Саадет I Герай

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Саадет I Гирей»)
Перейти к: навигация, поиск
Саадет I Герай
I Saadet Geray, ١ سعادت كراى
Хан Крыма
1524 — 1532
Предшественник: Газы I Герай
Преемник: Ислям I Герай
 
Рождение: 1492(1492)
Смерть: 1538(1538)
Род: Гераи
Отец: Менгли I Герай
Дети: Ахмед Герай (+1537)

Сааде́т I Гера́й (Гире́й) (крым. I Saadet Geray, ١ سعادت كراى‎; 14921538) — хан Крыма в 15241532 годах из династии Гераев. Сын Менгли I Герая.

Встречающиеся в литературе варианты написания имени: Саадет I Гирей, Саадет I Гирай, Саадет Гирей I, Саадат Гирей I.



Биография

В 1511/1512 году крымский хан Менгли I Герай отправил на помощь своему зятю, османскому принцу Селиму Явузу, боровшемуся со своими братьями за султанский престол, большой татарский отряд под командованием своего сына Саадет Герая[1]. Принц Селим с татарским войском прибыл к Стамбулу, где на его сторону перешли янычары. Старый султан Баязид II вынужден был отказаться от власти в пользу своего сына Селима. Затем Саадет Герай с татарской конницей сражался вместе с турецкой армией против мятежных братьев Селима, участвовал в подавлении народных бунтов в Анатолии[2]. Саадет Герай стал одним из наиболее доверенных лиц нового султана, который даже женил его на своей дочери[3].

В дальнейшем крымский царевич Саадет Герай, длительное время проживая в Стамбуле в качестве почетного заложника, пользовался расположением османского султана Селима Явуза, а затем и его сына Сулеймана Великолепного.

В марте 1523 года крымский хан Мехмед I Герай и его старший сын и наследник Бахадыр Герай после успешного захвата Астрахани, были внезапно убиты своими союзниками ногайскими мурзами Мамаем и Агишем, после чего крымское войско было разбито. В конце марта ногайские мурзы вторглись в Крымское ханство, опустошая и разоряя татарские аулы. Ногайцы жгли селения и захватывали стада, убивая и пленяя местных жителей. Уцелели только укреплённые города и труднодоступные горные районы. Крупные крымские мурзы собрали 12-тысячное войско и выступили против ногайцев, но были разгромлены и укрылись в Перекопе, под защитой турецкого гарнизона. Одновременно на крымские улусы совершил нападение каневский староста Евстафий Дашкевич, который с казацкими отрядами осадил и разорил крепость Очаков.

Осенью 1523 года после ухода ногайской орды крымская знать поставила на ханский престол Газы I Герая, который был старшим из оставшихся в живых сыновей погибшего хана Мехмед Герая. Однако крымские беи не согласовали его кандидатуру со Стамбулом. Османский султан Сулейман Великопленый не принял этого кандидата и через некоторое время назначил ханом его дядю Саадет Герая, который длительное время проживал при султанском дворе в Стамбуле. Кроме того, главный крымский мурза Мемиш-бей Ширин, недовольный правлением юного хана Газы Герая, отправился в Стамбул, где попросил султана назначить новым ханом Саадет Герая[4].

В апреле 1524 года Саадет I Герай с отрядом турецких янычар приплыл из Стамбула в Крым и высадился в Кафе. Новый крымский хан, утвержденный султаном в своей должности, потребовал, чтобы к нему на принесение присяги прибыл его племянник Газы Герай. 20-летний Газы Герай вместе с братьями Баба и Чобан Гераями прибыл в Кафу. Согласно О. Гайворонскому, Газы Герай был убит при первой встрече с ханом, а его братья Баба и Чобан Гераи были заключены в темницу[5]. По данным Халим Герай-султана, крымский хан Саадет Герай пожаловал своему племяннику Газы Гераю чин калги. Однако через три месяца хан, не уверенный в его лояльности, вызвал Газы Герая к себе и приказал умертвить. Новым калгой был назначен Узбек Герай, внук первого крымского хана Хаджи I Герая.

В момент прихода Саадет Герая к власти продолжалась война Казани с Москвой, которую Казань начала в силу союзнического договора с Мехмедом I Гераем, одновременно с походом того на Астрахань. Одним из первых внешнеполитических действий Саадета была попытка выступить посредником в заключении мира, но Москва ответила отказом. Саадет также установил мирные отношения с Астраханским ханством и пытался, насколько это было возможно, установить мирные отношения с отдельными мирзами Ногайской Орды, которая в это время не имела единого правительства.

Вступив на престол, Саадет I Герай застал страну ослабленной раздорами знати и разорённой ногайским нашествием. Он сумел восстановить в государстве порядок и провёл несколько важных преобразований. В частности, он организовал придворный штат по османскому образцу и модернизировал армию, создав артиллерийские части (до того крымское войско состояло практически исключительно из конницы).

Отношения между крымским ханом и татарской знатью были напряжёнными. Крымские беи были недовольны протурецкой политикой Саадет Герая. Хан окружил себя турецкими чиновниками и приближенными. Чтобы получить поддержку рода Ширин, хан женился на Ширин-Бек, вдове своего старшего брата Ахмед Герая[6]. К концу весны 1524 года Саадет Герай примирился с большей частью татарской знати.

Крымский хан Саадет Герай (15241532) организовывал и совершал набеги на южные московские, польские и литовские владения. В июне 1524 года Саадет Герай предпринял поход на Великое княжество Литовское. Крымско-татарская орда под командованием четырёх царевичей: калги Узбек Герая, Ислям Герая, Бучек Герая и Янтур Герая вторглась в пограничные литовские владения[7]. Поход завершился неудачно. Осенью на обратном пути крымцы были разбиты на днепровской переправе украинскими казаками под предводительством Семёна Полозовича и Криштофа Кмитица.

Осенью того же 1524 года Саадет Герай начал борьбу за ханский престол со своим племянником Ислям Гераем, старшим из оставшихся в живых сыновей Мехмед Герая[8]. Ислям Герай заявил о своих правах на ханство и получил поддержку многих крупных бейских родов. Многие крымские беи, недовольные протурецкой политикой хана Саадет Герая, поддержали Ислям Герая. Хан приказал убить своего племянника[8]. Ислям Герай, предупреждённый своими соратниками, бежал из Крыма в ногайские кочевья. Вскоре Ислям Герай вернулся в Крым, где на его сторону перешли многие мурзы. Вначале Ислям Герай захватил под Перекопом ханские стада, затем пленил Махмут-Султан, мать Саадет Герая[9]. Ислям Герай с войском занял город Кырым, где его сторонники объявили его ханом[9].

Свергнутый хан Саадет Герай бежал на север и укрылся в Перекопе. В ноябре 1524 года Ислям Герай с войском осадил Перекопскую крепость[7]. Осада длилась три месяца. В результате Саадет Герай смог убедить большинство татарских беев оставить Ислям Герая и перейти на свою сторону. В январе 1525 года Ислям Герай бежал из-под Перекопа в ногайские улусы, на р. Молочные Воды. Вернув себе престол, Саадет Герай назначил калгой своего младшего брата Сахиб Герая, бывшего ранее казанским ханом[7].

Весной 1525 года Ислям Герай собрал новые силы и вторгся в Крым, где в битве под стенами Киркора разгромил Саадет Герая[7]. Кафский паша, выступивший с турецким отрядом (1700 чел.) на помощь хану, также был разгромлен[7]. Ислям Герай изгнал свого дядю-противника и вторично занял столицу. Осенью 1525 года крупные крымские мурзы Бахтияр-мирза Ширин и Девлет-Бахты Барын выступили против хана Ислям Герая и вынудили его покинуть Крым[7]. Саадет Герай вновь вернулся на ханский престол. Ислям Герай с небольшим количество приверженцев отступил в ногайские кочевья.

В начале 1526 года Ислям Герай вновь подошёл к Перекопу. Дядя и племянник пошли на компромисс и заключили перемирие. Саадет Герай сохранял за собой ханский трон, а Ислям Герай получил титул калги[10]. Крымский хан Саадет Герай передал во владение племяннику Ислям Гераю Очаков (Ак-Чакум) с прилегающей территорией[7]. Бывший калга Сахиб Герай получил во владение от хана погранинчые крепости на Нижнем Днепре[7].

Зимой 15261527 года 30-тысячная крымско-татарская орда вторглась в южные земли Польши и Великого княжества Литовского, где захватила большое количество пленников и богатую добычу. 27 января 1527 года на обратном пути крымцы потерпели полное поражение в битве на реке Ольшаница, под Киевом, от литовской рати под предводительством великого гетмана литовского, князя Константина Ивановича Острожского.

Осенью 1527 года [калга] Ислям Герай во главе 40-тысячной татарской орды предпринял большой поход на южнорусские земли, но был отбит русскими воеводами от берегов р. Оки. Московские воеводы преследовали отступающую орду до реки Дон, разгромив по пути несколько крупных татарских отрядов.

В начале 1528 года крымский хан Саадет Герай возобновил борьбу со своим племянником, калгой Ислям Гераем. В марте хан разгромил своего племянника. В бою погибли многие знатные татарские мурзы, сторонники Ислям Герая. Среди них был ширинский бей Мемеш-мурза[7]. Осенью 1528 года Ислям Герай прибыл в южные литовские владения и расположился лагерем под Черкассами[7], откуда обратился за поддержкой к королю польскому и великому князю литовскому Сигизмунду Старому. Сигизмунд Казимирович приказал украинским казакам оказать военную помощь Ислям Гераю. Весной 1529 года Ислям Герай двинулся к Перекопу, а украинские казаки на речных судах поплыли по Днепру. Крымский хан Саадет Герай, опасавшийся перехода большинства татарских мурз на сторону племянника, отправил к нему гонца с письмом, предлагая заключить мир. Ислям Герай признал Саадет Герая ханом и получил назад во владение крепость Очаков с прилегающими улусами.

Осенью 1531 года у крымского хана Саадет Герая произошёл конфликт с крупным татарским родом Ширин[11]. Главный ширинский мурза Бахтияр-бей организовал заговор против хана. Среди заговорщиков были Ширин-Бек (жена Саадет Герая) и царевичи Бучек и Юсуф Гераи, племянники хана. Бахтияр-бей Ширин пригласил хана приехать к нему в Кырым (Старый Крым), родовую столицу Ширинов, планируя его там убить. Крымский хан Саадет Герай, взяв с обой калгу Сахиб Герая, отправился к Ширинам[12]. Хан выступил в сопровождении отрядов турецких янычар и сипахиев, вооружённых ружьями. Двое ширинских мурз — Докузак и Юнус — бежали к хану и сообщили ему о заговоре[13]. Хан с войском захватил Кырым и все ширинские улусы. По распоряжению Саадет герая были схвачены и казнены царевичи Бучак и Юсуф Гераи, Бахтияр-бей Ширин вместе с сыновьями и племянниками[13]. Хан назначил новым ширинским беем верного ему Докузак-мурзу[13]. Ханша Ширин-Бек была заключена в крепости Киркора. Некоторые уцелевшие ширинские мурзы бежали к Ислям Гераю[13].

В конце 1531 года Ислям Герай продолжил борьбу с дядей за ханский престол. Царевич с ширинскими князьями появился под Перекопом. В феврале 1532 года Ислям Герай прибыл под Черкассы и Канев, откуда попросил помощи и защиты у великого князя литовского Сигизмунда Старого.

Весной 1532 года крымский хан Саадет Герай во главе татарской орды, с отрядами турецких янычар (1500 чел.) и артиллерией предпринял поход на пограничные литовские владения. Саадет Герай осадил Черкассы, обороной которой руководил староста черкасский и каневский Евстафий Дашкевич. Осада Черкасс продолжалась один месяц. Литовский гарнизон во главе с Евстафием Дашкевичем отразил все вражеские приступы. В это время царевич Ислям Герай со своими сторонниками находился в степях за Доном, откуда вел переговоры с московским правительством.

В мае 1532 года крымский хан Саадет Герай добровольно отказался от ханского престола и уехал в Стамбул[14]. Позднее Саадет Герай сопровождал султана Сулеймана Великопепного во время похода на Сефевидский Иран. Саадет Герай получил от султана крупную пенсию (300 000 акче в год).

В 1538 году 46-летний Саадет I Герай скончался через шесть лет после отречения от трона и был похоронен в Стамбуле.

Напишите отзыв о статье "Саадет I Герай"

Примечания

  1. О. Гайворонский. Повелители двух материков, том 1, Киев-Бахчисарай, 2007 г. ст. 95
  2. О. Гайворонский. Повелители двух материков, том 1, Киев-Бахчисарай, 2007 г. ст. 155
  3. О. Гайворонский. Повелители двух материков, том 1, Киев-Бахчисарай, 2007 г. ст. 96
  4. О. Гайворонский. Повелители двух материков, том 1, Киев-Бахчисарай, 2007 г. ст. 154
  5. О. Гайворонский. Повелители двух материков, том 1, Киев-Бахчисарай, 2007 г. ст. 157
  6. О. Гайворонский. Повелители двух материков, том 1, Киев-Бахчисарай, 2007 г. ст. 158
  7. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 О. Гайворонский. Повелители двух материков, том 1, Киев-Бахчисарай, 2007
  8. 1 2 О. Гайворонский. Повелители двух материков, том 1, Киев-Бахчисарай, 2007 г. ст. 169
  9. 1 2 О. Гайворонский. Повелители двух материков, том 1, Киев-Бахчисарай, 2007 г. ст. 170
  10. Р. Ю. Почекаев. Цари ордынские. Санкт-Петербург, Евразия, 2010
  11. О. Гайворонский. Повелители двух материков, том 1, Киев-Бахчисарай, 2007 г. ст. 178
  12. О. Гайворонский. Повелители двух материков, том 1, Киев-Бахчисарай, 2007 г., ст. 178
  13. 1 2 3 4 О. Гайворонский. Повелители двух материков, том 1, Киев-Бахчисарай, 2007 г., ст. 179
  14. О. Гайворонский. Повелители двух материков, том 1, Киев-Бахчисарай, 2007 г., ст. 181

Источники

  • Олекса Гайворонский «Созвездие Гераев». — Симферополь, 2003
  • Халим Гирей-султан «Розовый куст ханов, или история Крыма», Симферополь, «Стилос», 2008 г. ISBN 978-966-8518-91-1
  • Олекса Гайворонский «Повелители двух материков», том 1, Киев-Бахчисарай, 2007 г. ISBN 978-966-96917-1-2
Предшественник:
Газы I Герай
Хан Крыма
15241532
Преемник:
Ислям I Герай


Крымские ханы

XV век
Хаджи I ГерайНур-ДевлетАйдерМенгли I Герай

XVI век
Мехмед I ГерайГазы I ГерайСаадет I ГерайИслям I ГерайСахиб I ГерайДевлет I ГерайМехмед II ГерайИслям II ГерайСаадет II ГерайГазы II ГерайФетих I Герай

XVII век
Тохтамыш ГерайСелямет I ГерайДжанибек ГерайМехмед III ГерайИнает ГерайБахадыр I ГерайМехмед IV ГерайИслям III ГерайАдиль ГерайСелим I ГерайМурад ГерайХаджи II ГерайСаадет III ГерайСафа ГерайДевлет II Герай

XVIII век
Газы III ГерайКаплан I ГерайДевлет III ГерайСаадет IV ГерайМенгли II ГерайФетих II ГерайСелямет II ГерайСелим II ГерайАрслан ГерайХалим ГерайКырым ГерайСелим III ГерайМаксуд ГерайДевлет IV ГерайКаплан II ГерайСахиб II ГерайШахин ГерайБахадыр II Герай

Отрывок, характеризующий Саадет I Герай

Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)