Сабинина, Марфа Степановна

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Марфа Степановна Сабинина
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Ма́рфа (Ма́рта) Степа́новна Саби́нина (30 мая 1831, Копенгаген — 14 (26) декабря 1892, Ялта) — российская общественная деятельница и музыкант, основательница Российского Красного Креста, фронтовая сестра милосердия, организатор православных церковных приходов и общин.





Детство и юность в Веймаре, 1831—1859

Родилась в семье православного российского протоиерея Стефана Сабинина — выдающегося филолога и историка, являвшегося потомком русского национального героя Ивана Сусанина. Отец Марфы на момент её рождения служил настоятелем храма при посольстве Российской Империи в Дании. Матерью Марфы и десяти её братьев и сестер была Александра Вещезерова, дочь петербуржского протоиерея — переводчица и самодеятельный живописец.

В возрасте от шести до двадцати шести лет Марфа жила в Веймаре, где в то время проходил службу её отец; выросла «совершенно немецкой, но глубоко православной девушкой». Получила высококлассное домашнее воспитание, включавшее ряд европейских и древних языков, живопись на серьёзном профессиональном уровне, а также светский тон (отец был духовником православной супруги великого герцога Саксен-Веймар-Эйзенахского, при дворе которого часто бывали и его дети).

С детства обнаружился незаурядный талант Марфы к игре на фортепиано, а также сильные вокальные данные. В Веймаре она училась музыке у Роберта Шумана (1850—1851), Петера Корнелиуса (1853—1855) и Ференца Листа (1853—1860). В 1857—1859 годах гастролировала с концертами как пианистка-виртуоз, в том числе впервые посетила Россию. Сочинила несколько вокальных циклов, два сборника фортепианных пьес и «Песнь Франциска» (нем. Franziskus-Lied) для хора в сопровождении фортепиано и арфы, на собственный текст; это произведение было впервые исполнено в Веймаре в 1857 году, позднее Ференц Лист также создал хоровое сочинение «К святому Франциску из Паолы» на слова Сабининой.

При Дворе, 1859—1867

В 1859 году семья протоиерея Сабинина, в том числе двадцативосьмилетняя Марфа, возвращается в Россию, в Петербург. Вскоре после этого Марфа по предложению императрицы Марии Александровны становится преподавательницей музыки её детей — великого князя Сергея и великой княжны Марии. В этом качестве служит при императорском Дворе на протяжении восьми лет. При Дворе Марфа знакомится с фрейлиной баронессой Марией Фредерикс, которая до конца её жизни стала её ближайшей подругой и соратницей в общественном служении.

Джемиет и Красный Крест, 1867—1882

Ещё служа при Дворе, Марфа Сабинина первой высказывает императору мысль о необходимости развития и в России сети Красного Креста (которая уже существовала в то время в большинстве европейских стран). Благодаря организационной и финансовой помощи императрицы Марии Александровны и фрейлины Марии Фредерикс, уже в мае 1867 года было зарегистрировано и начало очень активно развиваться «Общество попечения о раненых и больных воинах» (с 1879 — Российский Красный Крест).

После завершения службы при Дворе в 1867 году Марфа с Марией Фредерикс переезжают на постоянное жительство в имение последней Джемиет (ныне поселок Восход) под Ялтой. Мать и четыре сестры Марфы поселяются по соседству, в поселке Магарач (ныне Отрадное). В Джемете ввиду относительного безденежья Марфа Сабинина неожиданно проявляет себя как талантливый менеджер, восстановитель крайне запущенного виноградарского и винодельческого хозяйства. Уже через три года имение стало высокоприбыльным, а его винная продукция начала получать медали на профильных выставках.

Основным приложением полученных доходов, делом жизни Марфы Сабининой и Марии Фредерикс, стала постройка на территории имения Джемиет храма (вызванная недостаточностью православных храмов на Южном Берегу Крыма) и основание при нем бесплатной больницы (которых там не хватало ещё в большей степени). Все это и было успешно реализовано благотворительницами в 1876 году. Любопытно, что всю живопись, весь текстиль и деревянный иконостас Благовещенского храма в Джемиете выполнили лично Марфа Сабинина, её мать, сестры, а также Мария Фредерикс.

Помимо этого, в 1870 году Марфа Сабинина по предложению императрицы Марии Александровны детально осматривала военные лазареты французской и прусской армий во время боевых действий между ними. После чего на основании полученной информации основала лазарет в Санкт-Петербурге, ставший образцом для разворачивания впоследствии его аналогов в системе Российского Красного Креста.

Во время Сербо-турецкой войны 1876-77 годов и последовавшей за ней Русско-турецкой войны Марфа Сабинина и её сестры работают в лазаретах (и организовывают таковые), а также активно занимаются эвакуацией раненых на территориях боевых действий в Сербии и Румынии. За свою военно-медицинскую деятельность Марфа Сабинина была награждена рядом орденов и медалей Российской империи.

Кастрополь, 1882—1892

Вернувшись после войны в Крым Марфа Сабинина отдает все силы созданной ею бесплатной больнице (Благовещенская община сестер милосердия) в Джемете и основанному ею там же православному приходу.

Через несколько лет, в 1882 году, произошла семейная трагедия — в поселке Магарач грабителями были убиты престарелая мать и четыре сестры Марфы Сабининой. Переживания общественной деятельницы усугубились тем, что на суд присяжных подействовали либеральные доводы адвокатов, защищавших убийц семейства Сабининых — и часть участников преступления была отпущена без наказания.

Желая покинуть место, связанное с тяжелыми воспоминаниями, Марфа и Мария Фредерикс переезжают в другое южнобережное поместье — имение юной баронессы Маргариты Толль (впоследствии Извольской) Кастрополь — где и прошли последние десять лет жизни Марфы Сабининой.

В Кастрополе она пишет свои «Записки», опубликованные уже после её смерти (1900-02, журнал «Русский архив»). После опубликования её «Записки» стали особо популярными, в частности, из-за воспоминаний об Н. В. Гоголе (четырнадцатилетняя Марфа в Веймаре видела Гоголя, когда он посетил её отца-священника, эти воспоминания являются важным источником в полемике о религиозности Гоголя). Помимо того, в Кастрополе Марфа Сабинина и Мария Фредерикс основали переносной православный храм — первый в поселке, на то время единственный на 12-верстную округу.

В 1892 году М. К. Извольская продает имение Кастрополь. Благотворительницы Сабинина и Фредерикс переезжают в Ялту; а основанный ими кастропольский храм передают в Феодосию. Через несколько месяцев, в последние дни 1892 года, Марфа Сабинина скончалась в Ялте на шестьдесят втором году жизни. Похоронена в Ялте на Поликуровском мемориале.

См. также

Напишите отзыв о статье "Сабинина, Марфа Степановна"

Ссылки

  • [www.memoirs.ru/rarhtml/NA_PS_IV93_2.htm Н. А. Памяти М. С. Сабининой // Исторический вестник, 1893. — Т. 51. — № 2. — С. 510—517.]
  • [memento.sebastopol.ua/necropol.php?code=9 Крымский некрополь]

Отрывок, характеризующий Сабинина, Марфа Степановна

Через три недели после своего последнего вечера у Ростовых, князь Андрей вернулся в Петербург.

На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он не приехал. На другой, на третий день было то же самое. Пьер также не приезжал, и Наташа, не зная того, что князь Андрей уехал к отцу, не могла себе объяснить его отсутствия.
Так прошли три недели. Наташа никуда не хотела выезжать и как тень, праздная и унылая, ходила по комнатам, вечером тайно от всех плакала и не являлась по вечерам к матери. Она беспрестанно краснела и раздражалась. Ей казалось, что все знают о ее разочаровании, смеются и жалеют о ней. При всей силе внутреннего горя, это тщеславное горе усиливало ее несчастие.
Однажды она пришла к графине, хотела что то сказать ей, и вдруг заплакала. Слезы ее были слезы обиженного ребенка, который сам не знает, за что он наказан.
Графиня стала успокоивать Наташу. Наташа, вслушивавшаяся сначала в слова матери, вдруг прервала ее:
– Перестаньте, мама, я и не думаю, и не хочу думать! Так, поездил и перестал, и перестал…
Голос ее задрожал, она чуть не заплакала, но оправилась и спокойно продолжала: – И совсем я не хочу выходить замуж. И я его боюсь; я теперь совсем, совсем, успокоилась…
На другой день после этого разговора Наташа надела то старое платье, которое было ей особенно известно за доставляемую им по утрам веселость, и с утра начала тот свой прежний образ жизни, от которого она отстала после бала. Она, напившись чаю, пошла в залу, которую она особенно любила за сильный резонанс, и начала петь свои солфеджи (упражнения пения). Окончив первый урок, она остановилась на середине залы и повторила одну музыкальную фразу, особенно понравившуюся ей. Она прислушалась радостно к той (как будто неожиданной для нее) прелести, с которой эти звуки переливаясь наполнили всю пустоту залы и медленно замерли, и ей вдруг стало весело. «Что об этом думать много и так хорошо», сказала она себе и стала взад и вперед ходить по зале, ступая не простыми шагами по звонкому паркету, но на всяком шагу переступая с каблучка (на ней были новые, любимые башмаки) на носок, и так же радостно, как и к звукам своего голоса прислушиваясь к этому мерному топоту каблучка и поскрипыванью носка. Проходя мимо зеркала, она заглянула в него. – «Вот она я!» как будто говорило выражение ее лица при виде себя. – «Ну, и хорошо. И никого мне не нужно».
Лакей хотел войти, чтобы убрать что то в зале, но она не пустила его, опять затворив за ним дверь, и продолжала свою прогулку. Она возвратилась в это утро опять к своему любимому состоянию любви к себе и восхищения перед собою. – «Что за прелесть эта Наташа!» сказала она опять про себя словами какого то третьего, собирательного, мужского лица. – «Хороша, голос, молода, и никому она не мешает, оставьте только ее в покое». Но сколько бы ни оставляли ее в покое, она уже не могла быть покойна и тотчас же почувствовала это.
В передней отворилась дверь подъезда, кто то спросил: дома ли? и послышались чьи то шаги. Наташа смотрелась в зеркало, но она не видала себя. Она слушала звуки в передней. Когда она увидала себя, лицо ее было бледно. Это был он. Она это верно знала, хотя чуть слышала звук его голоса из затворенных дверей.
Наташа, бледная и испуганная, вбежала в гостиную.
– Мама, Болконский приехал! – сказала она. – Мама, это ужасно, это несносно! – Я не хочу… мучиться! Что же мне делать?…
Еще графиня не успела ответить ей, как князь Андрей с тревожным и серьезным лицом вошел в гостиную. Как только он увидал Наташу, лицо его просияло. Он поцеловал руку графини и Наташи и сел подле дивана.
– Давно уже мы не имели удовольствия… – начала было графиня, но князь Андрей перебил ее, отвечая на ее вопрос и очевидно торопясь сказать то, что ему было нужно.
– Я не был у вас всё это время, потому что был у отца: мне нужно было переговорить с ним о весьма важном деле. Я вчера ночью только вернулся, – сказал он, взглянув на Наташу. – Мне нужно переговорить с вами, графиня, – прибавил он после минутного молчания.
Графиня, тяжело вздохнув, опустила глаза.
– Я к вашим услугам, – проговорила она.
Наташа знала, что ей надо уйти, но она не могла этого сделать: что то сжимало ей горло, и она неучтиво, прямо, открытыми глазами смотрела на князя Андрея.
«Сейчас? Сию минуту!… Нет, это не может быть!» думала она.
Он опять взглянул на нее, и этот взгляд убедил ее в том, что она не ошиблась. – Да, сейчас, сию минуту решалась ее судьба.
– Поди, Наташа, я позову тебя, – сказала графиня шопотом.
Наташа испуганными, умоляющими глазами взглянула на князя Андрея и на мать, и вышла.
– Я приехал, графиня, просить руки вашей дочери, – сказал князь Андрей. Лицо графини вспыхнуло, но она ничего не сказала.
– Ваше предложение… – степенно начала графиня. – Он молчал, глядя ей в глаза. – Ваше предложение… (она сконфузилась) нам приятно, и… я принимаю ваше предложение, я рада. И муж мой… я надеюсь… но от нее самой будет зависеть…
– Я скажу ей тогда, когда буду иметь ваше согласие… даете ли вы мне его? – сказал князь Андрей.
– Да, – сказала графиня и протянула ему руку и с смешанным чувством отчужденности и нежности прижалась губами к его лбу, когда он наклонился над ее рукой. Она желала любить его, как сына; но чувствовала, что он был чужой и страшный для нее человек. – Я уверена, что мой муж будет согласен, – сказала графиня, – но ваш батюшка…
– Мой отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия положил то, чтобы свадьба была не раньше года. И это то я хотел сообщить вам, – сказал князь Андрей.
– Правда, что Наташа еще молода, но так долго.
– Это не могло быть иначе, – со вздохом сказал князь Андрей.
– Я пошлю вам ее, – сказала графиня и вышла из комнаты.
– Господи, помилуй нас, – твердила она, отыскивая дочь. Соня сказала, что Наташа в спальне. Наташа сидела на своей кровати, бледная, с сухими глазами, смотрела на образа и, быстро крестясь, шептала что то. Увидав мать, она вскочила и бросилась к ней.
– Что? Мама?… Что?
– Поди, поди к нему. Он просит твоей руки, – сказала графиня холодно, как показалось Наташе… – Поди… поди, – проговорила мать с грустью и укоризной вслед убегавшей дочери, и тяжело вздохнула.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидал вас. Могу ли я надеяться?
Он взглянул на нее, и серьезная страстность выражения ее лица поразила его. Лицо ее говорило: «Зачем спрашивать? Зачем сомневаться в том, чего нельзя не знать? Зачем говорить, когда нельзя словами выразить того, что чувствуешь».
Она приблизилась к нему и остановилась. Он взял ее руку и поцеловал.
– Любите ли вы меня?
– Да, да, – как будто с досадой проговорила Наташа, громко вздохнула, другой раз, чаще и чаще, и зарыдала.