Савенков, Иван Тимофеевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Иван Тимофеевич Савенков
И.Т. Савенков, портрет работы И. Репина
Дата рождения:

20 июня 1846(1846-06-20)

Место рождения:

Мариуполь

Дата смерти:

1 сентября 1914(1914-09-01) (68 лет)

Место смерти:

Красноярск

Иван Тимофеевич Савенков — российский педагог, археолог, шахматист, музейный работник.





Биография

Родился в 1846 году в Мариуполе в купеческой семье. В начале 1850-х годов семья переезжает в Иркутск. В 1865 году после окончания иркутской городской гимназии поступил на физико-математический факультет Петербургского университета. В 1871 году заканчивает обучение.

Педагогика

Иван Тимофеевич возвращается в Сибирь. Начинает работать учителем Красноярской гимназии. Преподаёт математику, физику и естествознание. После открытия в 1873 году учительской семинарии в Красноярске становится её директором и руководит ею в течение 20 лет. Проводил с учениками экскурсии в окрестностях Красноярска, в том числе на Столбы. Экскурсионный метод для Сибири того времени был новаторским.

Педагогические труды

Книги

  • «Опыт наставления выпускным воспитанникам учительских семинарий, начинающим учителям и учительницам. О главнейших обязанностях народного учителя». Впервые опубликована в газете « Енисейские епархиальные ведомости» (№ 6-7 за 1891 год и № 4-6 за 1892 год).
  • «Сборник вопросов по учебно-воспитательной практике в начальном училище». 1888 год. Создан наставниками и учителями семинарии для воспитанников учительских семинарий, начинающих учителей и учительниц народных школ. Сборник был первым в России изданием для учителей начальной школы. Сборник под редакцией Савенкова опубликован в 1893 году в качестве приложения к «Енисейским епархиальным ведомостям».
  • «Учитель русской народной школы и его обязанности. Дидактический сборник /Составитель: Ив. Савенков». Варшава: Типография Варшавского учебного округа, 1900. - 526 с.

Педагогические труды Савенкова в советское время не издавались

Театр

Савенков учредил в Красноярске Общество драматического искусства. Был актёром и режиссёром Красноярского театра.

Играл роль городничего в «Ревизоре», Н. В. Гоголя, Несчастливцева в «Лесе» А. Н. Островского.

«Иван Тимофеевич 22 года выступает на Красноярской сцене в ответственных ролях и исполняет с большим успехом. Будучи знатоком сцены, он был прекрасным режиссёром», — писал «Енисейский листок» 14 ноября 1893 года.

И. Т. Савенков мастерски декламировал, сочинял стихи, пьесы для детей.

Шахматы

В 1868 году Савенков основал шахматный кружок в Красноярске. Около 4 лет потребовалось Савенкову, чтобы создать своеобразную шахматную «азбуку Морзе». При помощи цифрового кода Савенкова состоялся телеграфный матч между командами г. Красноярска и С-Петербурга. С 11 ноября (по старому стилю) 1886 года по май 1888 года проходил телеграфный матч по шахматам между Петербургом и Красноярском, инициатором которого был Иван Тимофеевич.

Красноярцы победили в этом матче со счётом «1,5: 0,5»

Савенков был знаком с шахматистом М. И. Чигориным, переписывался с ним, посылал ему заметки по шахматам. В журнале «Шахматное обозрение» (1893 год) были опубликованы пословицы и поговорки Савенкова, связанные с шахматами.

В «Этнографическом обозрении» (1905 год № 1) опубликован его большой очерк, где есть сведения о шахматной игре у сойотов и других народностей Северной и Средней Азии. Золотопромышленник А. П. Кузнецов помог И. Т. Савенкову получить от этнографа Е. К. Яковлева сведения о шахматах у сойотов, а торговопромышленник Г. П. Сафьянов достал неполный комплект фигур.

Некоторые из партий Савенкова публиковались в Нью-Йорке, в журнале «Интернэшнал чесс мэгэзин», издаваемом Стейницем.

Спорт

Савенков был хорошим спортсменом. Лучший стрелок города. Пловец, гимнаст. В Красноярске благодаря ему получили развитие гимнастические упражнения и спортивные игры.

Археология

Во время школьных экскурсий Иван Тимофеевич увлекается геологией и археологией. Савенков создаёт топографический очерк окрестностей Красноярска, который потом станет отправным трудом для всех начинающих геологов Сибири. В 1886 году издаёт работу о геологическом строении окрестностей Красноярска.

В 1883 году при очередной экскурсии в глубокой промоине неподалеку от села Ладейки Иван Тимофеевич нашёл каменное орудие. В 1884 году проводит археологические исследования в сёлах: Ладейки, Няша, Базаиха, Собакино.

В августе 1884 года Савенков начинает археологические исследования Афонтовой горы. Савенков изучил около полутора тысяч предметов палеолита. Впервые в археологии обнаружил лекало для закругления скребков.

В 1884 году вступает в члены Восточно-Сибирского отделения географического общества, и получает от него 100 рублей на исследование стоянок в окрестностях Красноярска и наскальных рисунков по рекам Мане и Колбе.

В ноябре 1884 года Савенков выезжает в Иркутск, где сделал в Распорядительном комитете Восточно-Сибирского отдела Географического общества доклад, посвящённый археологическим исследованиям в районе Красноярска. После доклада общество принимает решение удвоить финансирование исследований Савенкова. Главной проблемой было отсутствие специалистов и книг по археологии. Зимой 1884 года Савенков изучает книги по археологии, присланные ему из Минусинского краеведческого музея.

После начала раскопок на Афонтовой горе прекращает свою деятельность в Народном театре. За свои археологические исследования был отлучён от церкви.

10 июля 1885 года в Красноярск для исследований Афонтовой горы из Иркутска прибывает Черский, Иван Дементьевич.

В 1885 году Савенков проводит 500-км. археологическую экспедицию по Енисею и его притокам.

В августе 1892 года выступил с докладом на Международном антропологическом конгрессе в Москве.

В 1893 году Савенкова переводят инспектором народных училищ в Варшаву. В 1901 году Савенкову удаётся уйти в отставку и переехать в Москву. Он начинает работать уполномоченным по управлению рудниками у золотопромышленника Ивана Игнатьевича Некрасова (город Канск).

С 1907 года по 1911 год Савенков заведует Минусинским краеведческим музеем, ведёт археологические исследования на территории Хакасии, в Минусинском уезде.

Весной 1912 года из-за болезни жены уезжает из Минусинска в Красноярск. Издаёт книгу «Изобразительное искусство на Енисее». За этот труд Савенков получил диплом члена Корреспондента Академии наук.

Жена Савенкова — Екатерина Ивановна Батурина — первая женщина в Красноярске, поступившая на государственную службу.

В 1913 году умирает жена, сам Савенков тяжело заболевает тифом. Русский комитет Академии наук для изучения Средней и Восточной Азии выделяет ему 800 рублей.

Летом 1914 года в районе нефтяных складов Нобеля начинаются последние раскопки И. Т. Савенкова на Афонтовой горе. В ночь с 31 августа на 1 сентября И. Т. Савенков умирает от сердечного приступа в больнице Красного Креста, куда его привезли прямо с раскопок. Похоронен на Троицком кладбище Красноярска.

Разное

А. Р. Шнейдер в своих воспоминаниях 1926 года сообщал, что Суриков сделал с Савенкова карандашный набросок для головы Степана Разина. Н. П. Макаров и Е. Ю. Безызвестных в статье «Неутомимый исследователь древностей»[1] считают эти сведения недостоверными. По их мнению моделью для Сурикова был сын Ивана Тимофеевича — Тимофей Иванович Савенков.

Напишите отзыв о статье "Савенков, Иван Тимофеевич"

Примечания

  1. «Век подвижничества». Красноярское книжное издательство. 1989.

См. также

Афонтова гора В 2012 году главный (известный на сегодня, т.е. изданный) труд Ивана Тимофеевича Савенкова "О древнем изобразительном искусстве на Енисее" был переиздан (репринтом) издательством "Тренд" (Красноярск) и презентован широкой общественности на КРЯКК-2012 (Красноярской ярмарке книжной культуры).

Литература

  • Штенберг Л. Я. «Иван Тимофеевич Савенков». Сборник Музея антропологии и этнографии. Т.3. Петроград, 1916 г.
  • Ауэрбах Н. К. «Первый период археологической деятельности И. Т. Савенкова». Ежегодник Государственного музея им. Н. М, Мартьянова. т. VI. 1928 г.
  • И. Барашков «Шахматы в СССР». №1 январь 1951. С.23—24
  • Крогиус Н. «К истории шахмат в Сибири».//Сибирские огни. № 5, 1961 г.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Савенков, Иван Тимофеевич

Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.
В кружке Анны Павловны, напротив, восхищались этими восторгами и говорили о них, как говорит Плутарх о древних. Князь Василий, занимавший все те же важные должности, составлял звено соединения между двумя кружками. Он ездил к ma bonne amie [своему достойному другу] Анне Павловне и ездил dans le salon diplomatique de ma fille [в дипломатический салон своей дочери] и часто, при беспрестанных переездах из одного лагеря в другой, путался и говорил у Анны Павловны то, что надо было говорить у Элен, и наоборот.
Вскоре после приезда государя князь Василий разговорился у Анны Павловны о делах войны, жестоко осуждая Барклая де Толли и находясь в нерешительности, кого бы назначить главнокомандующим. Один из гостей, известный под именем un homme de beaucoup de merite [человек с большими достоинствами], рассказав о том, что он видел нынче выбранного начальником петербургского ополчения Кутузова, заседающего в казенной палате для приема ратников, позволил себе осторожно выразить предположение о том, что Кутузов был бы тот человек, который удовлетворил бы всем требованиям.