Савакоты

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Савакоты, савакот, саваки (фин. savakot, savalaiset) — одна из народностей финского этноса, сложившаяся на территории провинции Саво. Помимо своей коренной территории, савакоты проживали также в Ингерманландии, куда часть их была переселена в ходе миграций XVII века. Там на основе савакотов и эвремейсов сложилась другая народность — ингерманландцы.





Савакоты в Ингерманландии

В 1617 году почти непрерывное полувековое противостояние России и Швеции закончилось Столбовским миром, по которому Швеция получила во владение почти всю Корельскую половину Водской пятины, в том числе Ингерманландию и Корельский уезд. Долговременные боевые действия на этих территориях значительно уменьшили население этих районов, где до перехода под власть Швеции проживали карелы (в Корельском уезде), ижора, водь, русские (в Ингерманландии), все они, в основном, исповедовали православную веру. Тогда, при содействии шведской администрации, началось постепенное заселение пустующих земель колонистами из Восточной Финляндии (земли Саво) — собственно савакотами, и финской Карелии — финнизированными карелами-эвремейсами, обе этнических группы были лютеранского вероисповедания. По мнению финских исследователей, отождествление термина «савакот» только с выходцами из Саво ошибочно, так как эвремейсет, поселившиеся в Ингрии раньше других, давали имя савакот всем более поздним переселенцам, происходившим не только из Саво[1].

Со временем, репрессивная политика шведских властей заставило большую часть карел эмигрировать в пределы Русского царства (там они компактно расселились на тверских, новгородских и олонецких землях), а меньшую — ассимилироваться среди преобладающих финноговорящих лютеран. Ижора и вожане лишь частично остались на исконных землях своего проживания, сохранив православную религию и самобытную культуру, но став национальным и религиозным меньшинством в Ингерманландии. Таким образом, савакоты и эвремейсы стали преобладающим населением на приобретённых Швецией по Столбовскому миру приневских землях[2].

В Ингерманландии савакоты проживали в окрестностях Колтушей, а также в районе Мги, Молосковиц, Губаниц; на Дудергофских высотах, близ Ропши проживали чересполосно с эвремейсами. По данным П. И. Кёппена, в сер. XIX века их насчитывалось 43 тыс. человек, но на рубеже XIXXX веков, в результате процесса этнической консолидации, групповое самосознание савакотов сменилось общефинским (с самоопределением себя как ингерманландских финнов)[3].

Известные савакоты

Напишите отзыв о статье "Савакоты"

Примечания

  1. [rss.archives.ceu.hu/archive/00001120/01/126.pdf The Ingrian Question as a Historical and Political Phenomenon Стр.6 (Лескинен Х. Заселение и демография Ингерманландии С.194)]
  2. [vedlozero.ru/knowledge/karelia/history/books/zherbin.html Жербин А. С. // Переселение карел в Россию в XVII веке. ИЯЛИ АН СССР, 1956 г.]
  3. [www.enclo.lenobl.ru/showObject.do?object=1803558063 Статья «Савакоты» в Энциклопедии Ленинградской области]

Ссылки

  1. Савакоты // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  2. [www.narodru.ru/article1285.html Финны-ингерманландцы. Сайт «Народы России».]

Отрывок, характеризующий Савакоты

– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.