Сабхапарва

Статья по тематике Индуизм
История · Пантеон
Направления Вайшнавизм  · Шиваизм  · Шактизм  · Смартизм
Верования и практики Дхарма · Артха · Кама Мокша · Карма · Сансара Йога · Бхакти · Майя Пуджа · Мандир · Киртан
Священные писания Веды · Упанишады Рамаяна · Махабхарата Бхагавадгита · Пураны другие
Родственные темы Индуизм по странам · Календарь · Праздники · Креационизм · Монотеизм · Атеизм · Обращение в индуизм · Аюрведа · Джьотиша
Портал «Индуизм»

Сабхапарва (санскр. सभापर्व, «Книга о собрании») — вторая книга «Махабхараты», состоит из 2,4 тыс. двустиший (72 главы по критическому изданию в Пуне). «Сабхапарва» рассказывает об объединении древнеиндийских княжеств под началом Пандавов и о том, как они были лишены царства своими двоюродными братьями Кауравами в результате нечестной игры в кости.

Сюжет

Сказание о дворцах собраний

Вайшампаяна продолжает рассказывать Джанамеджае о судьбе Пандавов. Данава Майя спрашивает у Арджуны, чем может услужить ему в благодарность за спасение от разгневанных Кришны и Паваки. Арджуна после настоятельных просьб Майи дать поручение предлагает ему сделать что-нибудь для Кришны. Кришна просит Майю построить для Юдхиштхиры дворец, какого не мог бы воссоздать никто из людей во всём мире. Майя создаёт план дворца, и Кришна с Арджуной представляют Майю царю Юдхиштхире. Отдохнув некоторое время, Майя приступает к сооружению дворца. Кришна, попрощавшись с Пандавами, отбывает в столицу своего царства Двараку. Майя с позволения Арджуны отлучается на озеро Биндусарас и приносит оттуда хрустальную утварь для дворца, палицу для Бхимасены и раковину девадатту для Арджуны. Вернувшись, он в течение четырнадцати месяцев выстраивает несравненный дворец площадью десять тысяч локтей. Вступив во дворец, царь Юдхиштхира с братьями устраивает пышные многолюдные празднества, на которые является божественный мудрец Нарада в сопровождении других мудрецов. После продолжительной беседы, касающейся методов государственного управления, Юдхиштхира спрашивает у Нарады, видел ли тот такой же или лучший дворец во время странствий во многих и разнообразных мирах. Нарада подробно описывает несоизмеримо превосходящие дворец Юдхиштхиры дворцы собраний Индры, Ямы, Варуны, Куберы. В довершение Нарада рассказывает о дворце Брахмы, который поминутно приобретает иной вид, не поддающийся описанию. Брахма, восседая в том дворце, создаёт миры силой майи. Нарада говорит, что насколько непревзойдённым является во всех мирах дворец Брахмы, настолько же непревзойдён дворец Юдхиштхиры в мире людей. Юдхиштхира обращает внимание, что только царю Харишчандре удалось поселиться во дворце Индры, и спрашивает у Нарады о причине этого. Нарада отвечает, что во время земной жизни Харишчандра совершил жертвоприношение раджасуя, а также передаёт пожелание ушедшего в мир предков отца Пандавов о необходимости совершения жертвоприношения раджасуя царём Юдхиштхирой. Сказав всё это, Нарада вместе со спутниками удаляется, а Юдхиштхира с братьями начинают размышлять о жертвоприношении раджасуя.

Сказание о совещании

Царь Юдхиштхира, намереваясь совершить жертвоприношение раджасуя, советуется с жрецами и родственниками. Все, кого он спрашивает, безоговорочно высказываются в поддержку жертвоприношения. Юдхиштхиру всё же одолевают сомнения, и он посылает вестника к Кришне. Когда Кришна прибывает в Индрапрастху, Юдхиштхира просит у него совета и надеется услышать (в отличие от остальных советников) и о слабых сторонах своего плана. Кришна рассказывает о могущественном царе Джарасандхе, который собирается принести в жертву восемьдесят шесть пленённых царей. По словам Кришны, пока Джарасандха жив, Юдхиштхира не сможет совершить жертвоприношение раджасуя, а потому его следует убить. Юдхиштхира склоняется к отказу от жертвоприношения из опасения за жизни родственников, но Арджуна с Кришной убеждают его в необходимости битвы.

Сказание об убийстве Джарасандхи

Кришна предлагает план убийства Джарасандхи: поскольку того не в состоянии победить даже боги и асуры, его надлежит убить в единоборстве голыми руками. Для этого Кришна хочет тайно подобраться к Джарасандхе втроём с Арджуной и с Бхимасеной и устроить поединок недруга с Бхимасеной. Юдхиштхира соглашается с предложенным планом, и трое заговорщиков отправляются в Магадху в одежде брахманов. Достигнув Магадхи, они разрушают чтимую всеми вершину горы Чайтьяки, а затем, войдя в город, умащаются благовониями и украшают себя венками, отобранными у торговцев. Когда они приходят к Джарасандхе, тот принимает их с почётом, но порицает за неподобающее поведение и внешний вид (украшенные венками и умащённые благовониями пришельцы выдают себя за брахманов-снатаков). Кришна в ответ раскрывает их личности и требует от Джарасандхи отказаться от намеченного человеческого жертвоприношения либо сразиться с ними. Джарасандха возводит на престол своего сына Сахадеву и выбирает противником в поединке Бхимасену. Битва длится непрерывно тринадцать суток и завершается на четырнадцатые сутки победой Бхимасены. После смерти Джарасандхи Кришна освобождает из заточения царей, за что те соглашаются помочь Юдхиштхире в выполнении жертвоприношения раджасуя. Сын Джарасандхи Сахадева принимает помазание на царство от Кришны и заключает союз с Пандавами. Потом Кришна, Арджуна и Бхимасена, а также освобождённые цари прибывают в Индрапрастху, где их с радостью принимает Юдхиштхира. По завершении миссии Кришна уезжает в свой город.

Сказание о покорении мира

В целях приумножения казны Пандавы принимают решение заставить платить дань всех царей соседних стран. Дружественными увещеваниями и прямыми завоеваниями Арджуна покоряет северную страну, Бхимасена — восточную, Сахадева — южную, Накула — западную.

Сказание о жертвоприношении раджасуя

После пополнения казны и кладовых Юдхиштхира решает устроить жертвоприношение раджасуя. К нему приезжает Кришна и поддерживает это решение. Брахманы благословляют Юдхиштхиру, и он в сопровождении многочисленной свиты отправляется к месту жертвоприношения. Из разных стран туда стекаются брахманы и получают щедрые дары. Юдхиштхира посылает Накулу в Хастинапур за Бхишмой, Дроной, Дхритараштрой, Видурой, Крипой и всеми двоюродными братьями. Когда Кауравы прибывают к месту жертвоприношения, Юдхиштхира радушно принимает их и поручает каждому исполнение почётных обязанностей. Затем он начинает жертвоприношение раджасуя.

Сказание о подношении почётного дара

В день, когда Юдхиштхира должен быть окроплён водою, брахманы вместе с царями восходят на середину жертвенного помоста для воздаяния почестей наиболее достойным. При виде этого зрелища отшельник Нарада погружается в раздумье. Он вспоминает, что присутствующие кшатрии есть боги, воплотившиеся по повелению Нараяны. Сам же Нараяна родился в земном мире в человеческом облике под именем Кришна. Бхишма предлагает Юдхиштхире преподнести почётное питье царям, и Сахадева по пожеланию Бхишмы и Юдхиштхиры преподносит почётное питье в первую очередь Кришне. Царь народа Чеди по имени Шишупала порицает Бхишму и Юдхиштхиру за сделанный ими выбор, а потом пускается в пространные поношения Кришны. Он напоминает присутствующим, что Кришна — не царь (а пастух), не жрец и не самый старший по возрасту. По мнению Шишупалы, этой почести более достойны многие присутствующие кшатрии и брахманы — отец Кришны Васудева, Друпада, Дрона и Двайпаяна. Владыка страны Чеди прямо в лицо говорит Кришне, что тот подобен собаке, вылизывающей пролитое топлёное масло. Закончив речь, Шишупала покидает собрание в сопровождении согласных с ним царей. Юдхиштхира бежит вслед за Шишупалой и мягко увещевает его. Бхишма замечает, что не достоин мягких слов тот, кто не одобряет почестей для Кришны. По мнению Бхишмы, почести оказываются Кришне, исходя из его славы, героизма, побед и многочисленных достоинств. Более того, Кришна являет собой воплощённое божество, в коем представлены начало и гибель всех миров. Сахадева объявляет, что поставит свою ногу на голову любого из царей, кто не выносит Кришну. Никто из присутствующих царей не решается открыто вступить в конфликт с Сахадевой, но многие начинают тайно роптать. Сахадева отдаёт почести тем, кто их заслуживает и завершает церемонию. Властелин Чеди в это время подговаривает единомышленников построиться в боевые порядки и воспрепятствовать окончанию жертвоприношения.

Сказание об убийстве Шишупалы

Юдхиштхира, видя нарастающее недовольство многих царей, спрашивает совета у Бхишмы. Бхишма предлагает не волноваться из-за недостойного поведения глупого Шишупалы. Уязвлённый этими словами Шишупала высказывает своё презрение Бхишме, даёт уничижительную интерпретацию прославленным деяниям Кришны, а также упоминает преступные деяния Кришны — убийство коров (подразумевая убийство дайтьи по имени Аришта в образе быка) и женщин (подразумевая убийство ракшаси по имени Путана в образе женщины). Царь страны Чеди также осуждает убийство Джарасандхи, совершённое под руководством Кришны. Бхимасена приходит в ярость от слов Шишупалы и хочет наброситься на него, но Бхишма удерживает внука. Шишупала же подзадоривает Бхимасену, уговаривая Бхишму разрешить им сразиться. Бхишма рассказывает о том, как был рождён Шишупала, и как ему в детстве было предопределено принять смерть от своего двоюродного брата Кришны. По словам Бхишмы, Шишупала есть частица божественной силы Хари, поэтому его стремление к гибели от руки Кришны означает возвращение этой частицы к извечному её обладателю. Шишупала продолжает пререкаться, и тогда Бхишма предлагает любому сразиться с Кришной и войти в тело этого бога после своей смерти. Шишупала тотчас вызывается на бой, грозя заодно убить и Пандавов. Кришна в присутствии собравшихся царей перечисляет многочисленные прощённые им злодеяния своего двоюродного брата, однако не может простить ему того, что тот однажды домогался супруги Кришны по имени Рукмини. Неугомонный Шишупала развязно потешается над Кришной и Рукмини, и Кришна в гневе сносит ему голову диском. Затем на глазах у всех присутствующих из тела владыки Чеди исходит яркий блеск, подобный солнцу. Восславив Кришну, то сияние входит в его тело. С безоблачного неба начинает идти дождь с молниями, а земля содрогается. Юдхиштхира распоряжается совершить погребальные обряды для убиенного и возводит на трон царства Чеди сына Шишупалы. Потом Юдхиштхира завершает жертвоприношение раджасуя. Приглашённые цари и Кришна отправляются в свои уделы, и только Дурьодхана и Шакуни остаются во дворце собраний.

Сказание об игре в кости

Во время проживания во дворце собраний с Дурьодханой приключается несколько забавных происшествий: приняв хрустальную поверхность пола за воду, он снимает с себя всю одежду; в другой раз, приняв пруд за твёрдую поверхность, он проваливается в воду в одежде; посчитав дверь из хрусталя открытой, он ударяется об неё лбом; открытую дверь принимает за закрытую и пятится от неё. Дурьодхана чрезвычайно болезненно воспринимает смех, вызванный у Пандавов и их слуг его оплошностями. Раздосадованный собственной неуклюжестью, роскошью дворца и преуспеянием Пандавов, Дурьодхана возвращается в Город слона. В дороге он рассказывает своему дяде Шакуни о душевных мучениях и выражает намерение покончить с собой от зависти. Шакуни успокаивает племянника и предлагает отобрать царство у Пандавов, сыграв в кости с охочим до этого развлечения Юдхиштхирой. Явившись к Дхритараштре, Дурьодхана и Шакуни излагают ему свой злонамеренный план. Поскольку Дурьодхана шантажирует отца своим самоубийством, Дхритараштра распоряжается построить большой прекрасный дворец собраний и расставить в нём повсюду игральные кости. Дхритараштра безуспешно старается отговорить сына от его намерений, а затем посылает своего брата Видуру за Юдхиштхирой. Прибывший поневоле в столицу Пандавов Видура рассказывает Юдхиштхире о намеченной игре в кости и о своей неудавшейся попытке разубедить Дхритараштру. Пандавы вместе с Драупади приезжают в Хастинапур и встречаются с Кауравами. Проведя ночь в отведённых домах, Пандавы наутро приходят в дворец собраний. Юдхиштхира предупреждает о недопустимости жульничества при игре в кости (в ответ Шакуни без стеснения превозносит искусство игрока, владеющего нечестными приёмами), а также выражает недоумение относительно подмены в игре Дурьодханы его дядей Шакуни. Вынужденный всё же принять навязанные условия, он вступает в игру. Шакуни мошенничеством выигрывает у Юдхиштхиры многие большие ставки. Увидев это, Видура называет Дурьодхану несущим бедствие шакалом и призывает Дхритараштру приказать Арджуне убить Дурьодхану. Дурьодхана в ответ велеречиво огрызается. Шакуни продолжает обыгрывать Юдхиштхиру нечестными приёмами при полном одобрении Дрхитараштры. Владыка Пандавов в азарте проигрывает сначала всё своё царство, затем братьев и себя, а под конец — общую супругу Пандавов Кришну Драупади. Тогда Духшасана по велению своею брата Дурьодханы приволакивает за волосы в зал собраний одетую в одно платье Драупади, у которой наступили месячные. Драупади тщится доказать царям, что Юдхиштхира проиграл её после себя, а значит, не имел права делать ставку как неимущий. Однако из всех присутствующих только сын Дхритараштры Викарна поддерживает её. Карна вступает в дискуссию с Викарной и приводит контраргумент: если Юдхиштхира проиграл всё своё богатство, то и Драупади была проиграна им как часть богатства. Духшасана по указанию Карны пытается снять с Драупади единственное платье, но чудесным образом под многократно снятым платьем каждый раз оказывается точно такое же другое. Бхимасена при виде этого зрелища во всеуслышание даёт клятву напиться крови Духшасаны. Видура призывает всех царей высказать их мнение по поводу спора Драупади и Карны, но они безмолвствуют. Когда Духшасана по распоряжению Карны тащит Драупади во внутренние покои дворца, она вновь обращается к царям. Бхишма, а за ним и Дурьодхана, предлагают решить спор о правомерности игры на Кришну Драупади самим Пандавам, но те подавлены. Карна продолжает издеваться над Пандавами и над Драупади, и Дурьодхана, поддерживая его, в насмешку показывает Драупади своё бедро. Бхимасена клянётся раздробить это бедро палицей в битве. Дхритараштра, узнав о начавшихся зловещих знамениях, пытается спасти от гибели свой род и предлагает Драупади три дара на выбор. Первым даром Драупади выбирает освобождение Юдхиштхиры от рабства, вторым — освобождение остальных Пандавов, а от третьего дара отказывается. Дхритараштра всё ещё надеется примирить своих сыновей с Пандавами, а потому возвращает Юдхиштхире проигранное царство. Радостные Пандавы с Кришной Драупади отправляются в Индрапрастху.

Сказание о последующей игре

Дурьодхана, Карна и Шакуни предпринимают ещё одну попытку завладеть царством Пандавов. Они запугивают Дхритараштру мнимыми приготовлениями Пандавов к войне и просят его одобрить ещё одну игру в кости, где ставкой станет тринадцатилетнее изгнание. Проигравшая сторона обязуется провести двенадцать лет в лесах, а тринадцатый год — тайно среди людей в населённой стране. Если же место пребывания проигравших на тринадцатом году будет раскрыто, то им придется удалиться в лес ещё на двенадцать лет. С помощью коварно полученной отсрочки на тринадцать лет Кауравы надеются завершить подготовку к войне. Дхритараштра распоряжается вернуть Пандавов. В последующей игре Шакуни лукавством обыгрывает Юдхиштхиру. Когда Пандавы отправляются в лес, Духшасана не упускает случая ещё раз поглумиться над ними и над Кришной Драупади. Разгневанный Бхимасена повторно клянётся напиться крови Духшасаны. Дурьодхана насмехается над уходящим Бхимасеной, тот обещает его убить и в третий раз повторяет намерение напиться крови Духшасаны. Бхимасена также предсказывает, что Карна будет убит Арджуной, а Шакуни — Сахадевой. Пандавы дают обеты уничтожить Кауравов, если спустя тринадцать лет им не будет возвращено царство. Когда Пандавы покидают Хастинапур, в числе многих происходящих зловещих знамений наступает солнечное затмение, не предусмотренное астрономическими закономерностями.

Ссылки

• [www.sacred-texts.com/hin/mbs/mbs02001.htm Полный текст Сабхапарвы]  (санскрит)
• [www.bolesmir.ru/index.php?content=text&name=o308 Махабхарата. Книга вторая: Сабхапарва, или Книга о собрании / Пер. с санскрита и коммент. В. И. Кальянова] / Ответственный редактор академик АН Литовской ССР Б. А. Ларин. — Москва: Научно-издательский центр «Ладомир», 1992. — 256 с. — (Литературные памятники). — 1000 экз. — ISBN 5-86218-016-8.

Отрывок, характеризующий Сабхапарва

Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.


В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.
В день приезда молодых, утром, по обыкновению, княжна Марья в урочный час входила для утреннего приветствия в официантскую и со страхом крестилась и читала внутренно молитву. Каждый день она входила и каждый день молилась о том, чтобы это ежедневное свидание сошло благополучно.
Сидевший в официантской пудреный старик слуга тихим движением встал и шопотом доложил: «Пожалуйте».
Из за двери слышались равномерные звуки станка. Княжна робко потянула за легко и плавно отворяющуюся дверь и остановилась у входа. Князь работал за станком и, оглянувшись, продолжал свое дело.
Огромный кабинет был наполнен вещами, очевидно, беспрестанно употребляемыми. Большой стол, на котором лежали книги и планы, высокие стеклянные шкафы библиотеки с ключами в дверцах, высокий стол для писания в стоячем положении, на котором лежала открытая тетрадь, токарный станок, с разложенными инструментами и с рассыпанными кругом стружками, – всё выказывало постоянную, разнообразную и порядочную деятельность. По движениям небольшой ноги, обутой в татарский, шитый серебром, сапожок, по твердому налеганию жилистой, сухощавой руки видна была в князе еще упорная и много выдерживающая сила свежей старости. Сделав несколько кругов, он снял ногу с педали станка, обтер стамеску, кинул ее в кожаный карман, приделанный к станку, и, подойдя к столу, подозвал дочь. Он никогда не благословлял своих детей и только, подставив ей щетинистую, еще небритую нынче щеку, сказал, строго и вместе с тем внимательно нежно оглядев ее:
– Здорова?… ну, так садись!
Он взял тетрадь геометрии, писанную его рукой, и подвинул ногой свое кресло.
– На завтра! – сказал он, быстро отыскивая страницу и от параграфа до другого отмечая жестким ногтем.
Княжна пригнулась к столу над тетрадью.
– Постой, письмо тебе, – вдруг сказал старик, доставая из приделанного над столом кармана конверт, надписанный женскою рукой, и кидая его на стол.
Лицо княжны покрылось красными пятнами при виде письма. Она торопливо взяла его и пригнулась к нему.
– От Элоизы? – спросил князь, холодною улыбкой выказывая еще крепкие и желтоватые зубы.
– Да, от Жюли, – сказала княжна, робко взглядывая и робко улыбаясь.
– Еще два письма пропущу, а третье прочту, – строго сказал князь, – боюсь, много вздору пишете. Третье прочту.
– Прочтите хоть это, mon pere, [батюшка,] – отвечала княжна, краснея еще более и подавая ему письмо.
– Третье, я сказал, третье, – коротко крикнул князь, отталкивая письмо, и, облокотившись на стол, пододвинул тетрадь с чертежами геометрии.
– Ну, сударыня, – начал старик, пригнувшись близко к дочери над тетрадью и положив одну руку на спинку кресла, на котором сидела княжна, так что княжна чувствовала себя со всех сторон окруженною тем табачным и старчески едким запахом отца, который она так давно знала. – Ну, сударыня, треугольники эти подобны; изволишь видеть, угол abc…
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно было, что она ничего не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни были. Виноват ли был учитель или виновата была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего не видела, не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Старик выходил из себя: с грохотом отодвигал и придвигал кресло, на котором сам сидел, делал усилия над собой, чтобы не разгорячиться, и почти всякий раз горячился, бранился, а иногда швырял тетрадью.
Княжна ошиблась ответом.
– Ну, как же не дура! – крикнул князь, оттолкнув тетрадь и быстро отвернувшись, но тотчас же встал, прошелся, дотронулся руками до волос княжны и снова сел.
Он придвинулся и продолжал толкование.
– Нельзя, княжна, нельзя, – сказал он, когда княжна, взяв и закрыв тетрадь с заданными уроками, уже готовилась уходить, – математика великое дело, моя сударыня. А чтобы ты была похожа на наших глупых барынь, я не хочу. Стерпится слюбится. – Он потрепал ее рукой по щеке. – Дурь из головы выскочит.
Она хотела выйти, он остановил ее жестом и достал с высокого стола новую неразрезанную книгу.
– Вот еще какой то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью веру не вмешиваюсь… Просмотрел. Возьми. Ну, ступай, ступай!
Он потрепал ее по плечу и сам запер за нею дверь.
Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением, которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым, села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes nous pas reunies, comme cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis je, comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».
[Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни твержу себе, что половина моего существования и моего счастия в вас, что, несмотря на расстояние, которое нас разлучает, сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце возмущается против судьбы, и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня окружают, я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем большом кабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как три месяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком, спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу перед собой в ту минуту, как пишу вам?]
Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнула и оглянулась в трюмо, которое стояло направо от нее. Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало. «Она мне льстит», подумала княжна, отвернулась и продолжала читать. Жюли, однако, не льстила своему другу: действительно, и глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты. Но княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, того выражения, которое они принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как и у всех людей, лицо ее принимало натянуто неестественное, дурное выражение, как скоро она смотрелась в зеркало. Она продолжала читать: 211
«Tout Moscou ne parle que guerre. L'un de mes deux freres est deja a l'etranger, l'autre est avec la garde, qui se met en Marieche vers la frontiere. Notre cher еmpereur a quitte Petersbourg et, a ce qu'on pretend, compte lui meme exposer sa precieuse existence aux chances de la guerre. Du veuille que le monstre corsicain, qui detruit le repos de l'Europe, soit terrasse par l'ange que le Tout Рuissant, dans Sa misericorde, nous a donnee pour souverain. Sans parler de mes freres, cette guerre m'a privee d'une relation des plus cheres a mon coeur. Je parle du jeune Nicolas Rostoff, qui avec son enthousiasme n'a pu supporter l'inaction et a quitte l'universite pour aller s'enroler dans l'armee. Eh bien, chere Marieie, je vous avouerai, que, malgre son extreme jeunesse, son depart pour l'armee a ete un grand chagrin pour moi. Le jeune homme, dont je vous parlais cet ete, a tant de noblesse, de veritable jeunesse qu'on rencontre si rarement dans le siecle оu nous vivons parmi nos villards de vingt ans. Il a surtout tant de franchise et de coeur. Il est tellement pur et poetique, que mes relations avec lui, quelque passageres qu'elles fussent, ont ete l'une des plus douees jouissances de mon pauvre coeur, qui a deja tant souffert. Je vous raconterai un jour nos adieux et tout ce qui s'est dit en partant. Tout cela est encore trop frais. Ah! chere amie, vous etes heureuse de ne pas connaitre ces jouissances et ces peines si poignantes. Vous etes heureuse, puisque les derienieres sont ordinairement les plus fortes! Je sais fort bien, que le comte Nicolas est trop jeune pour pouvoir jamais devenir pour moi quelque chose de plus qu'un ami, mais cette douee amitie, ces relations si poetiques et si pures ont ete un besoin pour mon coeur. Mais n'en parlons plus. La grande nouvelle du jour qui occupe tout Moscou est la mort du vieux comte Безухой et son heritage. Figurez vous que les trois princesses n'ont recu que tres peu de chose, le prince Basile rien, est que c'est M. Pierre qui a tout herite, et qui par dessus le Marieche a ete reconnu pour fils legitime, par consequent comte Безухой est possesseur de la plus belle fortune de la Russie. On pretend que le prince Basile a joue un tres vilain role dans toute cette histoire et qu'il est reparti tout penaud pour Petersbourg.
«Je vous avoue, que je comprends tres peu toutes ces affaires de legs et de testament; ce que je sais, c'est que depuis que le jeune homme que nous connaissions tous sous le nom de M. Pierre les tout court est devenu comte Безухой et possesseur de l'une des plus grandes fortunes de la Russie, je m'amuse fort a observer les changements de ton et des manieres des mamans accablees de filles a Marieier et des demoiselles elles memes a l'egard de cet individu, qui, par parenthese, m'a paru toujours etre un pauvre, sire. Comme on s'amuse depuis deux ans a me donner des promis que je ne connais pas le plus souvent, la chronique matrimoniale de Moscou me fait comtesse Безухой. Mais vous sentez bien que je ne me souc nullement de le devenir. A propos de Marieiage, savez vous que tout derienierement la tante en general Анна Михайловна, m'a confie sous le sceau du plus grand secret un projet de Marieiage pour vous. Ce n'est ni plus, ni moins, que le fils du prince Basile, Anatole, qu'on voudrait ranger en le Marieiant a une personne riche et distinguee, et c'est sur vous qu'est tombe le choix des parents. Je ne sais comment vous envisagerez la chose, mais j'ai cru de mon devoir de vous en avertir. On le dit tres beau et tres mauvais sujet; c'est tout ce que j'ai pu savoir sur son compte.
«Mais assez de bavardage comme cela. Je finis mon second feuillet, et maman me fait chercher pour aller diner chez les Apraksines. Lisez le livre mystique que je vous envoie et qui fait fureur chez nous. Quoiqu'il y ait des choses dans ce livre difficiles a atteindre avec la faible conception humaine, c'est un livre admirable dont la lecture calme et eleve l'ame. Adieu. Mes respects a monsieur votre pere et mes compliments a m elle Bourienne. Je vous embrasse comme je vous aime. Julie».
«P.S.Donnez moi des nouvelles de votre frere et de sa charmante petite femme».
[Вся Москва только и говорит что о войне. Один из моих двух братьев уже за границей, другой с гвардией, которая выступает в поход к границе. Наш милый государь оставляет Петербург и, как предполагают, намерен сам подвергнуть свое драгоценное существование случайностям войны. Дай Бог, чтобы корсиканское чудовище, которое возмущает спокойствие Европы, было низвергнуто ангелом, которого Всемогущий в Своей благости поставил над нами повелителем. Не говоря уже о моих братьях, эта война лишила меня одного из отношений самых близких моему сердцу. Я говорю о молодом Николае Ростове; который, при своем энтузиазме, не мог переносить бездействия и оставил университет, чтобы поступить в армию. Признаюсь вам, милая Мари, что, несмотря на его чрезвычайную молодость, отъезд его в армию был для меня большим горем. В молодом человеке, о котором я говорила вам прошлым летом, столько благородства, истинной молодости, которую встречаешь так редко в наш век между двадцатилетними стариками! У него особенно так много откровенности и сердца. Он так чист и полон поэзии, что мои отношения к нему, при всей мимолетности своей, были одною из самых сладостных отрад моего бедного сердца, которое уже так много страдало. Я вам расскажу когда нибудь наше прощанье и всё, что говорилось при прощании. Всё это еще слишком свежо… Ах! милый друг, вы счастливы, что не знаете этих жгучих наслаждений, этих жгучих горестей. Вы счастливы, потому что последние обыкновенно сильнее первых. Я очень хорошо знаю, что граф Николай слишком молод для того, чтобы сделаться для меня чем нибудь кроме как другом. Но эта сладкая дружба, эти столь поэтические и столь чистые отношения были потребностью моего сердца. Но довольно об этом.