосходил тяжёлый танк Т-35. Однако были и недостатки: большая масса, значительные размеры и многочисленный экипаж.

Литература

• Холявский Г. Л. Энциклопедия танков. — СПб.: АСТ, 1998. — 574 с. — (Библиотека военной истории). — ISBN 985-433-253-5.
• Архипова М. А. Бронетанковая техника СССР Второй Мировой войны (1939-1945). — М.: АСТ, 2005. — 208 с. — ISBN 5-17-013607-2.

Ссылки

• Евгений Болдырев. [www.battlefield.ru/smk.html Тяжелый экспериментальный танк СМК]. The Russian Battlefield (27 сентября 2011). Проверено 20 января 2014.

Отрывок, характеризующий СМК (танк)

В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.