Савельев, Евграф Петрович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Евграф Петрович Савельев

Евграф Петрович Савельев,
губернский секретарь Второго распорядительного отделения Области Правления войска Донского, 1895 г.
Место рождения:

станица Константиновская, Область Войска Донского, Российская империя

Научная сфера:

история, археология

Известен как:

исследователь истории происхождения донских казаков

Награды и премии:

Евгра́ф Петро́вич Саве́льев (18 декабря 1860, станица Константиновская — 1930, Новочеркасск) — историк-самоучка, специалист по донскому казачеству, народный учитель, поэт, журналист.





Биография

Родился в 1860 году в станице Константиновской (Бабской), донской казак, из дворян Войска Донского. Родители — Пётр Герасимович и Доменика Андреевна Савельевы, дед — Герасим Прокофьевич Савельев (1793—1861).

Образование получил в Константиновском приходском училище и в 1-м Донском окружном училище (1872—1874). Затем учился в Новочеркасской учительской семинарии (1874—1879).

С 1880 по 1894 год служил приходским учителем в 2-м и 1-м Донских округах. С 1895 по 1911 год — делопроизводителем Областного Правления Войска Донского, был уволен в отставку по болезни в чине надворного советника.

В конце 1911 года Евграф Петрович Савельев был призван к ответственности по делу донских литераторов и в 1912 году осуждён в связи с изданием второго выпуска «Донского литературного сборника».

С 10 июля 1913 г. по 10 января 1913 года состоял председателем главного правления Донского общества взаимопомощи служащих, а с 21 ноября 1914 года был избран членом правления Третьего Новочеркасского общества взаимного кредита, в каковой должности состоял до 1918 года. В мае 1917 года выбран в Войсковое правительство старшиной от 1-го Донского округа. Дальнейшая его судьба неизвестна, кроме того, что он умер в 1930 году, а в том же году вышли три его брошюры по археологии Дона.[1][2]

Работы

Несмотря на популярность сочинений Савельева по истории казачества, его представления об истории характеризуются как «донаучные»[3]. Из его отдельно изданных трудов наиболее известны:

Монографии

Едва ли можно встретить в Европе народ, который бы не знал своей истории, а Донские казаки, в большинстве, как это ни странно, истории своей не знают...

Е. П. Савельев [4]
Статьи
  • Как нужно писать историю вообще, а Донского казачества в частности «Донские Областные Ведомости», 1908, № 219, с. 3-4
  • К истории казачества (Как нужно писать историю) «Донские Областные Ведомости», 1911, № 65 и 66, с. 3
  • Ермак и завоевательное движение казаков // «Донские Областные Ведомости», 1913, № 279, с. 3-4

Награды

Семья

  • Жена (15 февраля 1862 — 1920), Антонина Ивановна Савельева, дочь хорунжего Войска Донского Косова Ивана Евгениевича, поэтесса, потомок донских дворянских родов Косовых и Дукмасовых.
  • Дети: Александр (р. 29 ноября 1882), Василий (р. 30 января 1888), Валентина (р. 22 октября 1897), Елена (р. около 1902 — 1903), Юлия (16 июня 1907 — 1 сентября 1992).[1][2]

Напишите отзыв о статье "Савельев, Евграф Петрович"

Примечания

  1. 1 2 Корягин С. В. Генеалогия и семейная история донского казачества / Под ред. В. Ф. Новицкого. М.: Русаки, 2008.
  2. 1 2 [passion-don.org/evgraf.html Кто был Евграф Петрович Савельев? // Старые донские дороги Евграфа Савельева.]
  3. В. Шнирельман. Мифы современного расизма. // Солнечное сплетение. Иерусалим, 2004. № 26-27. Стр. 167.
  4. Савельев Е. П. [evgrsaveliev.narod.ru/historian.html#cite Как нужно писать историю вообще, а донского казачества в частности // Донские областные ведомости. 12. 10. 1908. № 219. С. 3-4.]

Ссылки

  • [passion-don.org/ Сайт «Старые донские дороги Евграфа Савельева».]
  • [evgrsaveliev.narod.ru/ Зеркало сайта «Старые донские дороги Евграфа Савельева».]

Отрывок, характеризующий Савельев, Евграф Петрович

– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.