Саблуков, Гордий Семёнович

Гордий Семёнович Саблуков

Го́рдий Семёнович Саблуко́в (1803, Аскинский завод Стерлитамацкой округи Оренбургской губернии, — 29 января (10 февраля) 1880, Казань) — русский востоковед, профессор Казанской духовной академии, исследователь ислама, автор первого опубликованного перевода Корана с арабского языка на русский.

Биография

Родился на Аскинском заводе (ныне село Архангельское Архангельского района Республики Башкортостан) в семье священника Михайло-Архангельской церкви. Отец — Симеон Гуриевич Саблуков (1759—1835), мать — Евдокия Семеновна Саблукова (1774—1859).

В 1826 году окончил Оренбургскую духовную семинарию, в 1830 году — Московскую духовную академию.

В 1830—1849 годах преподавал историю и восточные языки в Саратовской духовной семинарии, в частности, в 1843—1845 годах был учителем Н. Г. Чернышевского, последняя встреча с которым состоялась в 1851 году в Казани.

В 1849—1862 годах преподавал восточные и классические языки на противомусульманском отделении Казанской духовной академии.

Ему принадлежит один из переводов «Корана» (Казань, 1878), в его переводе Коран в печатном виде издан впервые; «Приложений к переводу Корана» (1879), содержащих аннотированные указатели к Корану (1879) и два трактата: «Сведения о Коране» (Казань, 1884) и «Сличение магометанского учения о именах Божиих с учением о них христианским» (1873).

Позже Саблуков вспоминал один случай, побудивший его изучать ислам:

Башкирец Халид, рыжий старик, который, говоря мне, ещё небольшому (в году 1817), что Бог один, только веры розны, возбудил в моей душе мысль, которую я сам себе сказал тогда: „Узнаю же я твою (мохаммеданскую) веру!“, был из деревни (аула) [ufagen.ru/places/arhangelskiy/timerbaevo_arh.html Тимирбаевой], которая от завода Аскинского, на южной стороне, в 8 верстах.

Автор нумизматических, историко-археологических и этнографических работ о Поволжье, кипчаках и Золотой Орде.

Им переведена также на русский язык с турецкого 1-я часть «Истории турок» соч. Богадур-хана (в III ч. «Библиотеки восточн. историков»).

Похоронен на Арском кладбище в Казани.

Семья

Среди ближайших родственников и прямых потомков Гордия Семеновича Саблукова:

• Иван Яковлевич Порфирьев (1823—1890), академик, историк русской словесности, профессор Казанской Духовной Академии, муж дочери Гордия Семеновича Августы Гордиевны Саблуковой.
• Иван Петрович Гвоздев (1819—1873), профессор Казанской Духовной Академии, муж дочери Гордия Семеновича Ольги Гордиевны Саблуковой.
• Николай Иванович Порфирьев (1863—1930), профессор математики Казанского Университета, внук Гордия Семеновича Саблукова.
• Сергей Иванович Порфирьев (1869—1942), историк-архивист, внук Гордия Семеновича Саблукова.
• Васьян Сергеевич Порфирьев (1907—1990), профессор кафедры охраны природы и биогеоценологии Казанского Университета, доктор биологических наук, правнук Гордия Семеновича Саблукова.
• Глеб Сергеевич Порфирьев (1911—1959), геолог и палеонтолог, кандидат наук, правнук Гордия Семеновича Саблукова.

Из рода Саблуковых, одна из ветвей которого приняла фамилию «Казанских», происходит Нонна Гришаева.

Библиография

• Валеев Р. М.: «Из истории казанского востоковедения середины-второй половины XIX в: Гордий Семенович Саблуков — тюрколог и исламовед». Казань: Изд-во Казань-Kazan, 1993. — 104 с.
• Крачковский И. Ю., Избр. соч., т. 1, 6, М.—Л., 1955—1960.

Литература

• Густерин П. Русскоязычная коранистика досоветского периода // Вопросы истории. — 2015. — № 5. — С. 162—163.

Ссылки

• Густерин П. В. [ricolor.org/history/eng/vs/18_03_2013/ Гордий Семенович Саблуков как востоковед] // Портал «Россия в красках»

См. также

• Колмаков, Алексей Васильевич
• Постников, Петр Васильевич
• Верёвкин, Михаил Иванович
• Богуславский, Дмитрий Николаевич

Отрывок, характеризующий Саблуков, Гордий Семёнович

– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.