Саванна (кошка)

Саванна-это порода кошек.

Саванна
Саванна в возрасте 4 месяца
Гибридное происхождение
Felis silvestris catus × Leptailurus serval
Изображения на Викискладе

Саванна (кошка) — порода кошек. Гибрид домашней кошки и африканского сервала.

История появления

Эту породу начали разводить в США в начале 1980-х годов. Селекционеры стремились создать домашнюю кошку большого размера с характерным пятнистым окрасом и диким взглядом. Данная порода является результатом скрещивания домашней кошки и африканского сервала, при этом использовались и другие породы. Впервые это смогла сделать Джуди Френк.

Первые два котёнка родились 7 апреля 1986 года. Патрик Келли вместе с заводчиком Джойсом Сроуфе разработал основы стандарта новой породы. Они были приняты международной ассоциацией любителей кошек — TICA. Официально данная порода была признана и зарегистрирована только в 2001 году.

В 2015 году кошки породы Саванна были признаны самыми дорогими в мире.

Характерные признаки породы

Саванна является крупной кошкой. Её рост в холке достигает 60 см, а вес доходит до 15 кг. Отличительные особенности саванны — продолговатое тело, вытянутая шея, длинные лапы, большие округлые уши и густая пятнистая шерсть. От других пород отличается более развитым интеллектом. Саваннам нужно около 3 лет, чтобы достичь своего максимального размера. Окрасы у породы: бурый, шоколадный, серебристый, золотистый или циннамон тэбби.

Характер и образ жизни

Кошки этой породы активные и спокойные. Они хорошо приспосабливаются к жизни в любых условиях, но при этом требуют много места для постоянного движения, любят бывать на свежем воздухе, не боятся воды. Саванна легко уживается с другими домашними животными. За их преданность хозяину саванн сравнивают с собаками.

Разведение и селекция

Для этих целей чаще всего используются бенгальские кошки. Используются помимо этого ориентальные короткошерстные, сиамские и египетские мау, беспородные домашние кошки. От используемой породы зависит окрас гибрида. Потомки мужского пола до четвёртого поколения стерильны. От наличия процента крови африканского сервала зависит стоимость кошки. Первое поколение саванн обозначается, как F1. У F1 имеется 53 % крови сервала. Кошек первого поколения чаще всего скрещивают с бенгалами. Второе поколение саванн обозначается, как F2. У F2 имеется 29 % крови сервала. Дальнейшие обозначения делаются по такому же принципу, чем больше цифра после F, тем меньше крови сервала у кошки. Обозначения доходят до цифры 7. Если саванну скрестить опять с сервалом, то потомки будут иметь 75—80 % крови сервала и внешне будут похожи на сервала.

См. также

• Серенгети

Ссылки

• Кошка саванна
• [petland.org.ua/mode-article/pge-200.html Саванна]
• [www.youtube.com/watch?v=Q5voPzABWTw Кот Саванна видео]

Отрывок, характеризующий Саванна (кошка)

Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.