Саамы

Запрос «Саам» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Саамы

Самоназвание	кильд. са̄мь, с.-саамск. sámit, sampelaš
Численность и ареал
Всего: от 60 до 80 тысяч Норвегия Норвегия: 37 760 (2007) Швеция Швеция: 20 000 Финляндия Финляндия: 5800 (2008) Россия Россия: 1771 (2010) Мурманская область Мурманская область: 1599 (2010) Украина Украина: 136 (2001)
Язык	саамские (9 современных языков), шведский, норвежский, финский, русский
Религия	Лютеранство, лестадианство, православие, шаманизм
Расовый тип	европеоиды (Лапоноидный тип)

Саа́мы (саа́ми, лопари́, лапла́ндцы; самоназвание — кильд. са̄мь, с.-саамск. sámit, sampelaš; фин. Saamelaiset, нюнорск Samar, швед. Samer) — малочисленный финно-угорский народ; коренной народ Северной Европы. Скандинавы называли их lappar или lapper, русские — «лопари», «лопляне» или «лопь», от этого наименования происходит название Лапландия (Лаппония, Лаппоника), то есть «земля лопарей». Область знаний, сферой изучения которой является этнография, история, культура и языки саамов, называется «лопаристикой», или «лапонистикой».

Лапландия никогда не являлась единым государственным образованием. В настоящее время она поделена между четырьмя государствами: Норвегией, Швецией, Финляндией и Россией (Кольский полуостров). Саамы имеют отчётливую национальную самоидентификацию и национальные атрибуты флаг и гимн, а их права представляют выборные представительные органы культурного самоуправления — .

Расселение и численность

Особенностью саамов как народа является то, что территория традиционного проживания саамского населения в настоящее время входит в состав нескольких суверенных государств, имеющих различные социально-экономические и правовые системы, а также существенным образом отличающихся действующим законодательством в отношении коренных народов, национальных меньшинств, их языка и культуры. Территория расселения саамов протянулась с востока на запад более чем на полторы тысячи километров — от восточной оконечности Кольского полуострова через север Финляндии и Норвегии до центральной части Скандинавского полуострова. Саамы живут в Норвегии, России, Финляндии, Швеции, а также в Северной Америке и, в небольшом количестве, на Украине. Сами саамы называют свою страну Sápmi (Сапми).

Общая численность саамов — от 60 до 80 тысяч человек (по оценке Саамского парламента Финляндии — около 75 тысяч человек), из которых в Норвегии проживает от 40 до 60 тысяч, в Швеции — от 17 до 20 тысяч, в Финляндии — от 6 до 8 тысяч, в России — две тысячи человек.

Численность саамов в Российской империи, СССР и России остаётся примерно на одном уровне уже на протяжении более ста последних лет: в 1897 году — 1812 человек, в 1959 году — 1792 человека; по данным на 2002 года в России проживал 1991 саам. Подавляющее большинство саамов в России проживает в Мурманской области (по данным 2002 года — 1769 человек или 89 %). По данным Всероссийской переписи населения 2010 года численность саамов в России составляла 1771 человек (городское население — 787 человек, сельское — 984).

Центром культурной жизни саамов в России является село Ловозеро. Здесь проводятся различные саамские праздники и фестивали, в том числе международные; действует Саамский национальный культурный центр.

Численность саамов в некоторых населённых пунктах Мурманской области (2002):

• сельское поселение Ловозеро — 860,
  • в том числе село Ловозеро — 724,
  • село Краснощелье — 113,
• пгт Ревда — 144,
• город Мурманск — 137.

Этнонимы

Самоназвание народа — «са́ми», «саа́ми» (sami) — согласно одной из версий восходит к балтийскому слову *ẑeme («земля»).^{[нет в источнике]}К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Распространено устаревшее название саамов — «лапландцы», которое на самом деле несколько шире по смыслу, поскольку может означать жителей области Лапландия в целом. Его распространение в Европе связывают с викингами, которые в начале II тысячелетия находились в районе Ладожского озера, и от которых, вероятно, это название (lapp) появляется в шведском языке в XII веке. Одним из первых письменных источников, которое фиксирует название lapp, является «Описание северных народов» Олафа Магнуса (1555). Этимологию названия lapp исследователи традиционно сводят к финскому (есть и в других родственных языках) слову lappalainen, которым финны называли не только саамов, но и всех диких лесных жителей, дикарей. Именно это название в несколько изменённом виде («лопь») с XIII века встречается в русских летописях для именования саамов.

Существует гипотеза, что первым экзонимом саамов было слово finn — именно так назывался народ, близкий, по мнению некоторых учёных, к саамам, описание которого было дано в некоторых хрониках раннего Средневековья. Кроме того, в современных Швеции и Норвегии прозвища саамов lapp и finn остались тождественны, причем lapp носит более пренебрежительный оттенок. При этом жители Северной Норвегии собственно финнов называют «квены» (kvæn, kven)

Саамские языки

Саамские языки образуют особую подгруппу финно-угорских языков уральской языковой семьи, занимая в ней несколько обособленное место, потому что треть субстратной лексики не находит соответствия в финно-угорских языках. В связи с этим некоторые учёные^[кто?] выделяют его в третью, отдельную группу уральских языков наряду с самодийскими и финно-угорскими^{[неавторитетный источник? 3301 день][нет в источнике]}К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан).

Саамский язык-основа распался уже много столетий назад. В настоящее время насчитывается десять разных диалектов, объединяемых в две группы: западную (Норвегия, Швеция, часть Финляндии) и восточную (Россия, часть Финляндии), — различия между которыми настолько велики, что взаимопонимание сильно затруднено, и финские языковеды считают их отдельными языками. Всего выделяется девять живых языков, у шести из них имеются собственные литературные формы.

В России были распространены четыре диалекта (языка): йоканьгский (терско-саамский), кильдинский, нотозерский диалект колтта-саамского языка и бабинский (аккала), из них последний можно считать вымершим, а остальные близки к исчезновению.

В Финляндии, как и в Норвегии, саамский язык получил статус официального в 1992 году, в Швеции позже — в 1999 году. В России саамские языки официального статуса не имеют.

Алфавит

Первый саамский алфавит был создан на основе латиницы.^{[когда?]} Первые советские опыты по созданию саамской письменности относятся к концу 1920-х годов. В 1931 был разработан и утверждён унифицированный с алфавитами других народов Севера алфавит на латинской основе. В 1933 и 1934 годах он реформировался. Алфавит 1934 года:

A a B ʙ C c Ç ç Ꞓ ꞓ D d D̦ d̦ Ʒ ʒ З з E e Ə ə F f G g Ģ ģ H h I i Ь ь J j K k K̦ k̦ L l L̦ l̦ M m M̦ m̦ N n N̦ n̦ Ŋ ŋ O o P p R r R̦ r̦ S s Ș ș Ꞩ ꞩ T t Ț ț U u V v V̦ v̦ Z z Z̦ z̦ Ƶ ƶ

Алфавит на основе кириллицы был принят в 1937 году. Он содержал все буквы русского алфавита, кроме Щ щ, а также диграф Нг нг. На нём был издан букварь, после чего издание книг на саамском языке в СССР надолго прекратилось.

В 1970-е годы был поставлен вопрос о восстановлении саамской письменности. Был разработан и принят (в 1982 году) новый алфавит:

А а Ӓ ӓ Б б В в Г г Д д Е е Ё ё Ж ж З з Һ һ

/a/ /*a/ /b/ /v/ /g/ /d//je//jo/ /ʒ/ /z/ /ʰ/

И и Й й Ҋ ҋ Ј ј К к Л л Ӆ ӆ М м Ӎ ӎ Н н Ӊ ӊ

/i/ /j/ // /ç/ /k/ /l/ /ɬ/ /m/ /m̥/ /n/ /n̥/

Ӈ ӈ О о П п Р р Ҏ ҏ С с Т т У у Ф ф Х х Ц ц

/ŋ/ /o/ /p/ /r/ /r̥/ /s/ /t/ /u/ /f/ /x/ /ʦ/

Ч ч Ш ш Щ щ Ъ ъ Ыы Ь ь Ҍ ҍ Э э Ӭ ӭ Ю ю Я я

/ʧ/ /ʃ/ /ʃj/ // /ɨ/ /j/ * /e/ /*e//ju//ja/

Полумягкий знак Ҍ (на конце слов и перед следующими согласными) и буквы ӓ, ӭ обозначают полумягкость предыдущих «д», «т», «н».

Распространение саамских языков

• Западносаамская группа
  • южносаамский язык — Норвегия и Швеция
  • уме-саамский язык (ууме) — Норвегия и Швеция
  • луле-саамский язык (лууле) — Норвегия и Швеция
  • пите-саамский язык (пите) — Норвегия и Швеция
  • северносаамский язык — Норвегия, Швеция и Финляндия

• Восточносаамская группа
  • бабинский саамский язык (аккала) † — Россия
  • кеми-саамский язык † — саамы центральной финской Лапландии
  • инари-саамский язык — Финляндия
  • йоканьгско-саамский язык (терско-саамский) — Россия
  • кильдинский саамский язык — Россия
  • колтта-саамский язык — Финляндия, Россия, Норвегия (сколт, включая нотозерский диалект в России)

Исторические сведения

Современные популяции саамов имеют четкие гаплотипические отличия от всех ДНК доисторических охотников-собирателей Европы, а гаплогруппа U5b1b1, к которой принадлежат саами, распространилась с юга после последнего ледникового периода, что и создало заблуждение о родстве саамов и басков. Предки саамов частично пришли в Фенноскандию из Западной Европы (10 000-11 000 лет назад), кроме того наличие генов U5b1 и V у саамов в Фенноскандии говорит о их частичном происхождении от общих предков с народами Русской Арктики (наибольшая генетическая близость с якутами и другими народами Восточной Сибири) около 7500 лет назад. Генеалогическое древо саамов имеет «эффект бутылочного горлышка», что говорит о сильно сокращавшемся в прошлом количестве прародителей саамов и их репродуктивной изоляции из-за сложных условий жизни в субарктической тундре.

Древнее саамское население жило на существенно более обширной территории по сравнению с нынешней территорией их обитания, южная граница страны саамов находилась в районе Ладожского озера. Саамы были известны ещё древнегреческим (под названием finoi упоминание об этом народе встречается в 325 году до нашей эры у историка Пифея) и древнеримским авторам (под названием fenni).

Традиционные промыслы саамов — домашнее оленеводство, охота и рыболовство, однако постепенно, по мере проникновения в Лапландию переселенцев, а также по мере промышленного освоения этой территории, всё меньшее число саамов занимались традиционными промыслами.

Традиционная жизнь российских саамов стала разрушаться ещё до Октябрьской революции, однако наиболее сильный удар по ней был нанесён в 1920-е и 1930-е годы, когда началось активное промышленное освоение Кольского полуострова и стала проводиться насильственная коллективизация. В результате саамы практически перестали заниматься своими традиционными промыслами, при этом лишь немногие из них смогли освоить новые формы хозяйствования. В результате традиционная культура, экономика и жизненный уклад саамов оказались практически уничтоженными. По словам Совкиной, председателя Саамского парламента Кольского полуострова, по состоянию на 2011 год на всех саамов Мурманской области приходилось не более 60 тысяч оленей, а в целом число российских саамов, которые вели традиционный образ жизни, составляло около 13 %.

С 1950-х годов в Норвегии, Финляндии и Швеции начался рост национального самосознания саамов. Начали проходить международные конференции, во всех трёх странах был созданы , были приняты законодательные акты относительно статус саамских языков.

Некоторые положительные моменты, связанные с существованием саамов как самобытного народа со своей особой культурой, наблюдаются и в России: статус саамов как коренного народа закреплён в Уставе Мурманской области, в селе Ловозеро (центре культурной жизни российских саамов) действует Саамский национальный культурный центр, проводятся различные саамские праздники и фестивали, осуществляет вещание Кольского саамского радио, работает Музей истории, культуры и быта кольских саамов.

Культура и особенности хозяйствования

Хозяйство

Основными занятиями саамов в зависимости от территории обитания той или иной группы и природных условий являлись оленеводство, рыболовство, морская и сухопутная охота.

В XIX — начале XX вв. саамы вели полукочевой образ жизни, совершая небольшие по протяжённости сезонные перекочёвки.

У западных кольских саамов (нотозерских, бабинских, екоостровских) ведущую роль играло озёрно-речное рыболовство, у северо-западных (пазрецких, печенгских, мотовских) — морское рыболовство. В конце XVIII — начале XX вв. около 70 % взрослого саамского населения занималось промыслом трески. У восточных саамов значительную роль играло оленеводство, дополняемое промыслом сёмги. В XIX в. каменские саамы охотились на дикого оленя. Все саамы охотились на крупных (лось, волк) и мелких животных, птиц.

С начала 1990-х гг. многие промысловые участки сдаются саамами в аренду приезжим.

Особенностью саамского оленеводства являлся вольный выпас животных летом. Размер стада составлял несколько десятков голов. Круглый год олени находились на подножном корме.

В конце XIX — начале XX вв. саамы заимствовали отдельные черты от коми-ижемцев и ненцев: тип нарт с копыльями и упряжь.

Для передвижения и перевозки груза на оленях саамы используют особый тип вьючного седла (ташке), до 1930-х гг. бытовала нарта-сани (керёжа) в форме лодки.

Традиционная одежда

Традиционная одежда саамов приспособлена в первую очередь для длительного пребывания на открытом воздухе, что связано с традиционным полукочевым образом жизни. Наиболее известные виды традиционной одежды: гакти — традиционная верхняя наплечная одежда у саамов, живущих в Норвегии и Финляндии; юпа — традиционная верхняя суконная одежда у саамов, живущих на Кольском полуострове; печок — верхняя зимняя глухая одежда со стоячим воротником, сшитая из двух оленьих шкур мехом наружу; торк — зимняя одежда, сшитая мехом внутрь.

Традиционные поселения и жилища

Поселениями саамов до начала ХХ в. являлись погосты. С декабря по март-апрель саамы жили в зимних погостах, где находились богатые ягелем угодья, а в другой период года расходились по промысловым участкам группами родственных семей (западные группы) или перекочёвывали к летним погостам всей общиной (восточные группы).

Зимние погосты располагались во внутренних районах Кольского полуострова, на границе тундры и леса, на берегу водоёма. Через 20—30 лет, после истощения пастбищ и охотничьих угодий, место погоста переносилось.

Традиционное зимнее саамское жилище вежа представляло собой бревенчатую постройку в форме четырёх- или шестигранной усечённой пирамиды высотой 2,5 м и площадью 3×3 м с дымовым отверстием вверху. Остов вежи покрывали оленьими шкурами или плотной тканью, а сверху клали кору, хворост, дёрн. В центре жилища устраивали каменный очаг, пол покрывали оленьими шкурами. Вход был обращён к югу.

С XIX в. вежу начинает вытеснять тупа (пырт) — срубная постройка площадью 12—13 кв. м, высотой 2 м, с одним-двумя небольшими окнами и плоской, покрытой землёй и дёрном, крышей. В углу у входной двери устраивался очаг — камелёк из обмазанных глиной камней. Появляется простейшая мебель.

Во время перекочёвок использовалась переносное жилище — кувакса. Оно имело конусообразный каркас из нескольких шестов, соединённых вершинами, на который натягивали чехол из оленьих шкур, из бересты или из парусины. В центре куваксы раскладывался костёр.

В жилище обычно обитали одна или две семьи. Напротив входа находилось наиболее почётное, так называемое чистое место.

К началу ХХ в. многие саамы вместо традиционных жилищ стали использовать русскую избу и ненецкий чум.

Пища

Зимой основной пищей саамов было оленье мясо. Для предохранения от цинги употребляли мороженое мясо и свежую оленью кровь. Чаще мясо жарили, вялили, варили, добавляя в похлёбку муку, ягоды. Первое жидкое блюдо варили из куропаток. Долгое время ритуальной пищей считалось медвежье мясо.

Летом основу пищевого рациона составляла рыба, прежде всего озёрная (щука, сиг, налим, окунь и др.). Её варили, жарили, вялили. От русских саамы научились запекать рыбу в тесте.

Меньшее значение имела растительная пища. Заготавливали внутренний слой сосновой коры, который после сушки и толчения добавляли в похлебку. Из муки (покупной) пекли лепёшки.

Из напитков наибольшее распространение получил чай. Доение важенок (самок оленя) у кольских саамов не практиковалось.

Социальная организация

Главной хозяйственной и социально-экономической единицей саамов была территориальная община — сийт (сыйт) (siida (сев.-саам.) syjjt (колтта-саам.)). Она состояла из отдельных семей. Её объединяли общность территории, где находились промысловые угодья, единая хозяйственная деятельность, взаимопомощь и религиозные культы. Сыйт насчитывал от 70 до 300 человек. Хозяйственные и некоторые административные вопросы решались на собраниях глав семей. Родовая организация у саамов не зафиксирована.

Община контролировала семейно-брачные отношения. В XIX в. преобладала малая семья. До конца XIX в. предпочитались однонациональные браки. До 60 % браков заключалось в своих погостах, остальные — преимущественно с жителями соседних погостов. Были распространены браки с сыном или дочерью кузена, а также такие союзы, при которых братья или сестры из одной семьи становились мужьями или женами для сестёр или братьев из другой семьи. На рубеже XIX—ХХ вв. обычный брачный возраст девушек был 17—20 лет, а юношей — 21—25 лет. Мнение девушки не учитывалось.

Большие встречи саамов происходили обычно только несколько раз в год, по особенным праздникам. Выборы невест происходили именно на таких встречах.

Существовало половозрастное разделение труда. Мужчины занимались промысловой деятельностью, перевозками, женщины вели домашнее хозяйство, воспитывали детей, а иногда вместе с подростками помогали ловить рыбу и охотиться на куропаток.

Религия саамов

Традиционные верования саамов, как у многих других народов северной Евразии, представляли собой прежде всего промысловый культ — почитание различных духов, являющихся хозяевами различных традиционных промыслов или явлений природы. Одно из отличий верований саамов от верований большинства сибирских народов — существование культа предков.

Религия современных саамов — большей частью лютеранство (в том числе лестадианство); среди части саамского населения распространено православие.

Саамская литература

Фольклор саамов представлен мифами, сказками, преданиями, импровизированными песнями; включает сказки («майнс»): для детей, о Тале (глупом людоеде), о равках (вурдалаках), о чаклях (карликах). Распространены сказки-легенды о явлениях и объектах природы, мифы («ловта»), например об олене-человеке Мяндаше. Исторические предания («сакки») повествуют о войнах, о примечательных горах, водных объектах. Известны также бывальщины («бойса») и импровизации («муштоллы»).

Известные российские саамские поэты и писатели — колтта-саами Аскольд Бажанов, тер-саами Октябрина Воронова и кильдин-саами Александра Антонова.

Фильмы о саамах

• «Проводник» (Ofelaš, другие переводы — «Следопыт», «Первопроходец») — норвежский фильм 1987 года. В 1988 году фильм был номинирован на Оскар. В фильме главные роли исполняют норвежские актёры, говорящие на саамском языке.
• «Восстание в Каутокейно» (Kautokeino-opprøret) — норвежский фильм 2008 года, основанный на реальных событиях. Рассказывает о борьбе оленеводов-саамов (1850-е годы) с алкогольным бизнесом, спаивающим людей и забирающим у них имущество за долги. В одной из главных женских ролей — финская саамская актриса Анни-Кристина Юусо.
• «Кукушка» — российский фильм 2002 года. Главная героиня фильма — саами; её сыграла финская саамская актриса Анни-Кристина Юусо.

Интересно, что известная американская актриса Рене Зеллвегер — норвежская саами по матери.

Саамы в художественной литературе

В книге современного российского писателя Андрея Буторина «Север» (2010) рассказывается о саамском племени, выжившем после ядерной войны. Главному герою, Нанасу, предстоит совершить путь от Ловозера до Видяево, а после до Полярных Зорь. Книга является частью серии Вселенная Метро 2033. В 2011 году вышел роман-продолжение — «Осада рая». А в 2013 году вышел последний роман трилогии — «Дочь небесного духа», где главные герои возвращаются в Ловозеро, а затем на место гибели Надиного отца.

В детской сказке Сакариаса Топелиуса «Сампо-лопарёнок» показаны некоторые верования саамов. В 1985 году в СССР вышел мультфильм «Сампо из Лапландии», снятый по этой сказке.

Спорт

Существует саамская футбольная сборная, которая выиграла чемпионат мира по футболу среди непризнанных сборных в 2006 году.

Современное положение саамов

Правовое положение саамов

Саамы относятся к коренным народам — то есть к таким народам, которые обитали на своих землях до формирования существующих государственных границ, до прихода туда переселенцев из других мест. Саамы выполняют и другие требования, по которым народ может быть отнесён к коренному: саамское население само считает себя коренным народом, а также имеет социальные, экономические, культурные и другие институты, делающие данный народ отличающимся от другого населения, обитающего на этой же или на соседних территориях. В связи с этим саамское население Норвегии, России, Финляндии и Швеции подпадает под действие международных правовых документов, касающихся коренных народов, в том числе под действие Декларации Организации Объединённых Наций о правах коренных народов, принятой резолюцией 61/295 Генеральной Ассамблеи ООН от 13 сентября 2007 года.

В настоящее время права саамов в той или иной степени законодательно закреплены в Норвегии, России, Финляндии и Швеции. В частности, в Финляндии саамское население согласно § 17 действующей Конституции страны имеет право на сохранение и развитие своего языка и своей культуры. В этом же параграфе Конституции закреплено право саамов пользоваться своим языком в органах власти. Кроме того, согласно § 121 Конституции на территории Саамского региона саамы имеют автономию в вопросах языка и культуры. В России статус саамов как коренного народа закреплён в Уставе Мурманской области.

Национальные символы саамов

Основные национальные символы саамов — флаг и гимн. Национальный флаг саамов был утверждён в 1986 году на Конференции северных саамов; четыре цвета флага (красный, синий, зелёный и жёлтый) — цвета гакти, традиционного саамского костюма, круг отражает форму саамского бубна и символизирует солнце и луну.

Национальный гимн саамов — положенное на музыку стихотворение норвежского школьного учителя и политического деятеля Исака Сабы (1875—1921). В 1986 году на Саамской конференции стихотворение было принято в качестве национального саамского гимна, а в 1992 году на очередной Саамской конференции была одобрена музыка гимна, написанная композитором Arne Sørli.

Международный день саамов

Международный день саамов отмечается 6 февраля. Именно в этот день в 1917 г. в норвежском городе Тронхейм состоялось первое саамское собрание, когда норвежские и шведские саамы объединились несмотря на государственные границы для решения общих проблем.

Решение о праздновании было принято в 1992 г. на 15-й конференции Союза саамов, объединяющего представителей этой национальности на всей территории Скандинавии и Кольского полуострова. Праздник отмечается в Норвегии, Швеции, Финляндии и в Мурманской области Российской Федерации, где компактно проживает саамское население.

Литература

на русском языке

• [www.krotov.info/acts/02/01/tacit_15.htm «Германия»] Тацита, глава 46
• Саамы // Народы России. Атлас культур и религий. — М.: Дизайн. Информация. Картография, 2010. — 320 с. — ISBN 978-5-287-00718-8.
• Народы России: живописный альбом, Санкт-Петербург, типография Товарищества «Общественная Польза», 3 декабря 1877, ст. 457
• Прибалтийско-финские народы России / Отв. ред. Е. И. Клементьев, Н. В. Шлыгина. — Москва: Наука, 2003. — (Народы и культуры). — ISBN 5-02-008715-7.
• Языки и культура кольских саами / Глав. ред. И. Б. Циркунов // Наука и бизнес на Мурмане: журнал. — № 2 (69), 2010. — Мурманск: Мурманское областное книжное издательство.

---

• Алымов В. К. [www.emaproject.com/lib_view.html?id=pb00002124#p2|1|n Лопари. Этнографический очерк]. — М.: Крестьянская газета, 1930.
• Велигжанина Е. [special.rg.ru/special_editions/data/338.pdf Коренной уклад. Развитие традиционных промыслов саамов станет основой для современного производства] // Российская газета. Регион. Мурманск : газета. — Мурманск. — № 171 (5547), 5 августа 2011. — [www.webcitation.org/6AWP89FuN Архивировано] из первоисточника 9 августа 2012. (Проверено 21 марта 2013)
• Виноградова С. Н. [www.kolasc.net.ru/russian/innovation/ksc75/5.3.pdf Саамы Кольского полуострова: основные тенденции современной жизни] // [www.kolasc.net.ru/russian/innovation/ksc-75.html Раздел 5: Исследование экономических и этнокультурных процессов в Баренц регионе]. — Формирование основ современной стратегии природопользования в Евро-Арктическом регионе. — Апатиты: Изд. КНЦ РАН, 2005. — С. 424—434. — [www.peeep.us/7b902526 Архивировано] из первоисточника.
• Киселёв А. А. [web.archive.org/web/20091221003033/www.arctic.org.ru/new/kisel.htm Саамский заговор (Дело № 46197)] // Живая Арктика : журнал. — 2000. — № 1. — [www.webcitation.org/6CezpiNhJ Архивировано] из первоисточника 4 декабря 2012. Проверено 4 декабря 2012.
• Кряжков В. А. Коренные малочисленные народы Севера в российском праве. — Норма, 2010. — 560 с. — 1700 экз. — ISBN 978-5-91768-100-9.
• Куропятник М. С., Куропятник А. И. [www.jourssa.ru/1999/4/kurop.html Саамы: современные тенденции этносоциального и правового развития] // Журнал социологии и социальной антропологии : журнал. — 1999. — Т. II, вып. 4.
• Александр Егоров. [argumenti.ru/society/n314/136227 Хочешь быть саамом? Будь им! (интервью с Валентиной Совкиной)]. Общество. Газета «Аргументы Недели», № 44 (285) (10 ноября 2011). — О нынешнем дне российских саамов «АН» беседовал с председателем этнокультурной организации — Саамского парламента Кольского полуострова — Валентиной Совкиной. Проверено 13 июня 2013. [www.webcitation.org/6D09ktXlQ Архивировано из первоисточника 18 декабря 2012].
• Токарев С. А. Религия лопарей // Религия в истории народов мира. — Изд. 3-е, испр. и доп. — М.: Политиздат, 1976. — С. 179—180. — 575 с. — (Библиотека атеистической литературы). — 100 000 экз.
• Харузин Н. Н. Русские лопари. — М., 1890.
• Чарнолусский В. В. Материалы по быту лопарей. — Л., 1930.

на других языках

• Nielsen K., Nesheim A., Lappisk ordbok, Bd 1—5, Oslo, 1932—1962
• Sari Pietikäinen, Leena Huss, Sirkka Laihiala-Kankainen, Ulla Aikio-Puoskari & Pia Lane [www.tandfonline.com/doi/full/10.1080/08003831.2010.486923 Regulating Multilingualism in the North Calotte: The Case of Kven, Meänkieli and Sámi Languages («Регулирование многоязычия в Северном Калотте: саамские языки, квенский язык и язык меянкиели»)] (англ.) // Acta Borealia : журнал. — 25 июня 2010. — Vol. 27, fasc. 1. — P. 1—23. — DOI:10.1080/08003831.2010.486923.

Ссылки

На русском языке

• Лопари // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.infofinlandia.ru/public/default.aspx?contentid=211963 Статья о саамах на официальном портале МИД Финляндии]
• [ethnoconflict.ru/ethnography/017-sweden.htm Саамы: в авангарде «Европы регионов» (политика саамов в Европе и России)]
• [da.fi/?p=18 Саамы. Статья на сайте «Вся Финляндия»]
• [www.hrono.ru/etnosy/saamy.html Кольские саамы]
• [www.kauppatie.com/01-2004/11-01.htm Финские саамы]
• [www.finugor.ru/info/narod/saamy.html Информационный центр финно-угорских народов. Саамы]
• [vbrg.ru/articles/karelija/saamy/ Статьи — Саамы: история и культура]
• [www.saami.su Сайт Кольских саамов]
• [www.saami.forum24.ru/ «Новости, общение, поиск родственников Кольских саамов»]
• [www.kunstkamera.ru/kunst-catalogue/items/item-view.seam?c=PHOTO&id=72319&cid=725831 Фотокаталог Музея антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН]

На других языках

• [www.helsinki.fi/~sugl_smi/senc/en/index.htm The Encyclopaedia of Saami Culture] // Сайт Хельсинкского университета. (англ.) (Проверено 5 июня 2012)

Отрывок, характеризующий Саамы

И, поболтав еще несколько времени, капрал ушел. (Дело, случившееся намедни, о котором упоминал капрал, была драка между пленными и французами, в которой Пьеру удалось усмирить своих товарищей.) Несколько человек пленных слушали разговор Пьера с капралом и тотчас же стали спрашивать, что он сказал. В то время как Пьер рассказывал своим товарищам то, что капрал сказал о выступлении, к двери балагана подошел худощавый, желтый и оборванный французский солдат. Быстрым и робким движением приподняв пальцы ко лбу в знак поклона, он обратился к Пьеру и спросил его, в этом ли балагане солдат Platoche, которому он отдал шить рубаху.
С неделю тому назад французы получили сапожный товар и полотно и роздали шить сапоги и рубахи пленным солдатам.
– Готово, готово, соколик! – сказал Каратаев, выходя с аккуратно сложенной рубахой.
Каратаев, по случаю тепла и для удобства работы, был в одних портках и в черной, как земля, продранной рубашке. Волоса его, как это делают мастеровые, были обвязаны мочалочкой, и круглое лицо его казалось еще круглее и миловиднее.
– Уговорец – делу родной братец. Как сказал к пятнице, так и сделал, – говорил Платон, улыбаясь и развертывая сшитую им рубашку.
Француз беспокойно оглянулся и, как будто преодолев сомнение, быстро скинул мундир и надел рубаху. Под мундиром на французе не было рубахи, а на голое, желтое, худое тело был надет длинный, засаленный, шелковый с цветочками жилет. Француз, видимо, боялся, чтобы пленные, смотревшие на него, не засмеялись, и поспешно сунул голову в рубашку. Никто из пленных не сказал ни слова.
– Вишь, в самый раз, – приговаривал Платон, обдергивая рубаху. Француз, просунув голову и руки, не поднимая глаз, оглядывал на себе рубашку и рассматривал шов.
– Что ж, соколик, ведь это не швальня, и струмента настоящего нет; а сказано: без снасти и вша не убьешь, – говорил Платон, кругло улыбаясь и, видимо, сам радуясь на свою работу.
– C'est bien, c'est bien, merci, mais vous devez avoir de la toile de reste? [Хорошо, хорошо, спасибо, а полотно где, что осталось?] – сказал француз.
– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.